Как попускает - так хоть из окна себя спускай. Я звоню Андрею. Говорю, Андрюш, привези естьчо, привези ещё, по-братски. Дружим мы с первого класса, с ним и с Пашей. Андрею можно доверять. Он привезёт. Он спрашивает: "Как ты, веснушка?" Утром мы поговорили как-то невнятно, но с кем я утром внятно говорила. Я спрашиваю: "Ты сильно занят? Поехали, покатаемся. Не могу в квартире, тесно и к Лиде Венц сейчас придёт. Даже смотреть на него не могу, тошно". Андрей говорит: "Поехали, конечно. Буду через десять минут". С мамой они, естественно, были знакомы. Мой ровесник, двадцать три года. Ведёт себя старше на десятку, педант, рубашечки крахмальные, со мной - как педофил. Лес. Мне нужно в лес. Обожраться грибочков и смотреть на звёзды, постигая смысл сущего. Или заночевать у Андрея, укуриться там до газообразного состояния. Он живёт один и меня во всех состояниях уже видел. Кроме пошлого и нынешнего.
Снаружи хлопает дверь. Я собираюсь со скоростью спецназовца: пока горит спичка. Накидываю косуху, бросаю в рюкзак сигареты, телефон, зарядку, хватаю ключи. Голос Венца будто бы везде, низко, очень низко всё это. Венц, вместе со своим голосом, проходит на кухню. Я вылетаю из комнаты, впрыгиваю в кроссы и, не завязывая их, просачиваюсь на лестницу. Дверь хлопает. Ключ дёргается. Руки дрожат. Опять тремор. Ничего страшного. Подожду на улице. Лифт едет как-то долго. Лифт давит. Дверь из парадной. Пустая детская площадка. Качель скрипит. Ветер бьёт. "Мам, - спрашиваю у ветра, - тебе не холодно? Мне - очень".
Каждая смерть - это уникальная трагедия. Трагедия для тех, кто ещё жив.
Глава II. Всё, что во мне есть, требует твоего присутствия
Now I'm trying to wake you up
To pull you from the liquid sky
Coz if I don't we'll both end up
Placebo - Song to say goodbye
Квартира у Андрюхи просторная, из коридора входишь - холл с диваном, кухня, слева, почти открыта, ведёт в неё арка. С колоннами. В ионическом стиле. Кроме холла есть ещё спальня, где происходит экшн. Там часто кричат. Пока мы катались, я большей частью молчала. Курнула на заднем сиденье и, расслабившись, молчала. Позвонил Павлик. Павлика мы, сделав круг, забрали из Купчино. Прокатились по КАДу. Ребята, не понимая, тормошить меня или нет, обсуждали какую-то чепуху. Я попросила включить Нирвану. Мне, не задавая вопросов, её включили. Я слушала хриплый, надломанный голос Курта и думала об охотничьих ружьях. Ночь полнилась огоньками. Потом мы приехали. Пошли на балкон, опустили по паре водников. То есть Андрей опустил пару, Паша воздержался, а я опускала до тех пор, пока меня ни размазало. Утонув в диване, под пледом, в кожаном диване, под велюровым пледом, я глазею в потолок и курю сигарету.
Прошлое и будущее отрезало, остался только данный момент. Одна мысль в секунду, мысль - картинка, секунда - минута. Данный момент: объёмный, во всех деталях. Ткань к коже, ветерок из открытого окна, потрескивание сигареты, вкус её. Веки тяжёлые, ребята там, на балконе, меняют облик, я смотрю не на двух своих друзей, а на миллионы инопланетных существ, зеленокожих, с белыми зубами. Я смотрю вверх. Вместо люстры вижу маму. Всю, от рождения до зрелости. Нет, от зародыша до трупа. У неё шесть рук, ожерелье из черепов, с языка капает яд. Она держит меч и, за волосы, отрубленную голову. Она протягивает мне нежную ладонь и свиток с тайнами жизни. “Пляши, Кали, богиня моя, мать и убийца, пляши, мы - твои клетки, мы в твоей клетке, пляска твоя - время, временна пляска твоя”. Анна улыбается. Череп улыбается вместо Анны. Анна - череп. Я - царь Адмет. Я хочу, чтобы Алкеста была со мной. В любом виде. Заберу её из гроба, уложу в кровать и накрою одеялом. Буду колдовать, чтобы воскресла. Приглашу чёрного мага. Не Венца. Настоящего мага, с корочкой. Паша подходит ко мне. Паша не подходит на должность мага, он белый и, скорей, волшебник. “Жек, ты как?” - спрашивает он. Показываю круг большим и указательным: порядок. Говорить сложно. Говорить я буду завтра. Паша постоянно говорит. Он юрист, ему положено. Светловолосый, светлоглазый, истинный ариец, высокий, с крепкими руками. У мамы свой человек в законе, у меня свой. Беззаконничает, сколько я его помню. “Я пойду тогда, - говорит он, - о наследстве не думай, разберёмся”. Вспоминаю важную вещь. “Завтра, - звучу высохшим ртом, - мне нужен нотариус. Мне нужно вскрыть завещание. Не уверена, что у меня хватит сил это делать потом. После похорон. Возьму Лиду и… нужен нотариус”. Паша вздыхает. Он ко мне привык. Любое дело в отложке доставляет мне дискомфорт, либо сразу, либо никогда. “Всё сделаем, - легонько гладит меня по плечу. - Не переживай”. Он уходит. Андрей ходит чуть ли ни на цыпочках. Я тушу сигарету в заботливо оставленную рядом пепельницу. Продолжаю лежать, молча. Ночь, богиня, танцует.
Сколько я так лежу, не знаю. В голове гуляют образы. Много идей. Изначально курить дурь я начала за этим: идеи. Свои развиваются, новые появляются. Остро чувствую свой набухший клитор. Клитор - это член, только маленький. Вагина - это яйца наизнанку, железы Скина находятся возле уретры и вырабатывают жидкость, похожую на семенную. Оргазм с выбросом такой жидкости называется сквирт. Я думаю о том, как странно вышло, что у одних людей половые органы выпуклые, а у других вогнутые. Представляю множество ебущихся людей, великую оргию, без каких-либо рамок. С Андреем можно было бы думать вслух. Как-то раз, в детстве, мы втроём заставили девочку раздеться и мастурбировать, после того, как нашли у Пашиного брата кассету с порно. Не так давно, опять же, втроём, снимали проституток в сауне. Андрей, как и я, считает, что теория важна так же, как и практика. Для него, как и для меня, секс - нечто обезличенное. Друг для друга мы слишком личности. У Паши просто другие вкусы. Ему Лида нравилась. Нравилась долго. Какое-то время они даже встречались, в старших классах. Он… Что за странное выражение, “забрал её девственность”? Лучше сказать “забрал её из девственности”, помог перейти в зрелость. И почему многим важно, кто это сделал? Вопрос: важно ли, какой официант открыл вам бутылку? Ответ: только если он, с туберкулёзом, туда плюнул. В общем, Паша забрал Лиду из девственности. Меня оттуда забирал мальчик древнейшей профессии. Да, я сняла шлюху с членом, чтобы не делали мозг: давай то, давай это. Заплатила за спокойствие. Легче было бы купить фаллоимитатор, но мне было шестнадцать, и в секс-шоп, без взрослого документа, не пускали. Сначала вообще не понравилось. Попробовала с девочками. Исследовала их тела, извращалась, как хотела. Вообще, понравилось, но больше эмоционально, чем физически. Всерьёз заинтересовалась вопросом пола, рефлексировала, читала специальную литературу, обсуждала свои рефлексии и книги не с кем-нибудь, а всё с тем же Андреем. Он, после всех этих разговорчиков, решил, куда будет поступать: информации было мало, уровень половой грамотности окружающих поднимал волосы дыбом. “Простата - это в члене? Что такое клитор? Женский оргазм - это когда писаются?” Мама… когда я спрашивала, она отвечала, но неизменно делала акцент на здоровье. Что происходит в организме, какая бывает контрацепция, что делать, если. Если то, если это. “Извращение всего одно, - сказала она, - отсутствие согласия”. Остальное, как хочешь. Божена - как хочешь. Лида - как правильно. Лида никогда не знала, чего она хочет.
Звонит Лида. Я скидываю. Андрей, сидя на балконе, смотрит то на меня, то в телефон. На меня больше. Звонит Лида. Я скидываю. “Лида?” - спрашивает Андрей. Я киваю. “Помнишь, вам тёть Аня говорила, ну, когда ей в первый раз сплохело? Смотрите, не перегрызитесь, когда меня не будет. Ты сама рассказывала. Так ведь и выходит. Её нет, и ты сестру ни видеть, ни слышать не желаешь. А всё почему? Из-за Венца? Нет. Он только маслица в огонь подлил. И без него пригорало дай боже. И вот теперь…” - Это он ещё о рукоприкладстве не знает. Провоцирует меня, чтобы высказалась. Чтобы нарушила эту ужасную, мёртвую тишину. “Они ебутся, - прочищаю горло, - в соседней комнате. Лихо так ебутся. Они ебались, когда она умирала, представь! Они, сука, пили и ебались! - перевожу дух. - Я не могу думать о маме. Не могу не думать о маме. Не могу. Дома всё о ней напоминает, всё подряд, от расчёски до дверных ручек. Волосы есть, невидимые чешуйки кожи есть... Я постоянно хочу ей позвонить, но её телефон лежит в её комнате, там её нет, я это знаю. Я не могу сидеть и вспоминать всё хорошее, что с ней связано. Я её не уберегла. Надо было настоять на человеческом обследовании, прооперировать, в конце-концов, сделать хоть что-то. Это моя вина, - закрываю глаза. - Я не смогла, - открываю, разницы нет. - Дела, работа, дела, нервы, дела, глобальное потепление, дела, творчество, что-то важное, важнее неё. Херня всё это. Я не спасла свою мамочку. Я хочу лечь вместо неё в этот гроб за тридцать тысяч. Но кто меня туда положит. Приду домой, там Венц, - усмехаюсь, - он заколотит бесплатно”. Андрей блестит очками. Глаза за очками - мутно-серые. “А ты не думала, - спрашивает он, - что Лида сейчас может чувствовать то же самое?” Мысль простая, но влетела ему, а не мне, в голову. Ответить не успеваю. Звонит Венц. Кто звонит? Быть не может. Я сначала думаю, показалось, глючу. Плотно сжимаю веки, разжимаю. Нет, он. Беру трубку, показывая Андрею указательный палец: один момент.
“Куда ты убежала?” - спрашивает ещё. “От тебя, разумеется”, - ровно так. “Откуда, я знаю. Я спросил, куда”, - напора не занимать. “Ты же сегодня работаешь”, - язык своё отработал, шевелить им всё сложнее. “Ты где? - гляди-ка, нотка нетерпения. - В ночь я, ещё есть время”. “Если ушла, значит, на то были причины. - Я говорю медленно. Я говорю очень медленно. Если я так же говорила с Андреем, его стоило бы наградить за терпение. Говорила ли я с Андреем? С кем я говорю? - Будь с Лидой, - наказываю, вспомнив. - Ей ты нужнее”. “Лида ушла к подруге. Ты ответишь, наконец, где ты?” Андрей прав. Ни одна из нас не осталась дома. Нет его больше, дома. Есть трёшка в завещании. С кадастровой стоимостью. “Божена”, - говорит трубка голосом Венца. Или Венц говорит голосом трубки. Трубка крадётся мне в ухо. Трубка картавит. “Андрюх, - говорю в сторону, зажав телефон. - Что будет, если впустить Венца на пять минут?” “Смотря, куда”, - шутит Андрей, не меняясь в лице. - Пусть приходит. Он, вроде, должен помнить, где я живу”. “Я его слышу, - говорит Венц. Телефон я зажала, микрофон нет. - Никуда не уходи. Скоро буду”. “Будь, - соглашаюсь я. - Только я в ноль”. - И хочу быть в ноль. Иначе занялась бы активностью. Или сыпала бы себе меньше. “Хоть в минус. Жди”. Звонок завершён.