— Хорошо. Во сколько у тебя завтра первое занятие?

— Не раньше часа дня. А у тебя?

— В одиннадцать.

Бриа кивает и жестом приглашает меня сесть на один из стульев на островке. Она наливает два бокала бурбона, прежде чем сесть рядом со мной. Я наблюдаю за точной работой ее нежных пальцев, пока она готовит повязки с кремом-антибиотиком и распаковывает марлевый тампон, смачивая его в спирте.

— Прости, милая. Не следовало приводить тебя туда, — говорю я. Она прижимает пропитанный тампон к моим окровавленным костяшкам пальцев и вытирает засохшую кровь, острая боль просачивается в раны.

— Если бы я не хотела идти, я бы не пошла, — отвечает она, растерянно пожимая плечами.

— И я прошу прощения за свою реакцию на Уилсона. Не буду винить тебя, если после такого ты станешь относиться ко мне хуже.

Движение руки Брии замедляется, и она моргает, глядя на меня.

— С чего бы это?

— Из-за драки? Может быть, из-за того, что выбил человеку зубы?

Бриа фыркает от смеха и возвращается к своей работе.

— Я не буду относиться к тебе хуже, — она долго молчит и делает то, чего я никогда от нее не видел. Она начинает покусывать губу, сосредоточенно нахмурив брови. — Ты бы стал думать обо мне хуже? Если бы я была… жестокой… с кем-то?

— Нет, Бриа.

— Такое бывало.

— Это все равно не меняет того, что я чувствую.

Бриа кивает. Она продолжает кивать — почти незаметное, ритмичное покачивание головой. Она снова начинает покусывать нижнюю губу, складка между ее бровями становится глубже. Я чувствую, что она на грани чего-то, какого-то вопроса или чувства, которое не может сдержать. Но я не спрашиваю. Я просто жду, надеясь, что она сделает все сама.

— А что, если я скажу, что поступала и похуже? — наконец спрашивает она.

— Определи слово «хуже», — я жду, что она уточнит, но она этого не делает. На ее лице исчезает всякое выражение. — Мы здесь говорим об утоплении щенков?

— Нет, — отвечает Бриа с мимолетным выражением отвращения на лице. Снова воцаряется тишина, пока она перевязывает мои разбитые костяшки пальцев. Закончив, она убирает содержимое аптечки и собирает мусор в кулак. Она начинает вставать, когда я обхватываю пальцами ее запястье.

— Хэй, — говорю я. Бриа напрягается, как будто готова отстраниться, но не двигается. — Это не изменило бы того, что я чувствую. Я люблю тебя, Бриа. Я понимаю, ты прошла через кое-какое дерьмо. Я понимаю, что ты не готова делиться. Но когда это случится, я все равно буду любить тебя.

По тому, как Бриа смотрит на меня, я понимаю, что подошел очень близко, а потом все испортил. Не нужно было спрашивать, что значит «хуже». По правде говоря, ее ответ не имел бы значения. Я люблю ее. Я представляю себе жизнь с ней, и эта картина становится яснее с каждой проходящей секундой.

Бриа одаривает меня слабой улыбкой и отстраняется. Я обещаю себе, что в следующий раз не совершу такой же ошибки.