ГЛАВА 30

Гвинет

Папа очнулся.

Папа. Очнулся.

До сих пор не могу поверить в это и мысленно бью себя по щекам во время поездки в больницу.

Мне кажется, я сплю.

То же самое я делала, когда с ним произошел несчастный случай, я спала, задрав ноги вверх, и мне снилось, как папа наклоняется ко мне и говорит, что спать в таком положении вредно для здоровья.

Потом я проснулась, его не было, а в моих глазах стояли слезы.

Вот о чем я думаю всю дорогу до больницы. Я думаю, что это сон, ― в конце концов, я проснусь, а папа всё ещё будет в коме.

Мои ногти лязгают друг о друга, и я впиваюсь ими в кожу. Боль означает, что это не сон, и звонок, который получил Нэйт, был реальным.

Папа вернулся.

Мы не разговариваем всю дорогу. Я слушаю свой плейлист NF и Twenty One Pilots и считаю минуты до приезда в больницу.

Каждый раз, когда он открывает рот, я повышаю громкость, и, в конце концов, Нэйт перестаёт пытаться. Я не хочу с ним разговаривать, не хочу слышать его голос, который наверняка причинит мне боль. Потому что, знаете, что? Да пошел он.

К черту его холодность.

Пошел он в задницу.

К черту всё.

Я знаю его историю и о том, что превратило его в жестокого человека, и понимаю это. Я понимаю. Меня тоже бросили, так что в этом мы похожи. Мы понимаем, каково это ― быть брошенным теми людьми, которые должны быть рядом. Мы понимаем, как эти чувства формируют нас. У меня опустошенный разум, блокнот, я использую нездоровые навязчивые идеи, чтобы справиться с ситуацией, но я не позволяю себе причинять боль другим.

Я не говорю им, что, как бы они ни старались, я ничего к ним не почувствую.

То, что его обидели, не дает ему права обижать меня.

Раньше я не торопилась и глупо верила, что он одумается. Что однажды он почувствует хоть малую толику того, что чувствую к нему я, но я гналась лишь за пустотой.

Это невозможно.

Так что да, пошел он. Теперь, когда его имя официально занесено в блокнот, я буду к нему невосприимчива.

По крайней мере, я себя в этом убеждаю.

В любом случае, мне нужно сосредоточиться на папе и на том, что он пришёл в себя.

Однако когда мы приехали в больницу, врач, пожилой мужчина с чисто выбритым лицом и ямочкой на подбородке, сказал, что папа снова без сознания.

Мои ноги не слушаются, и я вытираю потные ладони о свои шорты.

― Но... но... медсестра сказала, что он пришёл в себя.

― Так и есть, ― говорит врач. ― Он реагировал на мои команды, бодрствовал в течение двадцати минут и пытался говорить. Выход из комы происходит постепенно, а это значит, что со временем он начнет осознавать происходящее.

― Значит, в ближайшее время он снова может очнуться?

― Мы считаем, что да. У мистера Шоу не было серьезных отклонений по шкале комы Глазго, и мы уверены, что он полностью поправится. Ваш отец ― очень волевой человек.

― Знаю. Он такой. ― Слезы снова собираются на моих веках, и я вытираю их тыльной стороной ладони. ― Могу я его увидеть?

― Конечно.

Я бегу к папиной палате, хотя конечности едва слушаются меня. Нэйт не следует за мной, думаю, он хочет поговорить с доктором.

Медсестра двигает папину руку, чтобы у него не образовались пролежни. С тех пор, как зажили синяки и сломанные кости, он выглядит так, словно просто спит.

Когда мне становилось слишком тяжело, и я сильно по нему скучала, я садилась рядом с ним и шутила, что он не подходит на роль Спящей красавицы. Когда я приходила сюда, я либо шутила, либо плакала.

― Позвольте мне, ― говорю я медсестре, и она разрешает, хотя и остается наблюдать.

Я научилась перемещать папу, мыть без достаточного количества воды его волосы, очищать тело и делать так, чтобы ему было максимально комфортно.

― Папа... это я, Гвен, ― объявляю я о своем присутствии, прежде чем поднять его руку и вытянуть ее.

Он издает звук, ворчание или стон, не могу точно определить, что именно.

Я уставилась на медсестру, выпучив глаза, и она кивнула.

― Это потому, что вы растягиваете его руку.

― Я причиняю ему боль?

― Нет. Думаю, он реагирует на ваш голос. Продолжайте с ним разговаривать.

Я снова сосредотачиваюсь на нем.

― Папа... Я пришла, как только узнала. Мне жаль, что меня не было здесь, когда ты открыл глаза. Но я не оставлю тебя, ясно? Мы вдвоём против всего мира, верно? Я не могу идти против всего мира, если тебя в нём нет. И ещё, ещё... Я усердно стажируюсь и уверена, что надеру всем задницу в колледже этой осенью. Я говорила, что у меня появились новые друзья? Можешь в это поверить? У меня есть друзья? Джейн вначале не знала, что ты мой папа, и, думаю, считала тебя эгоистом, но я изменила её мнение, и теперь она состоит в твоем фан-клубе. Я хочу познакомить вас, так как она пришла в отдел информационных технологий после несчастного случая. Коллеги называли её Простушка Джейн, мне пришлось поставить их на место. Пришлось воспользоваться твоим именем для этого ― прости, ― но клянусь, что это ради благого дела.

Я глажу его руку, находящуюся в моей и вздыхаю.

― Также моё сердце разбито, потому что я отдала его тому, кому оно не нужно. Думаю, мне снятся ванильные сны, и мне необходимо от них избавиться, так что, папочка, пожалуйста, очнись и скажи, как это сделать.

Он сжимает мои пальцы, и прежде чем я успеваю испугаться, его ресницы трепещут, а глаза медленно открываются.

У меня чуть не случился сердечный приступ, мои пальцы замирают на его руке, когда сине-серый цвет его радужек сияет в свете ламп. Цвет, которого я не видела уже несколько недель. Сейчас он приглушен, измучен, но смотрит прямо на меня.

Он медленно моргает, но не отводит от меня пристального взгляд.

― О, боже, папа...

Его пальцы сжимаются вокруг моих, и он что-то бормочет. Сначала бессвязно, но потом я подхожу ближе, и слово, которое он произносит, наполняет мои веки влагой.

― ...Ангел...

― Да, это я, папа. Я здесь.

Он снова моргает, произносит что-то неразборчивое и медленно закрывает глаза.

― Что... что случилось? ― спрашиваю медсестру.

― Это нормально. Он будет часто приходить в сознание и терять его, прежде чем полностью придет в себя. Сейчас он просто спит.

― Ты спал достаточно долго, папа. Образ Спящей красавицы тебе не идет, так что пора просыпаться.

Я пытаюсь отругать его, но мой голос звучит слезливо.

Он снова сжимает мою руку, но не открывает глаза. Я остаюсь рядом с ним ещё долгое время после того, как заканчиваю его перекладывать. Сейчас очень раннее утро, и мне следует спать, но я не могу. Что, если он проснется, когда я буду спать?

Дверь открывается, и я думаю, что это медсестра, но заходит Нэйт с ванильным молочным коктейлем в руке.

Он зажимает чашку между моими пальцами.

― Тебе следует пойти домой и отдохнуть, но полагаю, что теперь ты не отойдешь от него ни на шаг.

Я впиваюсь ногтями в чашку. Почему он так хорошо понимает меня, но не понимает, насколько болезненны его действия?

Нэйт не должен быть таким внимательным ко мне, если это ничего не значит.

Он не должен ничего знать обо мне и приносить мне то, что я хочу, потому что это не дает мне покоя.

― Медсестра сказала, что он открыл глаза и заговорил с тобой? ― спрашивает он.

Я делаю глоток молочного коктейля. Да, этот придурок купил его, но это не его вина, и мне следует его выпить.

― Гвинет.

В его тоне слышится предупреждение, потому что он бог, а боги не любят, когда их игнорируют.

Им не нравится, когда бросают вызов.

Что ж, очень плохо для него, потому что я настроена на анархию.

― Посмотри на меня.

Я этого не делаю.

― Гвинет, я сказал, посмотри на меня.

Когда я снова не выполняю его приказ, он встает передо мной и хватает меня за подбородок двумя пальцами. Они сильные, властные и такие теплые, что мне кажется, будто я пылаю.

Его размер преграждает горизонт, он смотрит на меня с неодобрением. Словно у него есть право смотреть на меня подобным образом.

Я резко отворачиваю от него голову.

― Не прикасайся ко мне.

Мускул на его челюсти подергивается, а карие глаза становятся яростными, тёмными.

― Что ты сказала?

― Я сказала, не прикасайся ко мне, Нэйт.

― Ты моя гребаная жена. Я буду прикасаться к тебе, когда захочу.

― Не тогда, когда ты намереваешься сохранить только физические отношения.

― Раньше у тебя не было с этим проблем. Что изменилось?

― Я. Я изменилась, Нэйт, и я не позволю тебе причинять мне боль каждый раз, когда захочу, чтобы ты меня поцеловал, а ты этого не делаешь.

― Так вот в чем все дело? В гребаном поцелуе?

Я вздрагиваю и чуть не расплескиваю молочный коктейль.

― Дело не в поцелуе, а в том, что приходит вместе с ним. Чувства, которых ты не хочешь.

― Ты тоже их не хотела.

― Ты серьезно? Ты на самом деле веришь, что мне не нужны чувства? Тогда почему, черт возьми, ты думаешь, я поцеловала тебя два года назад? Я влюблена в тебя с пятнадцати лет, Нэйт! С тех пор, как ты сказал, что пустота ― не моя реальность, и я не могу её заполнить, но это нормально ― иногда чувствовать себя пустой. Сейчас я понимаю, что ты так сказал потому, что понимаешь, что значит быть пустым. Тебя тоже бросили, оставили, и в тебе осталась пустота, такая же, как та, которую оставила во мне мама. Я не знала этого раньше, но в глубине души понимала. Вот почему смогла установить с тобой связь, вот почему, когда я нахожусь рядом с тобой, мне становится всё больнее и больнее. Знаешь, сначала я боролась с этим. Я на самом деле боролась, потому что это было неправильно, верно? Ты старше меня на восемнадцать лет и лучший друг папы, и меня убивало то, что я могу причинить ему боль или стать причиной ваших разногласий. Поэтому я пряталась, когда ты был рядом. Я бежала в кладовку и закрывала дверь. Использовала деревья в качестве камуфляжа, чтобы быть незаметной. Но знаешь что? Я продолжала наблюдать за тобой через дверной проем и из-за деревьев. Потому что огонь внутри меня не прекращался. Если уж на то пошло, он разгорался до тех про, пока не превратился в вулкан. Вот почему я поцеловала тебя в свой восемнадцатый день рождения ― вулкан извергся, и я не смогла его сдержать. Но ты превратил его в пепел, когда отверг меня, и я сдалась. Во всяком случае, пыталась. Но дело в том, что этот вулкан не засыпал. Он медленно возрождался, особенно с тех пор, как я стала твоей женой. А теперь он вот-вот извергнется снова, и ты снова превращаешь его в пепел. Снова, черт возьми. Так что нет, Нэйт, дело не в том, что мне не нужны чувства. Чувства ― это всё, что у меня есть. Я сопереживаю. Я чувствую, и мои чувства глубоки и сильны. Я согласилась с твоим дурацким правилом «никаких чувств», чтобы получить от тебя всё, что смогу. Я верила, что со временем ты изменишься, но это не так, верно? Ты всегда будешь превращать мой вулкан в пепел, да?