Он похлопывает меня по плечу.
― Отдохни немного. Мы поговорим позже.
― Нет, это ты отдохни немного и разберись со своим завещанием, потому что позже я тебя убью.
Он ничего не говорит, открывает дверь, а затем выходит. Я следую за ним, потому что Гвен ждет за дверью. Я видел тень от ее ног, когда она вышагивала взад-вперед.
Как только она видит его, у нее перехватывает дыхание, она прикрывает рот руками, и в ее разноцветных глазах блестят слезы.
― О боже, Нэйт.
Ее голос тихий, подбородок дрожит, она протягивает к нему руку.
― Гвинет, иди сюда. Сейчас же.
Обычно я не приказываю ей так резко, и она это знает, потому что она вздрагивает, ее рука опускается вдоль тела.
Нэйт кивает ей и ждет, пока она подойдет ко мне, а сам опирается на стену, чтобы удержаться на ногах.
Гвен продолжает пялиться на него, но я втаскиваю ее внутрь и захлопываю дверь у него перед носом.
Ее взгляд мечется из стороны в сторону, и она маниакально постукивает ногтями. Дети избегают взгляда родителей, когда делают что-то не так, но Гвен никогда не была такой. Она без утайки рассказывает мне о своих проступках. Она избегает зрительного контакта только тогда, когда ей больно, и она не хочет этого показывать.
Потому что это причинит боль и мне, а она сказала, что никогда не хочет быть источником моей боли.
Пока этот ублюдок Нэйт не начал играть с ее разумом.
― Прости, папа.
― За что ты извиняешься?
― За то, что причинила тебе боль. Я не хотела, не хотела, но я не могла выбирать, понимаешь?
― Это не твоя вина. Он использовал тебя.
Она вскидывает голову, в ее глазах преобладает зелень.
― Нет, папа. Нет. Он не использовал меня. Никогда. Если уж на то пошло, я сделала первый шаг, ясно? Я поцеловала его, когда мне исполнилось восемнадцать, потому что была очень сильно влюблена в него, и это чувство не проходило, сколько бы я ни твердила себе, что это неправильно. Я даже внесла слово «влюбленность» в свой список, но я не смогла перестать воспринимать его. Я пыталась, я правда пыталась, папа. Я ходила на свидания. Заставляла себя думать о нем меньше, но не получалось. Мои чувства были безответными так долго, что я ненавидела себя за то, что они у меня есть. Но знаешь что? Я не собираюсь извиняться ни перед тобой, ни перед ним за то, что чувствую. Я люблю его, и это никого не касается. Это мое дело, и я выбрала эти чувства, папа. Я приняла решение любить его. Никто не заставлял меня.
Она тяжело дышит, грудь поднимается и опускается в бешеном ритме, по щеке скатывается слеза.
Бл*дь. Бл*дь. Бл*дь.
Она по уши влюблена в этого ублюдка, чью смерть я сделаю максимально болезненной.
― Гвен, Ангел, послушай. Эти чувства могли быть просто проявлением чувств твоей зависимости, потому что он был рядом с тобой тогда, когда меня не было.
― Может, всем перестать употреблять это слово? Это не было зависимостью, или нуждой, или сиюминутной уловкой. Он нравился мне с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, и гормональные чувства маленькой девочки переросли в нечто большее. Он нравился мне с тех пор, как я узнала, что значит нравиться кому-то, и со временем это чувство становилось только глубже. Я знаю, что чувствую, больше, чем кто-либо другой, больше, чем вы с ним, потому что, в отличие от вас обоих, я не боюсь своих чувств. Независимо от того, насколько они сильны, независимо от того, насколько подавляющими они становятся, я владею ими и не скрываю, чтобы их увидел весь мир. Так что не говори мне, что я что-то путаю.
Я сжимаю кулаки, и мне хочется ударить кого-нибудь, желательно Нэйта. Но я разжимаю их, потому что она смотрит на мои руки безумными глазами.
Ублюдок был прав. Она боится меня.
― Я никогда не причиню тебе вреда, Ангел.
Я стараюсь смягчить свой голос.
― Ты уже сделал это, причинив ему боль, папа.
― Так ты теперь на его стороне? Сначала он предал меня, потом прикоснулся к тебе, а теперь настраивает против меня? Что будет дальше?
― Нет, папочка. ― Она оборачивает свои липкие, дрожащие руки вокруг моих. ― Я на твоей и на его стороне. Меня убивает то, что вы ссоритесь. Я не могу этого вынести.
― Ты не можешь быть и на его и на моей стороне одновременно.
― Папа...
― Ты не будешь с ним, Гвен. Это не обсуждается.
― Но почему? Разве ты не говорил, что позволишь мне быть только с тем, кого я полюблю всем сердцем? Это Нэйт, папа.
― Ты думаешь, что это так, но ты слишком молода, чтобы знать наверняка. Ты еще не встретила подходящего человека.
― Он тот самый. Я знаю это. Мне известно это с восемнадцати лет, и перестань использовать мой возраст как определяющий фактор. Это всего лишь цифра. Я достаточно взрослая, чтобы принимать решения.
― Я никогда не одобрю ваши с Нэйтом отношения, Гвен. Либо он, либо я.
Она всхлипывает и отчаянно трясет головой.
― Папа... не делай этого, пожалуйста. Пожалуйста, не заставляй меня выбирать.
― Он или я. Ты не можешь иметь и то, и другое.
― Я думала, ты никогда не причинишь мне вреда, папа.
― Это не так. Я защищаю тебя. Я не хочу потерять тебя, Ангел.
― Нет, ты ставишь меня перед выбором. Я никогда не буду счастлива ни с одним из вариантов. Если я выберу его, я буду несчастна и, в конце концов, возненавижу его за то, что он встал между нами. А если выберу тебя, буду ненавидеть тебя за то, что ты отнял у меня единственного человека, который не только принимает меня такой, какая я есть, но и понимает меня и любит за это. Так что поздравляю, папа. Ты потеряешь меня в любом случае.
Она возится с дверной ручкой и выбегает из комнаты, но ее слова, произнесенные сквозь слезы, остаются со мной еще долго после ее ухода.
Я провожу рукой по лицу и делаю глубокий вдох. Видеть, как она плачет, ― все равно что быть вспоротым.
Когда она была маленькой и время от времени плакала, я делал все возможное, чтобы остановить поток ее слез. Теперь, когда она стала взрослой, меня это бесит еще больше.
Когда я пришел в себя, она сказала, что никому не позволяла забрать то, что принадлежит мне, но позволила Нэйту забрать самое главное.
Ее.
Так что, несмотря на то, что ей больно, я не собираюсь утешать ее, как обычно. Не собираюсь приносить ей чай и шутить до тех пор, пока она снова не начнет улыбаться. Это по необходимости. Чтобы защитить ее.
Это напомнило мне, что я должен защитить ее от ее гребаной матери.
Змеи, которая не могла просто исчезнуть, как в ту ночь, когда избавилась от собственной дочери.