Глава 11 Дав

Я могу поклясться, что Паркер только что был в моей комнате.

Я тру глаза, бросая взгляд на окно, но я знаю, что это я оставила его открытым. Там больше никого нет, ничего, кроме легкого ветерка, который дует и треплет белые шелковые занавески. Со стоном я поднимаюсь. Наверное, я ожидала слишком многого, надеясь на еще одну ночь непрерывного сна.

Поднявшись с кровати, я закрыла окно. В комнате прохладно, и у меня пересохло во рту. Я тянусь за стаканом воды на прикроватной тумбочке и выпиваю его одним глотком. На вкус он горький, и я морщусь, гадая, не слишком ли долго держала стакан там.

Я уверена, что больше не смогу заснуть, но через несколько мгновений после того, как допиваю свой напиток, я понимаю, насколько я устала. Я возвращаюсь в кровать и натягиваю простыни, зарываясь в одеяло, мои глаза становятся все тяжелее и тяжелее, когда я начинаю засыпать. Должно быть, я представила Паркера прямо там, в моей спальне.

Другого объяснения нет.

***

Паркер снова здесь, но и Рафаэль тоже. Рациональная сторона меня знает, что это сон, но я ничего не могу сделать, чтобы помешать двум миражам, добиться своего, не сейчас, когда они связали меня. Шелковые веревки восхитительно ощущаются на моей коже, удерживая меня в плену, пока двое мужчин кружат вокруг меня, их жестокие намерения заставляют их глаза сверкать тьмой.

Я знаю, что они собираются трахнуть меня, я просто не знаю, кто из них будет первым.

Рафаэль приближается, и я замечаю, что он держит нож. Я начинаю биться в своих оковах, но это бесполезно. Он собирается причинить мне боль, и я смотрю на Паркера, отчаянно умоляя о помощи. Но помощь не приходит. Рафаэль поднимает нож, и я закрываю глаза, чтобы не видеть кровь. Но он меня не режет. Нет, вместо этого он начинает пилить веревки, пытаясь освободить меня.

Вот тогда Паркер теряет самообладание. Он с ревом оживает, нокаутирует Рафаэля и выбивает нож из его досягаемости.

— Ты никогда не уйдешь, — рычит на меня Паркер, когда Рафаэль слабо стонет на земле. — Ты моя, голубка, ты, блядь, моя, и я никогда тебя не отпущу.

Я погружаюсь в какофонию просьб, умоляя его отпустить меня, но знаю, что это бесполезно. Паркер никогда не уйдет. Паркер никогда не отпустит меня. Паркер и я связаны вместе, наша больная, темная связь означает, что мы никогда не расстанемся. Я чувствую, как невидимые нити притягивают меня к нему. С этим невозможно бороться.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя перед ним? — Паркер шипит мне на ухо. — Хочешь, чтобы твой мальчик-игрушка посмотрел, как тебя трахает настоящий мужчина, маленькая птичка?

Я качаю головой, открываю рот, чтобы закричать, но не издаю ни звука. Паркер ласкает меня, мои волосы, мои соски, смущающее мокрое пятно у меня между ног. Он нежно прикасается ко мне. Ласкает меня так, как будто ему не все равно, как будто он совсем не пытается причинить мне боль. Но я его знаю. Я знаю монстра, скрывающегося за его красивым лицом. Ему это нравится: темнота, боль. Наверно теперь он более чем когда-либо настроен, причинить мне боль.

Его пальцы погружаются в мою влажность, и он жестко трахает меня, в то время как с моих губ срывается все больше беззвучных криков. Я ненавижу его, потому что мое тело вибрирует от его грубости. Я ненавижу его, когда он плюется и рычит при каждом движении, но это так чертовски приятно. Я стону, звук, наконец-то, вырывается, в то время как Рафаэль беспомощно наблюдает с пола.

— Мне жаль, — одними губами говорю я ему. — Мне жаль, но я хочу его… Я хочу Паркера, я не хочу тебя. Мне так жаль…

— Продолжай извиняться, — бормочет Паркер мне на ухо. — Продолжай говорить ему, что ты хочешь меня… Что ты меня выбираешь… Я тот, с кем ты в конечном итоге останешься, маленькая птичка… Мы все, блядь, это знаем. Ты моя. Моя собственность. Моя маленькая птичка.

— Нет! — кричу я.

— Да! — огрызается он в ответ. — Моя собственность… моя девочка… моя. Блядь. Женщина.

Я начинаю плакать, но он не обращает на это внимания, продолжая свое жестокое нападение на мое едва сопротивляющееся тело, растягивая меня, причиняя мне боль.

Я ненавижу его.

Я хочу его.

Я люблю его…

***

Я просыпаюсь, вздрогнув. Черт.

У меня тяжелая голова. Мой разум кажется плотным, как будто туман опустился на каждую мысль, а во рту чертовски сухо. Я тру глаза, благодаря свою счастливую звезду, что мираж и все, что последовало за ним, были всего лишь сном. Но есть что-то еще… Что-то, что причиняет боль.

Вставая с кровати, я вздрагиваю, когда чувствую странную тяжесть между ног. Моя рука проскакивает между моих бедер. Моя киска намокла, и я краснею от смущения, когда понимаю, насколько сильно меня возбудил мой грязный сон. Но есть кое-что еще. Что-то холодное и твердое. И это не в моей киске. Оно плотно засело у меня в заднице.

Я продолжаю ощупывать себя, подбегаю к зеркалу на стене и наклоняюсь над ним. И вот она, серебристая металлическая штучка с розовым хрустальным сердечком. Это пробка, и она засела глубоко внутри меня.

Моя рука взлетает, чтобы прикрыть рот, который открылся от шока. Какого хрена? У меня нет анальной пробки, так какого черта эта штука делает внутри меня? Я дергаю её, чтобы вытащить, и от ощущения, которого я никогда раньше не испытывала, у меня слабеют колени. Черт. Как я собираюсь вытащить эту штуку? И, что еще более важно… собираюсь ли я кончить, вытаскивая это из своего тела?

Я прикусываю нижнюю губу и ложусь на кровать, поднимая одну ногу к груди. Мои пальцы обхватывают основание пробки, и я начинаю дергать ее, пытаясь вытащить.

Это приятное ощущение. Так чертовски хорошо, что пока я продолжала я искусала губы до крови. За исключением того, что сейчас я не вытаскиваю её. Нет, я играю с ней, кручу её, толкаю внутрь и наружу, приближая себя все ближе и ближе к невольному оргазму. Я не могу объяснить, как игрушка застряла во мне, и беспокойство скручивает мои внутренности в тысячу узлов. Наконец, я вытаскиваю тихим вскриком, когда она выскакивает из меня. Я чувствую, как сильно это меня напрягло. Еще несколько минут, и я бы кончила от этого. Я отбрасываю её в сторону, не в силах даже взглянуть на эту дурацкую штуковину, и спешу в ванную.

Мои щеки пылают, когда я начинаю оттирать себя. Такое чувство, что я смываю годы грязных секретов в канализацию, и я тру до тех пор, пока мое тело не начинает гореть и краснеть.

Завернувшись в толстое полотенце, я возвращаюсь в спальню, и мой взгляд сразу же устремляется в угол, куда я бросила ту металлическую пробку.

Её там нет.

Мое полотенце падает на пол, когда я подношу руки ко рту. Как её может не быть? Разве я только что не отбросила её сюда в сторону? Разве она не была во мне?

Сразу вспоминаю сумочку, вора. Теперь пробка. Я схожу с ума? Что со мной происходит? Почему я не могу вспомнить самые простые вещи?

Я отодвигаю все заботы на задний план. Я не могу думать ни о чем из этого прямо сейчас. Вместо этого я сосредотачиваюсь на одном человеке, которому всегда удается успокоить мой бешеный ум.

Сэм.

Я так переволновалась, когда не нашла его на его обычном месте прошлой ночью, что сейчас скрещиваю пальцы, кладу немного еды для него в коричневый бумажный пакет и направляюсь в его переулок.

Мое сердце оживает, когда я вижу его там, лежащего на своей импровизированной кровати.

— Сэм! — Бросаюсь к нему, опускаясь на грязный тротуар перед ним на колени. Он не смотрит на меня. — Я искала тебя прошлой ночью. Где ты был? Я так волновалась.

— Мне нужно было кое-что сделать, — бормочет он, указывая на коричневый пакет. — Это для меня?

— Да. — Я передаю ему пакет, и он набрасывается на печенье. — Вчера я кое-что принесла, но тебя здесь не было. Что случилось, Сэм? Где ты был?

— Я же сказал тебе, мне нужно было кое-что сделать.

Мне кажется, или его ответ напряженный и неприветливый? В любом случае, он ясно дает понять, что не хочет дальнейших вопросов. Но я ничего не могу с собой поделать.

— О, Сэм, это ведь не из-за наркотиков, не так ли? — Он продолжает есть, отказываясь смотреть на меня. — Пожалуйста, скажи мне, что это не наркотики. Я очень волнуюсь, Сэм.

— Не беспокойся обо мне, голубка, — говорит он. — У тебя есть дела поважнее, чем беспокоиться о старике, которого все остальные были достаточно мудры, чтобы забыть.

— Я никогда не смогу забыть тебя, Сэм, — твердо говорю я ему. — Ты важен мне. Слишком важен, чтобы забыть.

Он не отвечает, просто молча ест печенье. Я думаю, он просто не хочет сегодня со мной разговаривать, поэтому я пытаюсь взять себя в руки.

— Ну, я лучше пойду, — наконец бормочу я. — Сегодня я работаю в столовой. Хочешь зайти? Сегодня вечер похлебки.

Он качает головой, не глядя на меня.

— Спасибо за еду, малыш.

— Всегда пожалуйста. — Я пинаю камешек, не зная, что делать дальше. Но Сэм даже не смотрит мне в глаза, поэтому я решаю списать сегодняшний день как плохой день для него. Я тихо бормочу "до свидания", но он не отвечает, и я возвращаюсь домой с опущенными плечами.

Остаток дня я провожу в столовой, усердно работая, чтобы заполнить больше голодных ртов, чем мы можем себе позволить. В конце дня я подписываю еще один чек на крупное пожертвование в благотворительную столовую, и заведующая, Велма, горячо благодарит меня. Я просто напряженно улыбаюсь в ответ. Чувство, что я все еще делаю недостаточно, все еще присутствует, убеждая меня, что я никогда не буду достаточно хороша.

Когда я возвращаюсь к себе, мое лицо сияет, при виде Робина, сидящего на пороге моего дома.

— Что ты здесь делаешь? — Спрашиваю я весело, когда мы обнимаемся.

— Подумал, что тебе не помешает компания, — ухмыляется он, поднимая пакет. — Сегодня я принес мексиканскую еду.

Моя улыбка дрогнула, потому что я не хочу есть после всего, что произошло сегодня. Тем не менее, я очень рада видеть Робина, и я приглашаю его зайти. Мы устраиваемся на диване перед телевизором и быстро наверстываем упущенное, пока он уплетает кесадильи, которые принес с собой. Я знаю, что он будет давить на меня из-за еды сегодня вечером, я вижу это по его напряженному поведению. Поэтому я благодарна, когда его телефон начинает пиликать.