— Я училась в Уортоне, — отшутилась я. — Там одни мажоры.

— Справедливо.

— Действительно. Две мои подруги, Вера и Рэй, даже не нуждались в стипендиях.

— Рэй. Это та, с которой я разговаривал? — спросил он.

— Да.

— Она мне понравилась.

— Она нравится всем парням.

Обычно я не возражала, но то, что один из этих парней был моим Паркером, задевало меня больше, чем мне хотелось бы признать. По крайней мере, пока он не скажет, чем она ему нравится.

— Ну, она мне нравится тем, что привела меня к тебе.

Его искренность полопала пузырьки моей ревности и оставила после себя теплую сладость, пробившую мою защитную броню. Не зная, что сказать, я перевернулась на спину и посмотрела на ночное небо. В конце концов, я подняла тему, которую обещала себе избегать.

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

Как только с моих губ сорвались эти слова, я поморщилась.

«Глупая, глупая, Нова».

— На самом деле, нет. Разве Google тебе об этом не сказал?

Его простой ответ, совсем не такой, как я ожидала, сбил меня с толку, а замешательство еще больше развязало мне язык.

— Google просто показывает тебя с кучей девушек.

— Охххх, — с усмешкой сказал Паркер. — Так ты проверяла?

На моем лице навсегда застыла бы маска сожаления, если бы я не подумала, прежде чем сказать. Но правда заключалась в том, что я проверяла больше, чем мне хотелось бы признать.

И снова я подумала о Соне и о том, как я не смогла не взглянуть на ее фотографию, как будто от этого она стала бы менее потрясной. Даже туфли у нее были шикарные, что вызывало у меня не только зависть, но и желание спросить, где она их покупает.

— Я к тому, что это трудно не заметить, — легкомысленно сказала я, пытаясь отступить.

— Мммм, — с недоверием ответил он.

Я и сама не верила. На мой вопрос о возлюбленных он ответил без малейшего колебания, но на той фотографии, где Соня прижималась губами к его губам, они казались счастливой влюбленной парой. Казались такими на всех фотографиях, появившихся за последний год. Они то появлялись, то исчезали, но все же. Журналисты всегда намекали, что все его песни о любви посвящены ей, а он этого не подтверждал, но и не отрицал.

Я что, неправильно прочитала? У него все же кто-то есть?

Какое это имеет значение?

— Ну, а что насчет тебя? У тебя есть парень? — спросил Паркер, выводя меня из состояния внутреннего загула.

От его любопытного тона у меня в груди разлилось тепло. Часть меня хотела солгать и сказать «да», но я сопротивлялась этому мелочному желанию.

— Только я, мой фургон и мои девочки.

— А раньше у тебя были серьезные отношения? В колледже?

Я сделала паузу, отметив, что этот вопрос имеет больший вес — больше, чем обычное любопытство.

— Нет. Может, парень или два, но ничего серьезного.

Просто кое-кто, с кем я потеряла девственность и на кого потратила шесть месяцев. Самые серьезные отношения были у меня с коллекцией порнографии, которую я унесу с собой в могилу.

— Круто.

Наступило молчание, и я засмотрелась на пояс Ориона, обдумывая, что сказать дальше.

— Твой отец все еще в Нью-Йорке?

— Вернулся в Чикаго, но часто летает в Нью-Йорк. А что насчет твоей мамы? Она все еще в Нью-Йорке?

— Да.

— А ты? — спросил он мягче. — Ты все еще в Нью-Йорке, или дом теперь где-то в другом месте?

— Да. Я все еще там, — призналась я, словно ожидая, что он переберет в Нью-Йорке все адреса и заглянет в мою крошечную квартирку. — Просто небольшая домашняя база.

— Да. У меня там тоже есть дом.

Мое сердце пропустило удар, когда я задумалась, далеко ли он от моей квартиры.

— Верхний Ист-Сайд. Ничего особенного.

Я рассмеялась, представив, что его «ничего особенного» сильно отличается от моего менее стильного «ничего особенного» в перспективном районе.

— Уверена, что это лачуга, — с сомнением сказала я.

— В Нью-Йорке все — лачуга.

— Очень точно.

— В любом случае, это достаточно хорошее место, чтобы отдохнуть и в свободное время писать музыку.

— Ты все еще пишешь песни? — спросила я.

— Почти все.

Это имело больше смысла, чем бы мне хотелось. Я вспомнила гневные песни из их первого альбома, которые, по моему убеждению, были не обо мне. Похоже, в этом я не ошиблась.

Хотя я и сама написала предостаточно таких песен. Разница была в том, что я продавала их другим группам, а не пела сама. Одно из моих многочисленных бизнес-проектов, которые Айкен хотел объединить с моим Instagram, чтобы создать бренд.

Мне не давала покоя мысль о том, что все будут знать написанные мною песни. Казалось, что люди услышат текст и заглянут в мою душу. Это делало меня голой и беззащитной.

В настоящее время я продавала свои песни в интернете через частное ООО. Я приняла все меры предосторожности, чтобы защитить свою личность. Перед окончанием средней школы я удалила все свои аккаунты в социальных сетях, завела Instagram только потому, что хотела делиться своим творчеством и путешествиями, и кто-то сказал мне, что через Instagram я могла начать продавать картины. Старалась не показывать свое лицо и использовала для этого другой ООО. Мне не хотелось быть на виду у публики, особенно если это было связано с миром музыки.

Однажды я так уже сделала, и это был худший опыт в моей жизни.

Он отнял у меня Паркера Каллахана, когда я больше всего в нем нуждалась.

Оставил во мне тоску по человеку, который украл мое сердце и сбежал в жизнь, частью которой я никогда не смогу стать.

— По крайней мере, писал, — проворчал он, прервав мою меланхолию.

— Что ты имеешь в виду?

— Я... — Его выдох был настолько тяжелым, что я почувствовала его даже через телефон. — У меня творческий кризис.

— Черт. Это отстой.

— Не то слово. Скоро нам надо приступать к работе над альбомом, но у меня нет текстов песен. Очень сомневаюсь, что наши фанаты будут в восторге от чисто музыкального альбома.

— Скорее всего, нет, — согласилась я. — Почему вы настаиваете на записи альбома во время гастролей? Мне это кажется жутко напряжным, и уверена, что это не помогает снять стресс.

— К этому моменту нас подвела Аспен, наш менеджер. Сейчас наш год, нам нужно взять все, над чем мы упорно работали, и превратить это в нечто эпическое. А это означает постоянное продвижение продукта.

— Вау. Это большое давление.

— Не то слово.

— Я не сомневаюсь, что у тебя все получится.

У меня на кончике языка вертелось предложение ему помочь, но я сдержалась, не желая больше с ним связываться. Когда раньше писали вместе музыку, это было напряженно и интимно. Ставить себя в такое положение было похоже на просьбу причинить еще больше боли и страданий.

— Да, — не слишком уверенно вздохнул он. С еще одним глубоким вздохом он сменил тему. — Где ты сейчас?

— В Смоки-Маунтинс, недалеко от границы с Теннесси и Джорджии. А ты?

— Что? Не укладываешься в график наших гастролей?

— Да, конечно, — насмешливо сказала я. — Я бы не знала, если бы ты был в Сиэтле или Майами.

— Мммм, — сказал Паркер с сомнением. — Мы сейчас в Сан-Диего.

— Старая добрая Калифорния.

— Ты там была?

— Еще нет. Но хочу. Я бы с удовольствием отправилась в поход по Сьерра-Неваде.

— Тебе бы понравилось, — согласился Паркер.

— Ты там был? — спросила я, умирая от зависти, но с нетерпением ожидая его рассказа.

— Однажды мы совершили небольшой поход к высокогорному озеру. Очевидно, Орен и Броган, хотели голышом окунуться в жидкий лед.

— О, черт, — рассмеялась я, представив себе это. — Ты окунулся?

— Да, черт возьми. Это был долгий поход.

— Я так тебе завидую.

— Когда-нибудь я тебя туда отведу, — тихо пообещал Паркер, как будто, если он скажет это слишком громко, я убегу. И, честно говоря, мне этого очень хотелось.

Его обещание давило мне на грудь, словно наковальня, лишая воздуха мои легкие. Мы могли бы избегать разговоров о прошлом, но это не означало, что оно не вылезало на свет в самых простых словах. В словах Паркера не было ничего особенного — так сказал бы любой, но в них был заложен разрушительный клубок смысла, сбивающий завесу лжи, за которой я пыталась спрятаться.

— Сегодня прекрасная ночь, — прошептала я, сменив тему разговора.

— Теперь завидно мне, — пошутил он. — Я застрял в отеле, а здесь идет дождь.

— Фу.

— Расскажи, что ты видишь. Расскажи о том, где ты находишься, — попросил Паркер. — Я лягу на кровать, закрою глаза и представлю, что я с тобой в фургоне.

Еще одна наковальня. От этой засаднило в горле.

Как и миллион раз до этого, я тоже закрыла глаза и представила, как он опускается рядом со мной на матрас. Сколько ночей я смотрела на небо и мечтала, чтобы он был рядом со мной? Сколько раз, закрыв глаза, представляла его рядом с собой, в жизни, которую мы нафантазировали, когда были детьми?

И не сосчитать.

Больше, чем мне хотелось бы признать.

А его голос в трубке был ближе всего к реальности. Я просто не знала, с чем связана эта реальность. И сейчас, столкнувшись с ней, беспокоилась, что она сделает мне больнее, чем все, что я могла себе представить.

Глубоко вздохнув, я сглотнула разгорающийся в горле огонь и открыла глаза, чтобы посмотреть на звезды.

— Ты можешь видеть все. Без светового загрязнения ты можешь видеть все.

— Расскажи мне, — почти в отчаянии попросил он. — Я хочу быть там.

Я призналась себе, что тоже хотела, чтобы он был здесь, и это меня пугало. Меня до смерти пугало то, как быстро вернулись эти чувства и как быстро я захотела притвориться, что это все реально. Я соображала, что к чему. Знала, что жизнь больше, чем фантазии, в которые мы хотим верить, — большее, чем то, что лежит на поверхности. И все же желала видеть только этот момент и ничего больше.

Два коротеньких разговора ни о чем, и Паркеру удалось пролить свет на зияющее пространство, которое я пыталась скрыть. Он нашел трещину в хлипкой стене и вытащил кирпич, закрывающий в моем сердце место, созданное им много лет назад только для себя.

Огонь пытался пробиться на свободу, но я держалась. Я держалась.

Я проглотила его и заставила себя открыть глаза — заставила себя продолжать делать вид, что там нет пустоты.