Я печатаю свой ответ.

— Как я могу быть уверен? — сгенерированный компьютером голос произносит в ответ с моего ноутбука.

— Никак.

— Есть один способ, Габриэль. Назови мне свою настоящую фамилию.

На линии повисает долгая пауза, тишина между нами наполняется хныканьем Синтии.

— Каплан, — наконец произносит он.

— Скажи, как зовут твоего брата.

— Илайджа, — на этот раз он отвечает без промедления, но в голосе слышится понижение тона. Он раздражен. Ну и хорошо.

— Ты хочешь вернуть Синтию Нордстром, Габриэль?

— Да.

— Тогда ты встретишься со мной через десять дней, наедине. Я сообщу адрес. Если ты попытаешься отследить этот номер, Синтии будет плохо.

— Что ты хочешь взамен?

— Эбигейл Рамос, — отвечаю я. На самом деле мне насрать на Эбигейл Рамос, я просто знаю, что это имя он узнает.

Я вешаю трубку.

И жду.

Смотрю дальше фильм, пока Синтия хнычет и причитает. Я пытаюсь найти смысл в этом фильме, но, честно говоря, это чертовски сложно. На самом деле, я просто хочу закончить все дела здесь. Послезавтра я уезжаю на собеседования, и я взяла дополнительный отпуск, чтобы «прояснить кое-какие вопросы» перед поездкой, или, по крайней мере, так я сказала Илаю. Но значит ли это, что я хочу задержаться здесь дольше, чем это необходимо? Не совсем.

Я не должна жаловаться. Время выбрано самое лучшее. Да, я немного нервничаю, делая что-то настолько масштабное без Самуэля на заднем плане, так что было бы разумно уехать из города на несколько дней. Если я что-то испорчу, то буду знать. Я буду наблюдать издалека, и это даст мне время и пространство для перегруппировки. Где-то на периферии задерживается мысль, что я могу убежать, если придется. Я могу исчезнуть. Но не могу оставить Илая здесь, да и он не ушел бы со мной, если бы я попросила.

…Черт.

Это осознание подобно удару кулаком Дебила Пистона по лицу.

Илай любит меня, или он так думает. Но отказался бы он от всего, чтобы быть со мной? Хотела бы я этого? Заслуживаю ли я вообще того, чтобы спрашивать? В конце концов, у меня здесь Синтия, привязанная к стулу, а я твердо намерена использовать ее, чтобы поймать призрака. Мне это нравится. Я всегда так делаю и всегда буду. Это та, кто я есть, и не смогу без этого остаться самой собой.

Может быть, я смогу попробовать. Может быть, когда я поймаю Габриэля для Илая, я смогу стать другой.

Я прокручиваю в голове эти беспокойные мысли, когда с моего ноутбука раздается сигнал.

Мой адреналин подскакивает. Я поднимаюсь с дивана с легким радостным хлопком.

— Это будет так здорово, — говорю я Синтии, когда она извивается и плачет на стуле.

Я показываю на экран камеры, нацеленные на другое мое логово, маленький, обветшалый фермерский домик, расположенный в глубине леса, вдали от любых дорог и соседей. Внедорожник Преторианцев паркуется на длинной подъездной дорожке на некотором расстоянии от дома, и три телохранителя выходят из машины с пистолетами наготове. Одного из мужчин я узнаю, того, что был в ресторане. Он и его коллеги расходятся веером и направляются к зданию.

— Возможно, я смогу измениться, как только поймаю призрака, — говорю я Синтии, заканчивая свои предыдущие размышления, пока готовлю телефон, помеченный красной цифрой четыре. — Но это уж точно не сегодня.

Мужчины подкрадываются ближе к дому, проверяя машину, которую я оставила возле входа в качестве приманки. Там им нечего найти, кроме нескольких поддельных документов, принадлежащих другому псевдониму, который я создала.

Они продолжают путь к дому.

Один мужчина направляется к заднему входу, по пути проверяя окна. Двое других крадутся по переднему крыльцу. Мужчина из ресторана поворачивает ручку входной двери, медленно, осторожно, затем толкает ее, открывая. Они входят одновременно с телохранителем, стоящим сзади.

Я же сказала ему, чтобы он не отслеживал телефон. У нас с Кэроном не очень-то доверительное начало.

Когда все трое мужчин оказываются ближе к центру дома, я использую четвертый телефон, чтобы взорвать скрытые заряды. Камеры, окружающие сооружение, вибрируют от взрыва. Все, что я вижу, — это огонь, дым и пыль.

Я отправляю сообщение на одноразовый телефон, который оставила у телохранителя Синтии.

Я же говорила тебе не отслеживать телефон. Теперь мне причитается фунт мяса.

Я смотрю, как пыль оседает на камерах, и смеюсь. Я получаю удовольствие. Потрясающе. Я все еще хихикаю, откидываясь на спинку и глядя на Синтию.

Фунт мяса.

Беру четвертый телефон и открываю веб-браузер.

Сколько весит человеческая рука?

Средний показатель составляет 409,6 г или 0,9 фунта. Почти угадала.

Я встаю и направляюсь на улицу к куче дров, возвращаясь через несколько мгновений с топориком, который чищу в кухонной раковине. Пусть команда Кэрона думает, что я забочусь о своей заложнице и не буду рубить грязным. Честно говоря, это поражает, когда я останавливаюсь и думаю. У меня есть заложник. Это не должно сильно отличаться от того, когда я привожу кого-то вроде Тристана в дом с намерением никогда не отпускать. Но сейчас совсем другое дело. И на данном этапе мне нужно действовать по-крупному и вывести Кэрона туда, где я смогу его поймать. Я не могу оставить это дело на ФБР. В прошлом они устроили дерьмовое шоу из охоты на культы, и ирония в том, что у Кэрона больше шансов пережить нападение серийного убийцы, чем федералы поймают меня.

Я поймаю Кэрона. Я приведу его к Илаю, и он сможет решить, что делать со своим давно потерянным братом.

Но это не значит, что я не могу наказать Кэрона или кого-либо еще, кто помог построить его империю за счет уязвимых женщин.

— Они облажались, Синтия, — говорю я, не сводя глаз с ее запястья. Она борется со своими путами и кричит в безжалостный скотч, прилипший к ее рту. Рукоять топора ударяется о мою ладонь. — Я просто беру то, что принадлежит мне.

Мой вес переносится на заднюю ногу. Плечи опускаются, спина выгибается. Топор описывает дугу над моей головой и опускается чистым ударом чуть выше запястья Синтии. Ее рука падает на пол, кровь дождем стекает по пластиковому брезенту. Синтия стонет и визжит от отчаяния.

Я быстро затягиваю ремень вокруг ее предплечья жгутом, прежде чем взять с кухни пакет для вторичной переработки, чтобы собрать отрубленную руку, как собачье дерьмо. Я кладу обрубок на островок рядом со своим ноутбуком. Дважды проверив настройки конфиденциальности местоположения на фотографиях, я располагаю руку так, чтобы зритель видел средний палец, затем отправляю снимок телохранителю с простым сообщением:

Отправь это Кэрону: Еще раз облажаешься, и я отрублю ей башку. Через десять дней мы встречаемся. Один на один. Ответь для подтверждения.

Проходит меньше минуты, прежде чем я получаю ответ.

Подтверждаю.

Я уничтожаю телефон.

Синтия все еще плачет, ее крики слабеют по мере того, как кровь растекается по полу в такт бешеному биению ее сердца. И вот этот момент, этот волшебный момент, доведенный до самой чистой сути. Момент, когда жизнь и смерть зависят от выбора, когда все возможности умещаются у меня на ладони. Я могла бы перевязать культяпку Синтии и наложить жгут получше, чтобы сохранить ей жизнь. Я могла бы отпустить ремень, дать ей истечь кровью, может быть, даже отрубить вторую руку, чтобы ускорить процесс.

Но, честно говоря? Как бы мне ни было весело, я просто хочу вернуться домой. Я хочу отправиться в Огден, потом вернуться домой, поймать Кэрона и жить дальше. Быть студенткой. Быть девушкой. Быть любимой. Сама любить, если могу. Может быть, стать другой, по крайней мере, на какое-то время.

Я останавливаюсь позади Синтии, держась поближе к ее стулу, так близко, что она чувствует мое дыхание и вздрагивает. Смерть зовет в темных углах, прячется под столами, шепчет на сквозняке из пустого камина. Топор.

Я бросаю взгляд на топор, лежащий на смятом пластике, но не поднимаю его.

— Это щедрость, Синтия, — говорю я, кладя руку ей на лоб, чтобы удержать ее голову на месте. Моя свободная рука скользит по ее лицу, следуя по гладкой поверхности скотча с прожилками слез. Она хнычет в бессловесной мольбе, когда я зажимаю ее нежный носик. — И ты не стоишь таких усилий. Ты просто лежачий полицейский на моем пути к Кэрону. Небольшой подъем на пути к моей главной цели.

У Синтии перехватывает горло. Она умоляет на последнем издыхании. Ее легкие сжимаются в метрономическом отчаянии. Я протягиваю свободную руку и ослабляю ремень на ее раненой руке, позволяя крови стекать на пол.

— Когда попадешь в ад, скажи Дональду Соверски-младшему, что тебя послала Бриа, — шепчу я с последними ударами ее сердца.

Когда все заканчивается, когда жизнь Синтии угасает, я начинаю наводить порядок. Требуется несколько часов, чтобы все уладить, от рытья в вещах Синтии до установки ямы, чтобы начать процесс разложение тела. Уже темнеет, когда я выезжаю из салона в «Audi A3», оставляя «A6», на котором я привезла Синтию сюда, в гараже, на всякий случай. Илай звонит, когда я возвращаюсь домой, и я говорю ему, что закончила все пораньше, и в его голосе звучит надежда, когда он спрашивает, могу ли я приехать.

Приходя к Илаю, я чувствую ужасную усталость, и испытываю такое облегчение и удовлетворенность, что засыпаю на его диване, пока мы смотрим «Четыре свадьбы и одни похороны». Я просыпаюсь всего на несколько мгновений, когда он относит меня на кровать, мы раздеваемся, забираемся под одеяло и засыпаем в объятиях друг друга.

«Я могу быть другой», — думаю я, прижимаясь к его теплу и закрывая глаза, слушая ровное биение его сердца.

Только не сегодня.