Изменить стиль страницы

— Готово. Договорились.

Я срываю с нее полотенце и раздвигаю ей ноги, пока она смеется, но смех превращается в «ох», когда я проскальзываю в нее. Иисусе, есть ли лучшее ощущение в мире? Я напрягаю мышцы, готовясь действовать.

— Подожди, — выдыхает она, и я хмуро смотрю на нее.

Ждать? Многозначительно улыбаясь, она держит руку перед собой и разглядывает прекрасный бриллиант квадратной огранки, сидящий на платиновом обруче. Ее улыбка эпична.

— Мадам счастлива? — сардонически спрашиваю я, прекрасно, черт возьми, понимая, что любой здравомыслящей женщине понравится кольцо, которое я выбрал. И не только из-за ценника.

— Мадам очень счастлива.

— Хорошо. Тогда мадам может шире раздвинуть ноги и позволить своему будущему мужу жестко ее трахнуть.

— С удовольствием. — Она тянется к моим волосам и дергает, а ее глаза игриво сужаются. — Ну и чего же ты ждешь?

Она пожалеет об этом. Первый удар оглашает весь особняк ее криком.

img_1.png

В моей жизни никогда не было места для женщины. По крайней мере, я так думал. Безусловно, место было всегда, просто никогда не возникало желания взять на себя ответственность любить кого-то. Защищать. Впустить в свою жизнь. Роуз очень легко было полюбить. Я влюбился в нее, даже не осознавая этого. А защищать любимого человека — естественный инстинкт, поэтому здесь все очень легко. Что трудно, так это любить кого-то в моем мире. С чем трудно справиться, так это со страхом, что моя жизнь и то, как я ее прожил, могут свести на нет все мои намерения обеспечить ее безопасность. И еще не стоит забывать о том, какую жизнь прожила она, хотя обстоятельства, приведшие туда Роуз, не были ее выбором. Ее принудили быть униженной, тогда как я пошел на это добровольно.

Нога Роуз перекинута через мои бедра, она уткнулась лицом мне в шею, а я прижимаю ее к себе и смотрю на ее руку у меня на груди, от каждого моего вдоха рука поднимается, заставляя бриллиант в кольце неистово мерцать. Один лишь вид этого кольца на ее пальце творит со мной нечто не объяснимое. Мы делаем шаг, о котором ни один из нас не мог себе помыслить, и вместе с ним получаем все, о чем нам даже и не приходилось мечтать. Любить кого-то. Заботиться. Жить ради кого-то. Обрести покой.

Мой мобильник вибрирует на прикроватной тумбочке и, взяв его, вижу сообщение от Брэда с вопросом, присоединюсь ли я к нему в спортзале. У меня нет желания тренироваться. Я хочу остаться здесь, но знаю, что нам нужно поговорить. Я должен ввести его в курс дела. Быстро печатаю ответ, что я уже в пути, и начинаю осторожно выскальзывать из-под Роуз, улыбаясь, когда она цепляется за меня во сне.

— Я ненадолго, — нежно говорю ей, убирая волосы с ее лица и оставляя на щеке легкий поцелуй.

Подойдя к шкафу, где Эстер хранит мою одежду, надеваю спортивную форму, сую ноги в кроссовки и иду на поиски Брэда. По пути вниз по лестнице, звонит мобильный Роуз, и на экране высвечивается «Мама». Остановившись, я усаживаюсь на ступеньку и отвечаю. Но ничего не говорю. И он тоже. По линии разносится лишь наше дыхание, полное угроз и опасности. От одного только звука выдыхаемого засранцем воздуха кожу покалывает, пробуждая во мне гнев.

— Значит, это тебя называют Британцем? — наконец доносится его голос с сильным акцентом.

— Предпочитаю Убийца с лицом ангела.

— А я предпочитаю мертвец.

— Как и многие другие.

Я стараюсь, чтобы мое дыхание было ровным и тихим, сдерживая возрастающую ярость, вызванную одним лишь его голосом.

— Как жаль разочаровывать стольких людей, — продолжаю я. — Ты трижды пытался меня убить, но не смог. Я непобедим, Димитрий. Ты лезешь не в свою песочницу.

Он вдыхает.

— Ты убил моего отца. Моего брата.

— Почему это тебя беспокоит? Ты незаконнорожденный. Сын шлюхи, которую трахал твой отец.

— Да, моя мать трахалась за деньги. Да, Мариус обо мне не знал. Но мы нашли общий язык. Он раньше меня распознал во мне способности. Назови меня сентиментальным, но мне действительно очень грустно, что ты украл мой шанс наладить отношения с отцом.

Я изо всех сил стараюсь не закатывать глаза. Он жаждет мести? Пытается сохранить наследие своего отца, создав себе имя?

— Благодарю за слезливую историю.

— Девка, — практически рычит он.

— Ты ее не получишь.

— У нее нет выбора, если она хочет, чтобы ее сын жил.

Дыши. Дыши. Дыши.

— А что бы ты сказал, если бы я захотел оставить ее себе?

— Я бы спросил, почему.

Ответа не нужно. Он и так знает.

— Ты хочешь пристань. Адамса. Русских. Мое оружие и мои контакты. — Я облизываю губы, отмечая его молчание. — Ты хочешь власти, Димитрий. Но знаешь, чего ты не хочешь?

Он молчит, его эго не готово спрашивать.

— Ты не хочешь, чтобы я устроил на тебя охоту, потому что, если не примешь мое предложение, так и будет. — Мое обещание наполнено злобой, которую ни один мудрый человек не должен игнорировать. — И это станет моим самым жестоким убийством. Эрни мертв. Его денег нет. Твои возможности ограничены, больной ты мудак.

Бл*дь, меня убивает заключать сделку с этим мерзким куском дерьма, но я должен признать факты. Он знает, где сын Роуз. Как она сказала: это его туз. И все, что у него есть. Но большего и не надо.

— Сейчас есть ты, я и русские. Если сделаешь правильный выбор, то можешь остаться только ты.

— Все ради девки?

— Все ради девки. — Он, вероятно, считает, что я рехнулся. — Я хочу выйти из бизнеса. Ты хочешь войти. Это сделка?

— Это разговор.

Я поднимаю глаза, заслышав тихие шаги Эстер. При виде меня, сидящим на лестнице, она останавливается. Ее голубые глаза еще печальнее, чем обычно.

— Перезвони через час. Мы поговорим. — Я вешаю трубку и поднимаюсь, хотя такое чувство, что ноги приросли к мраморной ступеньке, не давая сдвинуться с места.

— Эрни мертв? — спрашивает она, сцепляя руки на животе и нервно теребя пальцы. — Ты его убил?

Я сбит с толку не только сутью вопроса, но и тем, что она задает его мне. Она всегда молчит, если к ней не обращаешься. Так было с самого первого дня, когда отец привел ее в особняк.

— Да, — отвечаю просто, вместо того чтобы отругать за то, что она явно подслушивает разговоры, которые ее не касаются. — А что?

Она заметно расслабляется, напряженные плечи опускаются на несколько дюймов.

— Он не может причинить мне боль?

Нахмурившись, спускаюсь по последней ступеньке в холл.

— О чем ты?

Она закрывает глаза, явно в попытке собраться с духом.

— Он забрал меня.

Замешательство побуждает меня оставаться неподвижным и молчать. Он забрал ее? Кто ее забрал?

Когда ее глаза открываются, я вижу то, чего раньше не видел в Эстер. Мужество. Я с опаской отступаю.

— В тот день, когда я ушла от тебя, я не собиралась тебя бросать. Я хотела напиться, может, даже словить кайф, просто чтобы облегчить боль от последнего избиения. И, вероятно, притупить ту, что получу по возвращения домой. Но до дома я так и не добралась. Потому что он нашел меня.

Я отшатываюсь и резко вдыхаю, в шоке моргая. Ее забрал Эрни? В Лондоне? Я отступаю назад, качая головой, не желая принимать медленно формирующееся понимание. Я не могу это осмыслить.

— Нет. — Это единственное, на что способен мой рот.

— В одном из подпольных пабов я встретила приятного мужчину.

— Нет.

— Следующее, что я помню, как проснулась в грязной спальне.

— Черт, нет.

— Я провела месяцы в отключке от того, чем меня накачивали, пока мужчина за мужчиной насиловали меня.

Мои руки взлетают к голове и закрывают уши, словно так я смогу защититься от ударов истины.

— Три года я терпела надругательства, пока меня не вышвырнули на улицу за то, что я не забеременела.

Каждое слово она произносит четко и спокойно. Полностью контролирует себя, и я инстинктивно понимаю, что причина в том, что она молилась об этом моменте, об этой возможности, чтобы рассказать мне, как все было на самом деле. После нашего первого воссоединения мы больше никогда не поднимали эту тему. Когда она уверяла, что не хотела меня бросать, я отмахнулся от ее жалкого заявления и отклонил все попытки снова завязать со мной разговор. Она просто была рядом, готовила, убирала, ухаживала за мной без какой-либо благодарности или признательности в ответ. Это было болезненное наказание.

Думаю, Эстер видит, что я изо всех сил пытаюсь подобрать нужные слова, поэтому продолжает:

— Я вернулась в нашу квартиру. Ты исчез. Он тоже. Там жили другие люди. Я провела на улице два года. Потом меня нашел Карло. Не знаю как. При виде его кольца я перепугалась до смерти, но взглянув в его глаза, увидела мягкость, а не зло. Это не он забрал меня из паба. Он даже и не подозревал, чем занимается его двоюродный брат. Он расспросил меня о моем прошлом и, удостоверившись в том, что нашел нужного человека, рассказал о тебе. Как нашел тебя и что сделал с твоим отчимом. Сказал, что тебе интересно, где я и почему ушла. А я просто хотела тебя увидеть, побыть с тобой, объясниться.

Я отвожу взгляд от Эстер, разрываясь между стыдом, замешательством, гневом и болью.

— Почему ты мне не сказала?

— Перед встречей с тобой я наткнулась на Эрни. — Она улыбается, когда я бросаю на нее ошеломленный взгляд. Это грустная улыбка. — Он узнал меня. Предупредил, что если я скажу хоть слово, он тебя убьет. Я не была готова так рисковать. Я была счастлива просто видеть тебя каждый день, даже если ты меня ненавидел.

Я вздрагиваю от суровой боли, пронзившей мое сердце. Такую боль я испытывал только из-за Роуз. И смерти отца. А теперь и из-за матери. Глядя в пол, я пытаюсь справиться с головокружением.

— Роуз мне нравится, — продолжает Эстер. — Она во многом похожа на меня. Она — выжившая.

Я смотрю на нее, и она отступает.

— Она заслуживает того, чтобы ее любили.

А потом она поворачивается и исчезает на кухне, оставляя после себя устойчивый, скрытый смысл своего последнего заявления. Если Роуз заслуживает любви, то и моя мать тоже. Боль в сердце удваивается, и я тянусь к грудной клетке, вжимая в нее кулак. Если бы я мог, то оживил бы Эрни, чтобы снова его убить. На этот раз еще медленнее. Болезненнее. И с бόльшим удовлетворением. Мне не постигнуть того уровня страха, который Эрни вселил в Эстер, чтобы она молчала все это время. Также он поступил и с Роуз, подчинив ее себе. Чтобы она оставалась верной Ноксу. Никому не говорила о своем грязном прошлом. Или он манипулировал ее стыдом? В любом случае, он ее недооценил. Он недооценил меня. И он недооценил наше доверие друг к другу.