Глава 30

Проблема Торни

Торни провел с ней ночь.

Он не только провел с ней ночь, но и остался на следующее утро и помог приготовить завтрак. Вместе они сняли с кровати испачканные простыни, и Торни помог ей постелить новые. Они приняли душ по отдельности, а так как вчерашний летний ураган сломил жару, пошли прогуляться по окрестностям. Она показала ему все свои любимые дома, все свои любимые места. Кофейню, где она написала свою последнюю книгу, маленькую историческую библиотеку, где она провела большую часть своих исследований, пруд, куда она ходила кормить уток, когда так много работала, хлеб, который она купила, уже черствел раньше, чем она успевала его съесть.

Рука об руку они вернулись к ее дому. Она знала, что Торни скоро покинет ее. Его жизнь ждала его возвращения в город, но, казалось, он не торопился. Это тоже была часть опыта с парнем? Или он действительно хотел быть с ней?

— Итак... — сказал он, когда они повернули на ее улицу. — Я увижу тебя еще раз?

— Увидишь, чтобы... блять.

— Это по умолчанию.

— Нет. То есть, черт. — Она указала на машину у ее дома, серебряный Роллс—Ройс. — Кингсли здесь.

— Вот черт, — сказал он.

— Дай нам пару минут? Я избавлюсь от него, — сказала она.

— Полчаса? С тобой будет все в порядке?

— Я госпожа Чертова Нора, верно? — Выдавила она улыбку. — Я всегда в порядке.

Он поцеловал ее в щеку и пошел дальше. Нора приготовилась к тому, что привело Кингсли в ее дом. Что бы это ни было, это, вероятно, было нехорошо. Кингсли ненавидел уезжать из города в «дикую местность», как он называл Коннектикут, и делал это только по принуждению.

— Кинг? — крикнула она, закрывая за собой входную дверь. — Ты здесь?

— В спальне, Maîtresse, — ответил он. — S’il vous plait.

Нора вздохнула и пошла наверх. Подойдя к спальне, она услышала, как кто—то разговаривает. Ее голосом.

— Трахала когда—нибудь несовершеннолетнего?

— Да.

— Трахала девушек?

— Да. Трахала.

— Клиента?

— Одного. Единственного клиента, которого я трахаю. Я имею в виду, кроме тебя, —

Нора ворвалась в спальню и вырвала камеру из рук Кингсли.

Затем она дала ему такую пощечину, что ее рука зазвенела, как колокольчик, а отпечатки пяти пальцев на его оливковой коже засветились ярко—красным светом. Его глаза на мгновение вспыхнули яростью, когда он поднес руку к щеке и посмотрел на нее.

— Какого черта ты делаешь? — спросила она.

— Ты не отвечала на телефон, — ответил Кингсли.

— Поэтому ты здесь? Поэтому ты вошел в мой дом без приглашения и роешься в личных вещах? Без моего согласия?

— Ты дала ключи от дома.

— Для экстренных случаев. Не для того, чтобы ты мог войти и порыться в моих вещах. — Она нажала на кнопку и стерла пленку до того, как Кингсли успел просмотреть еще один ее кадр.

— Когда ты трахаешь клиентов это мое дело.

— Я не трахаю клиентов.

— Алек Торнберри, он же Торни, заплатил мне тысячу долларов за один час твоего времени. И на этой записи ты называешь его своим клиентом.

— Это была шутка и это не имеет значения. ТЫ не должен был ее увидеть.

— Я уже видел, как ты трахаешься, помнишь?

— Ладно. Я поставлю камеру в твоей спальне и буду тайком снимать тебя и Джульетту. Насколько ей это понравится?

— Это совершенно другое.

— Верно. Потому что ты уважаешь Джульетту и очевидно, не уважаешь меня.

— Это не имеет ничего общего с уважением. Я больше не могу доверять тебя твоих клиентов. Не после Талела. И уж точно не после этого.

— У меня не было клиентов после Торни, и мне не нужно было работать этим утром. У меня есть личная связь с Торни, из—за чего было неудобно брать у него деньги.

— ТЫ занялась с ним сексом из жалости потому что у него опухоль мозга?

— Это не… Кингсли. — Она прижала ладони к глазам. У нее почти никогда не было головных болей, но казалось, что у нее самой вот—вот случится аневризма. Она сделала два глубоких вдоха и встретилась глазами с Кингсли. — Мне нравится Торни.

— Это я вижу, — ответил он. — Ты пообещала, что больше никогда не будешь спать с клиентом.

— Он отменил со мной сессию.

— Чтобы ты могла трахнуть его с чистой совестью?

— Я решаю, кто является клиентом, а кто нет. Я не хотела его в качестве клиента. Это мое право.

— Отлично. Трахни его тогда. Но ты понимаешь, что он мог взять эту пленку и шантажировать тебя ею? Красная Королева трахается с известным парнем из эскорта, признавая, что она трахает своих клиентов. — Кингсли указал на камеру. — Ты упоминаешь Сорена на пленке?

— Не по имени.

— Значит упоминаешь?

— Я не буду вести этот разговор с тобой. Я знаю, ты думаешь, что защищаешь меня. Я знаю, ты думаешь, что это твоя работа. Но ты, кажется, не понимаешь, какое это грубое нарушение моей частной жизни. Ты мне противен. Ты мог бы хотя бы подождать, пока я вернусь домой и спросить, что было на пленке. Я бы сказала тебе.

— Нет, не сказала бы. Ты даже не отвечаешь на звонки, когда я тебе звоню, а я звонил тебе две дюжины раз за последние двенадцать часов.

— Я отключила телефон потому что это мой выходной, и я не хотела отвлекаться потому что была на свидании.

— Свидании? Ты не ходишь на свидания.

— Конечно, не хожу. Когда я пытаюсь с кем—нибудь встречаться, ты и эта чертова работа мешают этому. Мне приходится трахать клиентов, потому что они единственные мужчины, которых я вижу.

— Ты хочешь больше свободного времени?

— Было бы неплохо, — ответила она.

— Ладно. Ты уволена.

У Норы не было слов.

На секунду.

— Иди в жопу.

— С удовольствием. Я натравил детектива Купера на твоего друга Торни.

— Ты арестовал Торни? С помощью одного их моих клиентов?

— Да.

— Я провела с ним ночь, и ты его арестуешь? Ты не можешь наказать Торни, чтобы наказать меня.

— Если это способ наказать тебя, так тому и быть.

— Ты такой же ханжа, как Сорен, а ему платят за то, что он святее тебя. Ты забыл, что тебе негде поговорить? Кого ты еще не трахал в этом городе? Или шантажировал в этом отношении? По крайней мере, то, что делает Торни, основано на согласии. Ты трахнул многих людей, не спросив сначала разрешения.

— Я поклялся Сорену что буду защищать тебя. И ты не упрощаешь задачу, Maîtresse.

— Ты уволил меня и арестовал Торни, и только по той причине, что я переспала с ним, не спросив сначала твоего разрешения. Кингсли, ты вышел из—под контроля. Ты вошел в мой дом без разрешения и нарушил мою личную жизнь и Торни таким образом, что это почти непростительно. Я тебя люблю. Ты теперь и всегда мой король, и я готова встать под пули за тебя. Но если ты когда—нибудь снова сделаешь что—то подобное, тебе придется беспокоиться не о Сорене. Я кастрирую тебя, повешу твои яйца на зеркало заднего вида моего Астон Мартина и возьму на прогулку всех в районе трех штатов. Ты это понимаешь?

Кингсли вздернул подбородок и посмотрел ей в глаза.

— Тебя вообще не волнует, почему я пришел сюда? — он спросил. — Хочешь знать, почему я звонил тебе двадцать раз?

— Хочу ли я? — Спросила она, от любопытства, но не желания, не тогда, когда Кингсли вел себя как сумасшедший.

— Наш священник произносит Финальные клятвы через несколько дней.

— Знаю.

— Он пригласил меня, — сказал Кингсли.

— Он и меня пригласил. Поэтому ты бесишься? Потому что он произносит Финальные клятвы?

— Нет, не поэтому, — ответил он, выплевывая слова. — Я не хочу, чтобы он оставался в церкви, но сейчас это меньше всего нас беспокоит.

— Почему?

— Потому что он уедет после клятв.

— Уедет? Что значит уедет?

— Вчера он заходил ко мне и спросил, не пришлю ли я кого—нибудь забрать его пароходный сундук. Я спросил его, почему. Он сказал мне, что ему предложили новое церковное назначение — помогать проблемной молодежи, живущей на улицах.

— Какой молодежи? — Спросила Нора. — Каких улицах?

— Проблемной молодежи в Сирии. Сирия — одна из самых опасных стран мира. Через несколько дней после того, как он принесет свои последние обеты, он уйдет. Вот почему он хочет, чтобы мы были там. Потому что это последний раз, когда мы можем его увидеть.

— Нет. — Она подняла руки, словно отталкивая его слова. — Ни за что. Он заплатил им огромную сумму денег своего отца, чтобы они оставили его в Пресвятом сердце. Он никогда не позволил бы им отослать его.

— Он не позволяет им отослать его. Он вызвался добровольцем, — сказал Кингсли. — Он уедет и не вернется.

Ноги Норы больше не могли ее поддерживать. Колени ее тряслись, сердце колотилось, голова кружилась, и она села на оттоманку у кресла.

— Он уезжает, — сказала она, глядя на Кингсли.

— Полагаю, это справедливо, учитывая, что мы с тобой оба бросили его.

— Он не оставил бы нас только для того, чтобы наказать нас. Он может уехать на неделю или две, чтобы наказать нас, но не… не навсегда.

— Повторяй себе это, — сказал Кингсли.

— Он сказал...

— Что? Что он сказал?

— Я спросила его, изменится ли что—то, если он принесет свои последние обеты, — сказала Нора. — Он сказал да, что с этого момента он будет соблюдать свой обет целомудрия. Я никогда не думала... Я никогда не думала, что он бросит меня. Нас. — Она посмотрела на Кингсли, прикрывая рот рукой. — Почему он мне не сказал?

— Возможно, по той же причине, по которой ты не сказала ему, когда уехала на год, не сказав ни слова ни одному из нас.

Нора вздрогнула, но не стала защищаться. У нее не было защиты.

— Что нам делать? — Спросила она. — Как его заставить остаться?

— Не думаю, что мы можем. Я пришлю кого—нибудь к нему домой в воскресенье вечером, чтобы забрать сундук.

Сундук стоял у изножья кровати Сорена. Под одним слоем невинных на вид простыней и стеганых одеял был черный кожаный мешок для игрушек, в котором хранилась лучшая коллекция тростей, кнутов, плетей и распорок в Коннектикуте. Вторая лучшая коллекция была в ее шкафу наверху.

— Он сойдет с ума, если рядом не с кем поиграть, — сказала Нора. — Даже когда он учился в семинарии, у него была подруга Магдалена.

— Я предполагаю, что ему предстоит много длинных пробежек. Наверное, все время уворачиваться от пуль.

— Я остановлю его, — сказала Нора, вставая. — Я поговорю с ним.