"За ручки хватал! - думала она про Симона - Почему я должна терять четверть? Разве это по-божески?..."

Жаркий "афганец" дул Нине в лицо, она закрывалась зонтиком; пахло сухой степью.

- Ах, мадам, вы совсем потеряли голову, - грустно сказал Каминка. - Вы знаете, что сейчас за время? Я получил документ: теперь нельзя принимать в залог ни земельные владения, ни товары, могущие подвергнуться реквизиции. А вы говорите о стотысячном кредите!

- Разве я не кредитоспособна? - спросила Нина. - У меня ежегодная добыча больше двух миллионов!

- Да, Нина Петровна, - закивал Каминка. - Вы не хотите меня понять. Сейчас время такое... Мы не вкладываем в каменноугольную промышленность... не смотрите на меня так, ваши чарующие глаза ничего не поделают с нестабильной конъюнктурой. Я извиняюсь, но не могу вам помочь.

- Странно слышать! Топливный кризис, а вы такое говорится, - сказала Нина. - Через несколько месяцев вы получите свой заем с процентами.

- Нет, мадам, - возразил Каминка. - Думаете, нам не известны ваши сложности? Рабочих все больше, работают все хуже, а требуют все больше. У вас единственный выход... не знаю, пойдете на него или нет, но искренне желаю вам всяческого добра... - это учредить новое акционерное общество "Григорова и компания" или войти в Азовскую угольную компанию. Мы возьмем все ваши заботы.

- А что мне останется? - спросила Нина.

- Чистое масло, Нина Петровна. Красивой женщине надо жить... Пусть мы будем заниматься черной работой... Как это в старом анекдоте про тесноту? Пришли к ребе и спрашивают: что делать, ребе, погибаем от тесноты...

- Мне нужно сто тысяч, - повторила Нина. - В конце концов, если я и разорюсь, шахта всегда вернет вам ваши деньги.

- Зачем вам эти глупости? - спросил Каминка. - Вы будто газет не читаете и ничего не видите! Помните, что было после французской революции? У них, как и у вас, переворот прошел мирно. Но потом? Земледельческая Франция воевала с английскими лендлордами. Те оградились высокой пошлиной. Россия тоже воюет, если разобраться, за то же самое, чтобы получить хлебный рынок. А германцы не дают. Это первое сходство... Второе сходство: французская промышленность против английской была отсталая. Российская против германской тоже отсталая... И третье сходство. Войны подорвали хозяйство, наводнили страну миллиардами ассигнаций и создали безумную дороговизну. Прибавьте сюда голод... И во Франции рекой потекла кровь. Не дай Бог, конечно... Но вы подумайте здраво, Нина Петровна, что у нас впереди? Все живут одним днем, думать не желают. А вы все-таки подумайте, мадам!.. Французы тоже не хотели думать, а что получилось?

Каминка покачал головой и скорбно вздохнул, как бы говоря, что ничего хорошего не получилось.

- Значит, вам нужна моя шахта? - спросила Нина. - И вы пользуетесь моими бедами... Не стыдно ли?

- Вы опять? - удивился Каминка. - Вам надо напомнить, как было у них? Я вижу, вы ничего не понимаете... Сначала власть перешла от жирондистов к якобинцам. И тогда, чтобы избавиться от дороговизны и изменников, заработали гильотины... Раз по шее - и не надо работать, вкладывать капиталы. Головы рубили и политическим врагам, и мирным торговцам... Но оказалось, что этот метод всем хорош, только не в состоянии дать ни денег для войны, ни пропитания. И поволокли на гильотину самих якобинцев... Теперь вам понятно? Мы на пороге большой смуты! Русские, простите меня, непрактичные люди. Уж если французы, пока нашли своего Наполеона, наломали дров, то у нас, пока установится твердый порядок, никто не даст никаких гарантий...

- Тогда какой же вам смысл рисковать? - спросила Нина. - Из человеколюбия? Или предполагаете сделать меня любовницей?

- Вы, конечно, стоите ста тысяч, мадам, - улыбнулся Каминка. - Но кому что... кому поп, кому попадья... Ребе сказал: снесите в свою тесную комнату еще вещей, а когда станет невмоготу, вынесите обратно... Если бы я был на вашем месте, я бы сказал: какой хороший этот Каминка, он меня жалеет, а это так редко, чтобы человека жалели...

Нина ничего не добилась. Ланге был прав. За добродушными речами Каминки скрывалось лукавство.

- Подождите, подождите! - воскликнул Каминка и замахал руками. - Не уходите... Эй, мальчик, скорей неси варшавские пирожные и лимонад!.. Нина Петровна, садитесь назад в это кресло и имейте терпение...

Она села обратно. Принесли эклеры и безе, прилетели две зеленые мухи, стали кружиться над пирожными.

- Никуда вы не денетесь от нас, молодая госпожа промышленница, - сказал Каминка, плавно поводя рукой над блюдом. - Вся промышленность переходит в руки тех, кто располагает оборотными капиталами. Времена Демидовых миновали. Не подумайте, что я вас уговариваю. Упаси Бог! Я знаю, что сейчас вы меня презираете, думаете: вот черт пархатый хочет меня облапошить! Угадал? - Он подмигнул ей.

- Ничего я не думаю, - буркнула Нина. - Я пришла к вам за помощью как к своему хорошему знакомому, которого не раз принимала у себя дома.

- Кушайте варшавские пирожные! Может быть, вы и ничего такого не думаете, только я вам скажу, что женщины - плохие коммерсанты. А хороший коммерсант - это кто? Это банкир, которому все равно, куда вкладывать деньги. Сегодня пусть это будет рудник, а завтра про рудник придется забыть и перейти на нефть или сахар или на что хотите!.. Плюньте на свою шахту, мой совет. Силен тот, кто подвижен, кто не цепляется за свой курень... Я вас убедил? Вы уже согласны?

Каминка показал пальцем на пирожные. Нина покачала головой. Он приподнял плечи, как бы говоря: "Ну как хотите", и съел желтоватое хрустящее безе, рассыпавшееся у него на губах и накрошившееся на чесучовый пиджак.

У нее оставалась надежда найти представителя Особого совещания по топливу и вырвать у него государственный кредит. Но ехать в Харьков не хотелось, и она отговаривала себя тем, что Симон обещал помочь. Выйдя из дома Каминки, она велела кучеру ехать на хутор Игнатенковский.

- Чего там забыли? - проворчал Илья. - Нечего тебе там больше делать, Петровна.

- Слазь! - сказала она. - Сама поеду!

Илья покачал головой и стегнул лошадей вожжами. Его толстая загорелая шея сделалась неподвижной, словно он отгородился от хозяйки.

- Так-то лучше будет, - вымолвила она.

- Лучше уже не будет, - не удержался Илья и, чтобы не слышать ответ, закричал на лошадей.

Нина раскрыла зонтик, села поудобнее и стала смотреть в сторону на каменные дома проспекта. Вдоль забора шел австрийский военнопленный в синем мундире, оглянулся на нее, поклонился.

Она подумала о слепом, спрятавшемся от нее в прошлый приезд в балке. Но у нее не было на него никаких видов, и напрасно Макарий стеснялся. Это тупоумный Илья связал, должно быть, ее поездку с возможностью замужества и обиделся из-за выбора калеки. Она же просто проведала старого знакомого, ну, может быть, еще и удовлетворила свое любопытство. Тогда она спустилась по крутой тропинке, отыскала Макария, взяла его за руку и чуть было не призналась, почему вышла за Григорова. Теперь у нее этого желания не было. Он холодно сказал, что между ними должна быть ясность: жизнь нас разделила, и не будем себя обманывать; война выжигает из человека все человеческое, оставляет только страсть убивать, разрушать и состязаться с другими в этой страсти. Он оттолкнул ее, освободил от иллюзий. И вместо признаний о невозвратном времени она рассказала об изменчивой жизни шахтовладельцев, тоже беспощадном состязании, открывшись слепому не в одном грехе, так в другом грехе - выдавливании из людей денег... В этом месте разговора их нашел Виктор, требовательно поглядевший на Нину, как будто хотел тут же обвенчать ее с братом. Однако Макарий отправил его назад, чтобы не мешал.

Казалось бы, все уже было выяснено окончательно, но Нина почему-то снова отправлялась на хутор к слепому летчику, хотя ничего полезного не могла там найти.