- Так приведут с оружием!.. Я весь век пластался, чтобы потом у меня отымали?.. Где старая?
- В курене.
- Все не намолится! Помнишь, конокрадов убили? И никто не попрекнул... Чего я должен свое отдать? Никто не заступится?
- У них сила, - сказал Макарий. - Есть нечего, голод.
- Нет, Макар. С разбойником ты никогда миром не договоришься. Один раз уступишь, он второй и третий придет, пока не обдерет тебя до костей... Может, нам надо бежать, как от Мамая?
- Это все от войны, - сказал Макарий. - Там не раздумываешь, живешь одним днем. "На войне замки ржавые, а ребята бравые", - так говорят.
- Да у нас же - не война! - вымолвил Родион Герасимович. - Что ж делать? Может, в балке схоронимся? Схоронимся - хутор разорят. Не схоронимся - нас побьют.
- Ты с бабкой схоронись, а я здесь буду, - ответил Макарий.
- Я хутор не брошу. Будь что будет!.. Что это за холера такая продовольственная комиссия? Чем ее можно обмануть? - Родион Герасимович усмехнулся, обнял за шею Макария и прислонился виском к его лбу. - Эх, сынок! Не могу сидеть сложа руки, покорно смерти дожидаться!
- Ты не стреляй, они нас не тронут, - сказал Макарий - В горячке, в бою можно убить, а так - нет.
- Ты убивал? - спросил Родион Герасимович. - Знаешь? Бывает, убивать и не хочет, а убиваешь... Ежели убивать дозволено, отчего не прибить?
- Я видел своего убитого, - сказал Макарий. - Сбил, потом сел рядом осмотреть. В голову попал... Да что говорить! Человека убил... Но ведь в бою... А так, вблизи, очень тяжело. Только казаки от скуки могли зарубить какого-нибудь беднягу.
- Без причины не зарубят, - возразил Родион Герасимович. - Ты сам говорил... Может, слово дерзкое бросит или еще что...
- Ну да, не без причины... Конвоировали в штаб старика с сыном и по дороге пристрелили...
- Просто так не пристрелят! - снова возразил старик.
- Их заподозрили в шпионаже. Обыкновенные были крестьяне.
- А ты говоришь! Значит, шпионы?! Вот то-то.
Макарий вспомнил, как снимал с разбитого "Альбатроса" залитые маслом и кровью пулемет "парабеллум", фотографический аппарат, радиостанцию и бомбы.
- Шпионы, шпионы, - сказал он. - Поленились конвоировать. ..
- Там не цацкаются, - заметил Родион Герасимович. - Боязно мне, Макар! Гутарю я с тобой, а сам тужить готов... . Не сдержусь я... Лучше привяжите в погребе, чтоб не видел разорения.
- Некому тебя привязывать. Не сдержишься - спалят хутор. Ты бы на их месте разве б не спалил?.. Надо сдержаться. Сколько ни возьмут, у тебя что-то останется. А так - ничего не останется.
- Да, да, верно... Скажи им, Макар, как они придут... ты офицер, на войне воевал, зренья лишился... Скажи, они тебя, может, послухают!
Заскрипело в сенях, вышла на крыльцо Хведоровна и стала, ничего не говоря.
- Макар с ними погутарит, - сказал Родион Герасимович. - А там что Бог даст!
Вдали что-то стукнуло, Макарий прислушался. Через минуту стукнуло сильнее. Кто-то ехал.
- Где гармошка? - спросил он.
- Та на черта она тебе сдалась? - удивилась Хведоровна. - И без твоей музыки нам весело... - И воскликнула: - Чуете?!
Уже отчетливо разносился мерный звук едущих подвод. Это не могла быть Павла.
- Ну, старый, иди до ворот, встречай, - сказала Хведоровна.
Макарий сделал два шага в сторону ворот, Родион Герасимович взял его под руку, чтобы вести дальше, но внук остановился, и старик пошел один. Макарий направился в сад вдоль деревьев, касаясь левой ладонью веток вишни, еще одной вишни-майки, яблони-райки, еще яблони-райки. Выбрался к забору, нащупал возле его шершавой теплоты скамейку и взял гармонь. "Не успевают, подумал он. - Воюют быстрее, чем договариваются". Мысль о возможности договориться, прежде чем верх возьмет злоба, не оставляла его. Он не забыл разоренных домов, разобранных на дрова мельниц и сараев, вечного выбора кормить войско или жалеть обывателей... Сейчас к хутору приближались интенданты голодного войска, называвшиеся продовольственной комиссией. И вряд ли их тронут мольбы и слезы...
Родион Герасимович разговаривал задавленно-ласковым голосом и соглашался помочь голодным.
Ему отвечали вполне спокойно, только кто-то один с искусственной яростью грозил старику.
- А к тебе бы пришли отбирать твое добро? Куды б ты кидался? - ответил Родион Герасимович. - Я тоже не всегда хутором владел. Я смолоду на руднике робил, знаю вашу жизню.
Яростный продолжал наскакивать, желая, должно быть, возбудить своих товарищей, но те не обращали на него внимания, расспрашивали о хозяйстве. Родион Герасимович поведал о тяжком труде на недавней пахоте, рассказал, что единственный сын погиб в подземелье, а внук пришел с фронта калекой.
- Сыграй им что-нибудь, Макар! - жалостно сказал он. - Вот... учится на кусок хлеба зарабатывать.
Звякнула уздечка, переступила лошадь, ударились ступицы по осям.
- У нас тоже не сахар, - как будто оправдываясь, сказал сочувственный голос. - Считай, по миру ходим. То ли побираемся, то ли грабим. Ты, хозяин, пойми нас: общество нас уполномочило от голода...
- Общество всегда по справедливости судит, - согласился Родион Герасимович. - Обществом и прикрыться удобно, ежели что не по совести будет... Вы свою голодную силу против хлебороба выставили, а хлеборобу защиты негде просить.
- Выходит, ты бы хотел попросить от нас защиты? - с холодком произнес тот же голос.
- Пострелял бы нас! - воскликнул яростный. - Что мы с ним базикаем? Айда в каморы. Накладаем воза - и нехай !
- Кто бы пострелял? Что ты гавкаешь? - сердито сказал старик. - Ежели б хотел, я бы тебя уже давно стрельнул... Нет мне смысла стрелять!
- Как же нет? - спросил бывший сочувственный голос. - Очень даже есть. Только силы нет. Верно, хозяин, гутарят: кто родом кулак, тому не разогнуться в ладонь.
- Гавкает и гавкает, - вздохнул Родион Герасимович-Что он у вас такой забияка?
Раздалась команда поглядеть, не прячется ли кто в курене, и подводы покатили к амбару.
Мимо Макария прошло человек семь с четырьмя телегами. Он уже улавливал, что пришельцам почему-то неловко и даже стыдно и они будут искать, к чему бы придраться, чтобы потом не обращать внимания на хозяев. Выдержит ли дед, привыкший жить без поклонов обществу?
Макарий направился за обозом. Отперли замок, застучали крышки ларей, повеяло мучнистым духом. Перед ним как будто потянулось поле спелой озими, и он вспомнил себя мальчишкой на пахоте возле медленных тяжелых волов, смутный страх перед черной землей, с которой из года в год боролся дед.
И хотя было ясно, что голодному нельзя жалеть обывательский амбар, этот амбар показался Макарию родней родного. Словно ненасытный выжигающий "афганец" дул на хутор... От всего можно укрыться, только не от стихии.
- Тю! Так то ж германцы! - услышал Макарий насмешливый выкрик. Пронесли мимо Макария мешок, сбросили в подводу.
- Где? Ото босые? Ха!
- Пленных дали, - сказал Родион Герасимович. - Тоже люди. Ребят помаленьку.
Макарий никогда не проявлял к австрийцам интереса, ему было обидно, что они видят его незрячим и слабым.
Однажды услышав, как они весело гоготали и плескались водой, умываясь прямо возле курятника, он завидовал им.
Да и что пленные? В поселке их сотни.
Однако хуторские австрийцы почему-то вызвали у пришельцев любопытство и сочувствие. Между ними не было той незримой черты, которую ощущал Макарий, и у них быстро завязался разговор простых людей, как обычно затевался у солдат или рабочих. Макарий услышал высказанную ломаным языком тоску по дому и злую усмешку по поводу реквизиции у хозяина.
- Сколько волка ни корми, - сказал Родион Герасимович.
Снова пронесли мешок, ухнули в подводу на другие мешки.
- Сколько вам платят?
Ответа Макарий не услышал, видно, показали на пальцах.