Глава 39

Я не буду иметь никакого движения с личной мыслью

В чистом храме искусства.

Элизабет Баррет Браунинг

Аврора Лей

Три парика и множество цветных контактных линз, которые Робин хранила в офисе, были задействованы поздно вечером следующего дня. С помощью увеличительного зеркала, которое она хранила в нижнем ящике стола партнеров, Робин приступила к маскировке своей внешности для первого вечернего занятия в Норт-Гроув.

Она записалась на уроки под именем Джессика Робинс и с тех пор разрабатывала свою личность и биографию. Джессика была руководителем отдела маркетинга с неудовлетворенными творческими амбициями, которая только что рассталась со своим парнем, что дало ей больше свободного времени по вечерам. Робин выбрала парик брюнетки длиной до плеч (Джессика не могла сделать ничего экстраординарного со своими волосами из-за работы в маркетинге), сделала себе карие глаза, затем нанесла алую помаду и черную подводку по образцу Кеа Нивен, потому что Джессика любила подчеркивать, что под ее обычной внешностью живет драматическое существо, человек, который жаждет вырваться из рамок своей рутинной карьеры. Вместе с джинсами Робин надела черную футболку в стиле ретро с надписью BLONDIE IS A BAND и старую черную замшевую куртку, которую она купила в магазине подержанных вещей для таких случаев, как этот. Критически оглядев свое отражение в зеркале с пятнами в ванной комнате на лестничной площадке, Робин осталась довольна: Джессика Робинс представляла собой именно ту смесь инди-шика и обычного офисного работника, к которой она стремилась. Отточив свой лондонский акцент за пять лет жизни в столице, Робин решила заявить, что выросла в районе Лисмор-Серкус, как Джош Блэй, что могло бы дать ей возможность поговорить о “Чернильно-черном сердце”, хотя она планировала выдать себя за человека, знакомого с мультфильмом лишь вскользь. Она взяла с собой iPad в большой сумке и собиралась оставить игру включенной, пока, как она надеялась, будет наблюдать за Престоном Пирсом.

Пэт уже ушла с работы. Робин была почти у внешней двери, когда за стеклянной панелью с гравировкой показалась тень Страйка. Он вошел в кабинет, прихрамывая и с напряженным, натянутым выражением лица, с которым Робин уже успела познакомиться, — это означало, что ему очень больно.

— Кто ты? — спросил он, слегка улыбнувшись при виде ее.

— Джессика Робинс, руководитель отдела маркетинга с художественными устремлениями, — ответила Робин на идеальном эстуарном английском. — Где ты был? Фингерс?

— Да, — ответил Страйк, опускаясь на диван из искусственной кожи напротив стола Пэт, не снимая пальто, и ненадолго закрывая глаза от облегчения, что его вес уменьшился. — Ублюдок много гулял сегодня днем, и одним из мест, куда он зашел, был Сотбис.

— Серьезно?

— Да… но он не может быть настолько глуп, чтобы пытаться продать на аукционе то, что он украл, не так ли?

— Кажется маловероятным.

— Может, он ходил по магазинам. Я также звонил Кеа Нивен, но дозвонился до ее матери, — продолжил Страйк. — Очевидно, ее драгоценная дочь слишком больна, чтобы говорить со мной, она не имеет ни малейшего представления о том, кто такой этот Аноми, она очень уязвима и сильно страдает, потому что ее демонизируют за то, что она отстаивает свои права, и, в общем, пошел я на хуй.

— О, черт, — сказала Робин.

— Я попросил миссис Нивен не говорить никому другому, что мы расследуем дело Аноми, потому что это может поставить под угрозу расследование, и она чертовски надулась из-за этого: кому, я думал, они собираются рассказать? Кеа слишком плоха, чтобы с кем-то разговаривать и так далее, и так далее….

Страйк очень хотел чаю и обезболивающего, но для этого пришлось бы встать. Ему пришла в голову мысль попросить Робин принести их, но он ничего не сказал. Теперь у нее были карие глаза, и сходство с Мэдлин стало явным. Робин пришла в голову мысль предложить Страйку чаю, но ей действительно нужно было немедленно уходить, чтобы успеть добраться до Норт-Гроув вовремя, и, в конце концов, подумала она с легким ожесточением, он может позвонить своей девушке, если ему понадобится присмотр.

— Хорошо, я напишу тебе, если узнаю что-нибудь интересное, — сказала она и ушла.

Ранний вечер был теплым, а парик брюнетки тугим и слегка колючим. Робин понадобилось полчаса, чтобы доехать на метро до станции Хайгейт, и еще пятнадцать минут, чтобы найти большой грязно-розовый дом, стоявший на углу улицы, которая также называлась Норт-Гроув. Дом выглядел немного ветхим: некоторые из его многочисленных окон были заложены, в то время как другие были открыты, чтобы впустить теплый вечерний воздух. На одном из заложенных окон висел плакат “Голосуй за лейбористов”.

Робин задержалась на пару минут, чтобы проверить Игру Дрека, прежде чем войти в здание. Она всегда глючила, когда работала не по Wi-Fi, а по 4G. Единственными двумя модераторами, находившимися там в данный момент, были Папервайт и Хартелла. Робин вернула iPad в сумку, не выключая игру, затем прошла по короткой садовой дорожке и вошла в арт-коллектив.

Вид просторного коридора был, мягко говоря, неожиданным. Большая деревянная винтовая лестница, которая явно не была органичной, стояла прямо посреди помещения, ее перила напоминали отполированные ветви деревьев, извилистые и запутанные. В углу справа от входа стояла гигантская Monstera deliciosa, которая росла до самого потолка, а ее блестящие зеленые листья создавали частичный навес над головой Робин.

Все окружающие стены были покрыты рисунками и картинами, некоторые из них были в рамках. Небольшая видимая часть стен была ярко-розового цвета. Слева от Робин была стеклянная дверь в небольшой магазинчик, полки которого были заставлены керамическими кубками и фигурками. Поскольку в зале было пустынно и не было никаких указателей, куда идти, Робин направилась в магазин, где невысокая коренастая женщина с огромной копной длинных седых волос, собранных на макушке, подсчитывала дневную выручку. Она была одета в фиолетовый жилет, а на верхней руке у нее была татуировка в виде фиолетового пятилепесткового цветка.

— Рисунок с натуры? — спросила она, подняв глаза, когда вошла Робин.

— Да, — сказала Робин.

— Это мой класс. Сюда, — сказала женщина с улыбкой и, взяв с собой запертый депозитный ящик, повела Робин по винтовой лестнице в студию в задней части здания, где еще пять студентов уже заняли свои места за мольбертами. В центре комнаты был постамент, задрапированный грязной простыней, на котором стоял незанятый деревянный стул. Длинные окна за постаментом выходили на заросший кустарником участок сада. Хотя солнце уже садилось, Робин смогла разглядеть в тени черепаховую кошку, пробирающуюся сквозь анемичные нарциссы.

Робин села за свободный мольберт. К нему уже был прикреплен лист белой бумаги.

— Здравствуйте, — сказал пожилой мужчина рядом с ней, с жесткой седой бородой и в бретонском свитере. — Я Брендан.

— Джессика, — улыбнулась Робин, снимая черную замшевую куртку.

— Мы начнем через пять минут, — объявила женщина, держащая депозитную ячейку. — Нам не хватает еще одного студента.

Она вышла из комнаты под звон мелочи. Откуда-то из здания притихший класс услышал высокий детский голос, исполнявший песню на голландском языке.

Het witte ras verliest,

Kom op voor onze mensen…

(Белая раса проигрывает,

Встаньте на защиту нашего народа)

— Прекрати это! — услышали они слова женщины с депозитной ячейкой. — Это не смешно!

Вслед за этим раздался гортанный смех и звук тяжелых ног, бегущих вверх по винтовой лестнице.

— Вообще-то, — шепнула Робин Брендану в бретонском свитере, — я думаю, мне нужно в туалет, прежде чем мы начнем. Ты случайно не…?

— Вторая справа, — сказал Брендан, указывая направление. — Я старожил.

— Отлично, спасибо, — сказала Робин, чьим намерением было побыстрее найти Престона Пирса. Она взяла свою сумку и пошла в туалет, пройдя через открытую дверь в комнату, в которой стояло несколько компьютеров. Огромный мужчина с длинными светлыми волосами смотрел на один из экранов.

Туалет был оформлен так же эклектично, как и холл. Каждый дюйм стены, потолка и задней стенки двери был увешан портретами, предположительно выполненными студентами: одни в цвете, другие нарисованные карандашом. Оглядевшись по сторонам, Робин узнала два лица. С верхней части двери на нее смотрел искусно выполненный набросок Эди Ледвелл, на лице ее была полуулыбка. Рисунок был выполнен углем и карандашом и подписан ДБ. Вторая картина, приколотая к потолку, заняла больше времени, но в конце концов она поняла, что на ней изображен Гас Апкотт, нарисованный, как предположила Робин, его матерью, которая была гораздо талантливее, чем Робин могла предположить. Рядом с туалетом стоял небольшой деревянный книжный шкаф, полный потрепанных томов, среди которых были “Оседлай тигра” Юлиуса Эволы, “Самоубийство” Эмиля Дюркгейма и “Breek het partijkartel! De noodzaak van referenda” Тьерри Боде.

Она села на сиденье унитаза и достала свой iPad, но, как она и ожидала, прием 4G был настолько плохим, что игра замерла. Насколько она могла видеть, Аноми по-прежнему не было.

Спустив унитаз, Робин открыла дверь и, к своему удивлению, чуть не столкнулась с миниатюрной девочкой с длинными крашеными черными волосами, чье исхудавшее, как у смерти, лицо безошибочно напоминало лицо той девушки, которую Страйк сфотографировал у Хайгейтского кладбища. Татуировки девушки сегодня не были видны, поскольку она была одета в черный топ с длинными рукавами, который подошел бы восьмилетней девочке.

— Извините, — сказала Робин.

— Все в порядке, — сказала девушка с густым йоркширским акцентом. — Может, вы видели маленькую к…? О, черт, — сказала девушка, отскочив от Робин, которая теперь видела светловолосого малыша в подгузнике, прокладывающего свой опасный путь по винтовой лестнице. Зазоры в полированных ветвях были достаточно большими, чтобы ребенок мог провалиться. Девушка в черном догнала и поймала ребенка, а затем подняла его на руки.