11 АЙЛА

После того как я с Роуэн исследовала обширную территорию отеля, Леви вернулся поздно вечером. Что бы он ни нашел после прослушивания офиса своего дяди, это должно было быть огромным. До конца недели все стали скудными.

Определить время на подуровне под отелем сложно, но, вернув себе телефон, я могу узнать, какой сейчас день и час, пока они заняты, я нахожу места для танцев. Это единственное, что помогает не сойти с ума в окружении стен без окон.

Все считают, что они обеспечивают мою безопасность, но без возвращения к нормальной жизни единственное, что остается, — это мои мысли. Оставаться наедине со своими мыслями без друзей, чтобы отвлечься, всегда было для меня опасным коктейлем, отправляющим в спираль воспоминаний.

Не имея возможности двигаться, я вынуждена заново переживать нападение, рассматривая его под микроскопом, не имея возможности отвлечься. Танцы везде, где я могу, — это последняя попытка сосредоточиться.

Попытка похищения въелась в мою кожу, пробралась в мои сны в неизбежном цикле, как и последний кошмар, с которым я столкнулась семь лет назад на ужине, который вовсе не был ужином. Мне не нравится то, что он заставляет кожу чувствовать себя слишком туго, как будто я никогда не смогу избавиться от груза воспоминаний, навалившегося на мои плечи.

Каждый раз, когда я думаю о том, как страшно было быть схваченным в гараже, мой разум усиливает это старым, пронизывающим до нутра ужасом от того, что меня накачали наркотиками в кровати, откуда не было выхода, пока меня насиловали.

Никогда еще не было так трудно найти свой внутренний свет.

Может быть, мне нужна одна из этих ультрафиолетовых солнечных ламп? Эта забавная мысль на мгновение облегчает жжение, но потом все возвращается обратно.

Еще одна вещь, о которой я не могу перестать думать, — это подозрение Рэна, что за всем этим стоят родители, рисуя мишень на моей спине. Это посеяло семя беспокойства, которое только пустило корни, сделав его тем, что я больше не могу игнорировать. Папа подарил мне сумочку Dior. Я не могу продолжать прятаться от этого факта, даже если он врезается, глубоко раскапывая старые раны с того последнего раза, когда он использовал меня как пешку. Именно такой я всегда была для него.

Каждый раз, когда эта мысль приходит в голову, мое горло сжимается от жгучей боли. Это тот же страх и дезориентация, которые я испытывала в те дни, когда очнулась в своей постели после того, как меня накачали наркотиками в отдаленном поместье за городом. Танцы — единственное, что наконец-то помогло унять неизбывный трепет, что меня снова отправят в то ужасное место, и инцидент с похищением вывел все это на передний план.

В Гнезде я наконец-то освободилась от постоянного контроля отца надо мной, но это не такое освобождение, как я всегда мечтала, трастовый фонд все еще привязывает меня к родителям, иначе я бы съехала, как только смогла.

Они все еще не связались со мной, и ужас охватывает меня каждый раз, когда я набираюсь смелости позвонить им. Я не могу избегать их вечно, и не могу оставаться здесь вечно.

В понедельник, спустя неделю после нападения в гараже, я отчаянно пытаюсь двигаться, чтобы сдержать негатив. Это единственный известный мне способ решить свои проблемы.

Несмотря на правила Леви, остальные ребята не обращают на меня внимания, они знают, что я не представляю для них угрозы. Мне предоставлена свобода бродить по коридорам их убежища. Колтон даже запрограммировал мой отпечаток руки, так что мне не нужно полагаться на кого-то, кто впустит меня в комнату.

Вчера я нашла большую открытую комнату, в которой ничего нет, недалеко от моей спальни. Она спартанская, но достаточно большая, чтобы танцевать, и акустика отличная. Пока я игнорирую подозрительное темное коричнево-красное пятно в углу, я в полном порядке.

Мой разогревочный плейлист отражается от стен, и звуковые волны дрожат в теле, когда я потягиваюсь, чтобы расслабиться. Я не танцевала серьезно с того дня под дождем на прошлой неделе, когда задумчивый взгляд Леви следил за каждым моим движением.

Когда я переключаю трек на песню для моего лирического показательного выступления, я нахожу исходную позицию и синхронизирую дыхание с ритмом музыки, позволяя себе почувствовать все, что заложено в этом танце. В первый раз, когда я танцевала его, это был катарсис, который затронул меня близко к дому, давая выразительное пространство, чтобы вытолкнуть мой темный секрет и боль, которую он причинил, в каждом прыжке и повороте.

После нападения движения стали более грубыми, все более резкими. Мне интересно, что скажет мой инструктор, когда увидит изменения.

Вместо того, чтобы бороться с этим, я наклоняюсь к нему, концентрируясь на своем ритме и чувствуя хореографию.

Дыхание сбивается от бега по танцу, на лбу выступают бисеринки пота, когда я понимаю, что больше не одна. Я выхожу из пируэта и почти теряю равновесие, когда замечаю в углу темную фигуру со скрещенными руками.

Леви.

Он жутко неподвижен.

Только моя природная гибкость помогает удержаться на ногах, и сделав вдох, я возвращаюсь к хореографии после следующих восьми счетов и заканчиваю ее. Есть что-то в том, что он смотрит, как я танцую, что привязывает меня, успокаивая шквал мыслей, мучивших в последние несколько дней. Песня повторяется, и я танцую еще два раза, а он остается молчаливым наблюдателем.

Как только Леви понимает, что я его замечаю, он достает короткий клинок, который переворачивает с конца на конец, ловя его на поножи с практической легкостью, затем переходит к упражнению, которое выглядит сложным: он ловит плоскую сторону ножа на тыльную сторону костяшек пальцев, чтобы сбалансировать его, а затем подбрасывает в воздух для еще одной искусной ловли. Я заметила, что он часто делает это, когда думает. Я танцую, чтобы успокоить себя; он... подбрасывает нож.

Компетентная демонстрация вызывает в моем теле тепло, отличное от того, которое я испытывала во время танцев, и это томное тепло заставляет меня сдвигать бедра вместе, чтобы сдержать накат возбуждения при виде этого зрелища.

Я делаю паузу, чтобы глотнуть из бутылки с водой, которую нашла на кухне перед тем, как спуститься сюда. — Ты собираешься что-нибудь сказать или будешь продолжать таиться?

Его глаза оглядывают меня, затем он наконец говорит. — Если ты не хочешь, чтобы я думал о тебе как о заключенной, вероятно, не стоит проводить время в одной из наших комнат для задержанных.

У меня вырывается смех. — Это ты хочешь держать меня взаперти. Вы с Рэном разделяете это пристрастие?

Он сужает глаза и отталкивается от стены, проникая в мое пространство. — Это не сексуально. Я бы просто предпочел, чтобы ты убралась с моих чертовых волос.

— Точно. — Именно поэтому он продолжает искать меня.

Я заставляю свое внимание не переходить на угол с загадочным пятном, отслеживая щелчок запястья, когда он отступает на шаг и продолжает метать свой нож. Зал ожидания. Кем, черт возьми, стали эти парни и что они делают? Между этим, способностью убивать и слежкой, слухи о них только царапают поверхность.

Играя крышкой бутылки с водой, я наклоняю голову в сторону. — Как все прошло с посадкой жука?

Глаза Леви поднимаются, чтобы осмотреть меня, и он делает небольшой изящный поворот ножом, так что лезвие крутится с такой же грацией, как у танцора. На мгновение я теряюсь, наблюдая за его игрой так же, как он наблюдает за мной.

— Должно быть, это было хорошо. Вас всех было трудно уловить в течение нескольких дней. — Я облизываю нижнюю губу, и он повторяет движение. — Даже моя девочка.

Он продолжает хранить молчание.

— Я бы хотела позаимствовать одну из этих замечательных штучек у Колтона. Можешь показать мне, как ее установить? Приставать к кому-то не входит в мои навыки. Думаю, я бы хотела установить ее на телефон отца и выяснить...

— Да, все прошло без проблем, — ворчливым тоном признает Леви. Он моргает, колеблясь. Как будто сам удивлен своим ответом. С низким, раздраженным звуком он продолжает. — Мы все готовились к встрече по приглашению, которая состоится на следующей неделе.

Я поднимаю брови. Похоже, рассказ мне дорого обошелся. Его выражение лица замирает, закрывая меня от него.

Единственный раз, когда мне удается подтолкнуть его, это когда болтаю. Я откладываю этот самородок информации, чтобы потом вписать его в пазл, который собираю о Леви Асторе.

— Что ж, я ценю то, что со всеми этими вещами у тебя на коленях, ты выделил время из своего дня, чтобы спасти меня. — Я машу рукой и голос становится серьезным, горло сжимается. — Правда, у меня не было возможности бороться с ними, чтобы остановить это. Кто знает, куда бы они меня отвезли, но им определенно удалось бы меня похитить.

Он издал низкий, грубый звук. Через мгновение он убирает нож в ножны, лезвие исчезает, прежде чем я успеваю заметить, куда он его спрятал.

— Пойдем со мной.

— Куда?

Он поворачивается ко мне спиной, вздохнув, я хватаю телефон и выключаю плейлист, спеша за ним. По пути через лабиринт залов он снимает свою фирменную кожаную куртку, под которой видна приталенная черная футболка. Он поправляет подол и бросает мне взгляд на татуированную кожу нижней части спины, а также на какую-то плоскую кобуру, скрывающую его оружие. Мое тело согревается от этого зрелища.

Леви опасен, от него веет диким, необузданным воздухом. Он притягивает меня, желая узнать, что находится за его стенами, каково это — быть таким свободным.

Татуировка тоже заинтересовала меня. Она была толстой и изгибалась вокруг его бедра, ведя вниз к заднице под ямочками на спине под поясом его узких джинсов. Есть ли у Леви чернила на этой скульптурной заднице? Я прикусила губу, чтобы улыбнуться, надеясь, что ответ положительный.