Я не чувствую себя беспомощным или застрявшим.

Я ни хрена не чувствую.

Я подхожу к безжизненному телу моего отца и смотрю вниз на жалкое подобие человека, полную потерю плоти и крови. Я моргаю, мое зрение проясняется, и я возвращаюсь в настоящее. Мои глаза все еще прикованы к земле, прослеживая красную дорожку назад, от травы к трещинам на цементной плите… вверх к его уху и виску, к самой середине его бровей, из которых хлещет кровь.

Идеальный, блядь, выстрел.

Моя голова склоняется набок, когда я смотрю в глаза цвета хрусталя, те самые, которые я вижу в зеркале каждое утро. Человеку, которому, как говорят в фильмах, вы должны доверять и любить больше всего на свете. Человеку, который показал нам, что никому нельзя доверять.

Мой отец.

Жестокий пьяница.

Мертвый пьяница.

Медленная ухмылка расползается по моим губам. Приглушенные крики пробиваются в мое сознание, и постепенно эхо в моих ушах затихает, звуки реального времени обрушиваются на меня все сразу.

Сирены, крики, требования.

— В тебя стреляли…

Мой удар был лучше.

— Сынок, все кончено…

Я больше никому не сын.

— Опусти пистолет…

Я сделаю это, когда буду готов.

— Мы здесь, чтобы помочь…

Никто никогда не помогал нам.

Я направляю пистолет в холодное, мертвое сердце моего дорогого старого папочки и нажимаю на чертов курок.

После этого все погружается во тьму.

К тому времени, когда мой разум решает вернуться к реальности, я осознаю, что сижу на блестящих кожаных сиденьях шикарного городского автомобиля, а не в наручниках на заднем сиденье грязной полицейской машины или пристегнут ремнем к кровати в машине скорой помощи по пути в психиатрическую лечебницу. Мое тело чувствует себя так, словно его сбил грузовик, а потом я вспоминаю, что это был не грузовик. Это был изготовленный на заказ, украденный "Глок" со стальным корпусом, из которого стрелял мой отец. Мой покойный отец.

Моя сестра!

Моя рука тянется к дверной ручке, и я шиплю, когда боль пронзает каждый дюйм моей плоти. Прежде чем я успеваю пошевелить хоть одним мускулом, дверь распахивается, и внутрь проскальзывает мужчина. Он здоровенный ублюдок, сложен как полузащитник и одет так, будто я прервал его гребаную свадьбу или что-то в этом роде. На нем костюм. Настоящий деловой костюм с галстуком, блестящие туфли и часы, которые я бы стащил прямо с его запястья, и он бы даже не заметил, если бы мои конечности не были такими чертовски тяжелыми.

— Кто ты, черт возьми, такой и где моя сестра? — Рычу я, ища оружие на случай, если каким-то образом окажусь в присутствии еще одного извращенного ублюдка.

— С ней все будет в порядке. — Он говорит спокойно, как будто только что не забрался на заднее сиденье к убийце. — Сейчас с ней находится врач, который решает, понадобится ли ей операция или нет.

— Я хочу ее увидеть.

— Боюсь, ты не сможешь. Пока нет. — Мужчина изучает меня. Он ненамного старше моего отца, может быть, чуть за сорок. — Нет, пока ты не примешь решение.

Я не знаю, о чем, черт возьми, он говорит, поэтому я прекращаю нести чушь и жду, и он долго не выдерживает.

— Недалеко отсюда есть место для кого-то вроде тебя. Они находят детей в твоем положении и предлагают им выход.

Мое положение. Верно. Как будто есть просто банда людей, которые в поисках избитых панков, которых подталкивают к краю, чтобы они упали.

Или, может быть, убийство, это и есть падение?

— О, да? — Я наклоняю голову, игнорируя острую боль, которую это вызывает. — Звучит так, как будто какие-то дерьмовые скользкие ублюдки говорят молодым сломленным девушкам за секунду до того, как воткнуть иглу им в руку и отправить на вахту в какой-нибудь захудалый мотель с почасовой оплатой. — Паника бушует в моей груди при этой мысли. — Где моя сестра? — Спросил я.

Он смотрит на меня с минуту, потом говорит:

— Она в безопасности. В больнице, получает необходимый уход, но чем дольше это длится, тем меньше у меня шансов удержать социальные службы в стороне.

Мои брови сходятся посередине, а мужчина опускает подбородок.

Да, ублюдок, ты привлек мое внимание.

В моей голове крутятся тысячи вопросов, но прямо сейчас мне нужен ответ только на два.

Первый.

— Это спасет меня от тюрьмы?

— Это так.

Второй.

— Моя сестра остается в стороне от всего, что бы это ни было?

— Так и будет. — Он кивает, смотрит на свои часы, затем снова на меня. — Итак, что скажешь, малыш?

— Не называй меня малышом.

Его губы подергиваются, и он наклоняет голову, как придурок.

— Как же мне тогда тебя называть?

Я думаю об этом с минуту, затем откидываюсь на спинку сиденья, отказываясь от части имени, которое мне дали, и требуя новое.

— Меня зовут Бишоп. Басс Бишоп.

Он кивает. Я киваю. А потом мы отправимся в наш гребаный путь. Он откидывается на спинку сиденья, рассказывая о деньгах и власти, и поправляет слегка загнутые рукава своего пиджака. Я никогда даже не примерял костюм, не говоря уже о том, чтобы носить его. Он снова говорит.

— У тебя есть пять минут, чтобы решить, хочешь ли ты выйти из этой машины и позволить значкам снаружи отвезти тебя в центр города, где какой-нибудь случайный человек с определенной зарплатой решит, убийца ты или нет, это закончится тем, что ты окажешься за решеткой или будешь отдан в приемную семью, или ты можешь откинутся на спинку этого сиденья, и я отвезу тебя в другое место, и все это исчезнет.

Мои глаза сужаются.

— Куда? Как?

— Увидишь, если согласишься, но, если пойдешь со мной, это значит, что у тебя будет работа, постель и еда в месте, свободном от деспотичных взрослых.

Да, хорошо.

Когда никто из нас не произносит ни слова в течение нескольких секунд, я облизываю губы.

— Откуда мне знать, что ты не разыгрываешь меня? — Он определенно разыгрывает меня.

— Ты этого не узнаешь.

— Кто ты такой?

— Кто-то, кого ты, возможно, никогда больше не увидишь, независимо от того, что ты выберешь. Три минуты.

Я пристально смотрю на парня, пытаясь уловить смысл в его словах, но как, черт возьми, я могу это сделать? Я убил своего отца, а потом выстрелил ему в сердце, черт возьми, на глазах у бог знает скольких людей, и по какой-то гребаной причине я не в тюремной камере, а на заднем сиденье гребаной шикарной машины с бокалами для шампанского и светодиодными лампочками на полу.

Я никогда в жизни не видел подобной машины, не говоря уже о том, чтобы сидеть на заднем сиденье. Это путешествие. Дикое, как черт. Какое-то дерьмо из реальной жизни, потустороннего мира.