Скрипнув зубами Семен побежал назад, туда, где метрах с пятидесяти он видел небольшую диагональную выемку в скале. Это была его последняя надежда.
Когда он начал подниматься вверх, до фронта огня оставалось каких то двести метров. Цепляясь за потрескавшиеся, слоистые камни он начал медленно подниматься вверх по этой узкой, диагональной расщелине с трудом удерживая равновесие.
Трудней всего приходилось с Найкой. Собака скулила, отчаянно повизгивала, но Астахов неумолимо тащил ее за собой, и лайка, задыхаясь от стягивающего горло ошейника и противно корябая когтями по камням, поднималась вслед за ним. На огонь Семен больше не оглядывался, он и так чувствовал его приближение п усиливающемуся жару, острому запаху гари, нарастающему реву и треску пламени.
Они поднялись уже метра на три, на несколько секунд остановились на крохотной площадке, Семен просто изнемогал от усталости, и больше всего болели расширившиеся от жутких усилий легкие. Намотаный на руку ремень поводка резал ладонь, машинально он чуть ослабил петлю, сделал шаг вверх, потом ухватился за очередной выступ, начал было подтягиваться, но камень вдруг дрогнул, Астахов судорожным движением попробовал ухватиться за другой выступ, повыше, но пальцы только скользнули по жесткой поверхности и он полетел вниз…
42. «Гриль по таежному»
А в это время пара столичных гостей спокойно двигалась вперед. Унылая, мертвая тайга по прежнему расстилалась перед ними, и напрасно поднявшись на очередную вершину Золотов и Степаныч с надеждой вглядывались вперед надеясь заметить на горизонте зеленую ленточку живой тайги. Уже под вечер, устроившись на ночлег и разведя костер полковник устало вздохнул: Господи, когда же это все кончится!
— Ты это про что? — спросил Золотов. — Про этот сушняк?
— Да и не только про него. Мы, наверное, уже две Швейцарии протопали пешкодралом.
— Да, — усмехнулся финансист. — Тут только леса сгнило на несколько миллиардов.
— Ты и тут про свои доллары, — поморщился Степаныч, — не гневи бога, Егорыч. Нам теперь не доход подсчитывать, а Николу Угодника о спасении просить.
Золотов с удивлением посмотрел на своего телохранителя.
— Ты с каких это пор в святоши записался? Что-то я раньше от тебя подобных речей не слыхал.
— Это мы на гражданке про всевышнего забываем, а вот как припрет… Ты под обстрелом в Афгане никогда не был. Как начнут духи из-за какой нибудь горы из миномета садить, вот тогда сразу во всех богов поверишь. Главное сделать ничег нельзя, зароешься в какую нибудь щель и только слушаешь — свист мины и взрыв, свист и взрыв… У меня один капитан после дембиля в семинарию пошел, да! Говорит слово богу дал: если выживу, только ему служить буду. И знаешь, такую карьеру сделал?! Недавно службу на пасху передавали, смотрю — ходит Витька вслед за патриархом с каким то здоровым таким подсвечиком.
Золотов засмеялся.
— Ну ты даешь: начал за здравие, кончил за упокой: «Вера в бога, карьеру сделал»… Ладно, не мудрствуй сильно то, тебе это не идет. Давай лучше спать.
Он закутался в куртку и прикрыл глаза. Полковник же раздраженно вздохнул:
— Что спать, опять жратва всю ночь сниться будет, — но все таки так же улегся рядом.
Ночевка под открытым небом в тайге никогда не бывает спокойной. Донимают комары, холод, странные шорохи и постоянное чувство тревоги. Ночной сон состоит из десятков пробуждений и новых погружений в зыбкое состояние устало дремы. В эту ночь еда полковнику не снилась, все какие то мерзкие, неприятные лица стариков и старух, стоящих на паперти большого, красивого собора. Они тянули руки к Степанычу, и просили милостыню тонкими, писклявыми голосами. Одна из старух, самая старая и неприятная, подходила все ближе и ближе, а потом провела костлявыми, холодными пальцами по его глазам.
Степаныч, мгновенно проснувшись, даже подпрыгнул на месте и выругался, настолько мерзким было пережитое им во сне чувство. Ему показалось, что это было в живую, кожа до сих пор хранила на себе неприятное чувство чужого прикосновения. И что- то еще осталось от сна, какой то звук. Он огляделся по сторонам, и увидел как в полуметре от него с тонким писком проскочила небольшая лесная мышь. Вскоре он увидел еще одну, затем сразу двух. Все они сердито и тревожно попискивая бежали в одном и том же направлении.
«Что это они, с ума сошли? — подумал Степаныч. — Прямо на свет костра прут?»
Он перевел взгляд на костер и только тут увидел, что огонь почти потух, слабо тлели лишь две головешки. Несмотря на это для ночи было необычно светло. Полковник вскочил на ноги и ошеломленно замер. И справа и слева, и чуть слабее — сзади от их ночлега пылало зарево лесного пожара.
— Егорыч, вставай, беда! — с этими словами начал он трясти мирно спавшего финансиста. Тот быстро поднялся, оглянулся по сторонам, и все понял.
— Черт! Как же это так? — недоумевал полковник.
— Как-как, просто! Ветер сменился и все. Надо быстрее отсюда sundhr|!
Степаныч подхватил с земли свой единственный груз, ружье, и они со всех ног припустилсь бежать вперед, туда, где еще чернела не подсвеченая пожаром темная полоска ночи.
Золотов, по вьевшейся привычке анализировать все события своей жизни, скоро понял как это все произошло. Ветер действительно переменил направление, но на выжженой земле огонь уже не нашел для себя пищи, и скоро потух. Но по края пожара сушняка было более чем достаточно, и он быстро начал продвигаться вперед, постепенно расходясь в ширь, словно стараясь захватить поджигателей в огненное кольцо. Несмотря на близкий огонь в тайге по прежнему царил мрак, и они с треском продирались сквозь дебри сухостоя, рискуя выколоть себе глаза, или распороть сухой веткой горло. Несмотря на то, что Степаныч прикрывал лицо рукой, один из сучков больно полоснула его по щеке, располосовав кожу д крови. Неистово матерясь полковник шел впереди шефа, и хотя тому доставалось так же по полной мере, все-таки артиллерист рисковал гораздо больше. Взобравшись на небольшой пригорок Степаныч совершенно неожиданно полетел куда то вниз, при приземлении очень больно ударившись копчиком о землю. Он болезненно вскрикнул и застонал.
— Ты что Степаныч? — спросил сверху Золотов.
— Что-что!.. Сделай шаг вперед, узнаешь, — зло отозвался полковник, пробуя подняться. Сверху с шумом посыпалась земля, несколько комков пробарабанили по спине Степаныча, и вскоре на дно широкого оврага спустился Золотов.
— Ты что ушибся? — спросил он.
— А как же… мать твою… я же тебе не Винни — Пух? Не из опилок!
С трудом поднявшись на ноги Степаныч со стоном сделал шаг вперед и тут же споткнулся о какое то препятствие. Потрогав его рукой полковник убедился, что это обломанная часть небольшого дерева. Скол его заканчивался острой щепой почти метровой высоты. Степаныч вспомнил как он летел вниз, и сразу представил себе как эта самая жердь толщиной в добрый черенок с хрустом прокалывает его насквозь. «Вот задницей наделся бы, славно получилось бы!» — мелькнуло у него в голове. Впрочем, удар оказался не таким уж сильным, и вскоре полковник прихрамывая уже снова шел впереди хозяина.
Им все же удалось ускользнуть из огненной ловушки. Последние полкилометра они бежали в узком, стометровом коридоре, сужающимся с каждой секундой, и близкое соседство огня уже неприятно опаливало щеки и ущи. Здесь было светло как днем, пульсирующий рев пламени давил на уши, а многометровый вал огня подавлял своим огромным обьемом, поневоле заставляя и Золотова и Степаныча паниковать. Словно предостережение судьбы у них из-за спины выскочила большая темная птица, Золотов рассмотрел что это была сова, единственный охотник на обитателей этого мертвого леса — мышей. Тревожно вкрикнув своим утробным уханьем она метнулась в сторону и налетев на дерево свалилась вниз, на землю. Они пробежали мимо, но оглянувшийся Золотов успел заметить как поранившаяся птица попыталась взлететь, и прямо в полете превратившись в огненный шар рухнула в самый центр бушующего пекла.