— Но ты не понимаешь, — Тисл прижалась губами к его шее. — Для меня ты не Невидимый Ведьмак в маске. Ты не Нежеланный. И ты не Нелюбимый.

У него перехватило дыхание. Он протянул руку, его пальцы обхватили ее запястье.

— Если тебе нужен твой подарок, — тихо сказала она, — можешь повернуться.

Он повернулся и поднялся со стула одним плавным движением. Смотрел на ее тело так долго, что она задрожала, неуверенная, задаваясь вопросом, почему он не прикасался к ней.

— Ты не хочешь меня? — прошептала она.

Его ладони благоговейно легли на ее талию.

— Я думаю, что буду хотеть тебя снова и снова, очень долгое время.

Следующий год он работал меньше, чем обычно. Дни уборки они проводили обнаженными, и самой уборки как таковой было мало. Тисл иногда заходила в мастерскую Элаты в нижнем белье, и это обычно заканчивалось тем, что она склонялась над его столом, задыхаясь и трепеща от удовольствия. В такие моменты она звала его по имени, а он стонал в ответ, входя все глубже.

Тисл часто задавалась вопросом, что бы сказали жители деревни, если бы узнали, что она занимается сексом с ведьмаком. Она представляла их шок и ужас. А потом она занималась повседневными делами с загадочной улыбкой любимой женщины.

На следующий год, в середине зимней ночи, когда Элата держал свой кулон над огнем в долине и его семья снова пробудилась от сна, он обнял Тисл за талию и притянул ее ближе к себе. Это было безмолвное признание.

Глаза его матери загорелись. Она обхватила лицо Тисл обеими руками и сказала дрожащим голосом:

— Милая девочка. Ты именно тот человек, который нам был нужен.

В ту ночь танцы были более дикими, и все фейри пили с большим рвением. Но когда луна пошла на убыль и приблизился рассвет, семья собралась вокруг Элаты с выражениями лиц более трезвыми, чем Тисл могла себе представить.

— Ты молодец, сын мой, — сказал отец Элаты, Мананнан. В его темную бороду был вплетен мох, когда он говорил, над его губами кружил мотылек. — Но с каждым годом мы все глубже погружаемся в лес. Так и должно быть.

— Что ты говоришь? — Лицо Элаты побелело, как лед.

— Теперь ты нашел себе спутницу, — сказала мать. — Ее любовь и вера защитят вас. Вы не будете одиноки. Пришло время отпустить нас.

— Я никогда не был настолько эгоистичным, что смог бы оставить вас, — сказал Элата сквозь стиснутые зубы.

— Это не эгоизм, милый брат. — Сестра погладила его по руке. — Мы хотим этого. Мы, моя любимая и я, хотим отдохнуть.

Ее жена кивнула, опираясь на ее плечо.

— Возвращаться так ненадолго каждый год сложно. С каждым разом становится все болезненнее.

— Мы благодарны, сынок, — сказала Игрейна. — Но пришла пора тебе стать свободным. Странствуй по миру, как раньше, пока проклятие не настигло нас. Пока Тисл верит в твою магию, и ты время от времени применяешь ее на благо людей, ты не исчезнешь. Вы свободны. Позволь нам освободить тебя.

Элата протянул руку за спину, и Тисл взяла его за ладонь. Он крепко, до боли вцепился в нее, но она выдержала.

— Я буду скучать по всем вам, — прошептал Элата.

— Мы всегда будем здесь, — сказал его брат. — Поскольку все наши люди остаются в этом мире, в той или иной форме. Мы — часть камней и болот, часть туманов и гор. Наши голоса разносит ветер, а наши души плывут по воде. Вы будете чувствовать нас снова и снова, каждый раз, когда будете ходить по этому лесу.

Он обхватил Элату обеими руками.

Тисл высвободила руку и отступила, дожидаясь, пока фейри попрощаются друг с другом. Она вздохнула, смаргивая собственные слезы. От резкого дуновения ветра у нее защекотало в носу.

Запрокинув голову, она уставилась на кружевное кольцо верхушек деревьев, обрамляющее глубокий иссиня-черный вырез неба, усыпанный звездами.

Все ее тело казалось странно живым от значимости события, происходящего перед ней. Шестеро фейри покидают мир. Их магия и память исчезли.

Голоса фейри сливались в тихое пение, гимн сверхъестественному миру их юности, хвалебная речь прошлому.

Тисл закуталась в плащ и прислушалась.

Когда в небо над головой просочился бледно-желтый цвет, она обняла каждого фейри, Игрейна поцеловала ее в лоб.

— Для твоей защиты, — прошептала она. — Я отдаю тебе последний вздох, который у меня есть.

После чего она отступила в лес и замерла. Не так тихо, как смерть, но тихо, как высокие вечнозеленые растения, и как снег, сверкающий в долине.

Элата подошел к Тисл, его высокая фигура дрожала — дерево, качавшееся в буре эмоций. Он склонился к ней, и она обняла его, пока мужчина плакал.

— Это то, чего они хотели, — выдохнул он, уткнувшись ей в плечо. — Я бы никогда сознательно не причинил им боль.

— Я знаю. — Она погрузила пальцы в его каштановые волосы, обхватила его за затылок, прижала к себе. — Они хотят, чтобы ты был счастлив. И теперь они свободны, и ты тоже свободен.

— Да. — Он выпрямился, прерывисто дыша. — Мы можем путешествовать, ты и я. Мы можем увидеть корабли, которые ты так любишь, и составить карты — множество карт. Я буду творить чудеса из всего, что попадется нам на пути.

— Уверена, мы найдем кучу всего, — сухо сказал Тисл. — Я подозреваю, что мир полон нежеланных вещей — как и нежеланных людей.

— Если мы сможем вернуть хотя бы некоторых из них, время будет потрачено не зря. — Элата взял ее под руку, когда они шли по тропинке назад. — А когда ты состаришься, любовь моя, я позволю себе исчезнуть вместе с тобой.

— Какая душераздирающая романтика.

Тисл остановилась и наклонила его лицо, чтобы поцеловать в губы.

— Интересно, что будут делать жители Эмбри-Холлоу, когда их Ведьмак не вернется.

— Думаю, им придется учиться искусству реставрации самостоятельно, — ответил он. — Возможно, они начнут сами делать друг другу подарки каждую зиму.

— Можно только надеяться, — Тисл переплела свои пальцы с его. — Пообещай мне одну вещь, Ведьмак.

— Все, что в моих силах.

— Обещай, что мне больше никогда не придется ткать.

Его смех эхом разносился среди деревьев, переливаясь в лучах утреннего солнца.

В тот день я преднамеренно потерял своих спутников.

Большая охота, затеянная мной, доставляла так же мало радости, как и голоса девушек, которые толпились в моих залах, жеманясь и трепеща пальцами, в надежде уловить знак моей благосклонности. Надеясь заполучить мои постель и титул.

Я не мог винить их за амбиции. Скачок от деревенской девы к графине был бы завидным. И хотя я старался быть справедливым лордом в своих владениях, между моим народом и мной всегда существовало неравенство, которое они стремились стереть за счет увеличения личного благосостояния.

Меня стали называть «Каменное Сердце», когда думали, что я не слышу, или, возможно в надежде, что услышу. Конечно, у меня должно было быть каменное сердце. Почему же еще такой молодой, красивый граф, как я, до сих пор не женат?

Действительно, почему?

Долгое время я задавался вопросом, не сломлен ли я изнутри. Беседовал с молодыми женщинами из близлежащих деревень и с дочерьми других дворян; и хотя мое тело временами реагировало на них, сердце никогда этого не делало. Выбор дам был невелик, и ни одна из них не разделяла моих интересов или убеждений; ни одна из них не вызывала во мне никакого пыла.

«Каменное Сердце», возможно, было неправильным прозвищем. Бесчувственным или безразличным я не был; и все же мое сердце было тусклой, пепельной землей, где семя любви не могло прорасти.

Празднества, предшествовавшие Рождеству, утомили меня, а охота не давала никакого развлечения. Я никогда не понимал, как другие мужчины могут получать удовольствие, гоняясь за охваченным страхом существом по холмам и долам, через подлесок и по камням, пока сердце бедняжки не сдастся и оно не смирится со смертью. Это казалось невыносимо жестоким времяпрепровождением, поэтому, хорошо подготовив охоту, я отвел свою лошадь в сторону, и мы углубились в непроходимый лес.

В эти дни я едва ли мог отправиться на прогулку без того, чтобы какой-нибудь слуга или друг не попросился сопровождать меня, и я редко отказывал им. Видите, не такое уж у меня и каменное сердце. Так что я наслаждался роскошью одиночества в холодном безлиственном лесу. Несколько выносливых птиц щебетали в густых вечнозеленых зарослях, а бледно-золотое солнце надо мной просвечивало сквозь жемчужно-серые облака. Я глубоко вдохнул морозный воздух и почувствовал себя совершенно умиротворенным.

Что-то пронеслось по тропинке прямо под копытами моей лошади, и жеребец взбрыкнул. Я был слишком расслаблен, потерял хватку и соскользнул с лошади, врезавшись в подлесок. Обе мои руки погрузились в густую грязь под лесной подстилкой.

Я поднялся, морщась, и стер с себя столько грязи, сколько смог. Именно тогда я услышал капание и бульканье — безошибочно узнаваемый звук жидкости в каком-то водоеме или ручье.

Ведя лошадь, я пошел на звук к поросшему мхом склону холма, с которого с журчанием бежал сверкающий ручеек воды. Вода скапливалась внизу, пойманная в ловушку из круга плоских камней. Я опустился коленями на один из камней и с благодарностью погрузил руки в воду, приготовившись к ледяному шоку; но, к моему удивлению, жидкость оказалась теплой. Она сомкнулась вокруг моей руки, как колышущееся одеяло, окутывая пальцы благостным теплом. Хотя я закатал рукава и залез поглубже, дно водоема нащупать было невозможно.

Значит, горячий источник. Какое истинное наслаждение — найти такой! И со своей свитой далеко в лесу, на охоте, я мог воспользоваться моментом, чтобы насладиться этим местом, не боясь быть обнаруженным.

Я привязал лошадь к ближайшему дереву и снял с себя одежду. Холод покусывал мою обнаженную кожу, но мне не было до этого дела; я не мог поверить в свою удачу. Уединение, красивые пейзажи и горячий источник — это было мое лучшее Рождество.

Погрузившись в горячую воду, я вздохнул и вознес благодарственную молитву всем святым и богам в мире. По моему мнению, рождественская история была такой же правдивой, как рассказы о древних существах, которые ходили по полянам и творили волшебство. Казалось, никто больше не верил, что вера и фейри могут сосуществовать, что они могут быть двумя половинками единого целого. А я не мог жениться на женщине, которая бы не держала свой разум открытым для сил магии.