— Тебе лучше научиться работать над этим, маленькая птичка, у тебя не так много времени, — мрачно говорит он. — И я хочу, чтобы ты умоляла о каждом гребаном облизывании.

— П-пожалуйста, — выдавливаю я.

Как быстро пали могущественные, я сейчас в таком гребаном отчаянии, так жажду большего. Как мне было хорошо без него всего несколько часов назад? Я не могу жить без Нокса. Я не хочу жить без Нокса.

— Ни за что, черт возьми, — рычит Нокс. — Моя сперма уйдёт в другое место, Голубка. Можешь догадаться, куда именно?

Я смотрю на него, широко раскрыв глаза.

— В мою… задницу?

— Нет, — ухмыляется он. — Попробуй еще раз, маленькая птичка.

Мои глаза танцуют по его чертам.

Я не пью таблетки. Я не знаю, знает ли он об этом, но, похоже, его это не очень волнует. Его это никогда не волновало.

— В мою киску, — шепчу я.

— Верно, — ухмыляется он. — Все это горячее семя попадёт прямо в твою сладкую маленькую киску. Скажи мне, Голубка, ты берегла себя для меня?

Я яростно краснею. Я хочу солгать ему. Я хочу причинить ему боль, сказав ему, сколько мужчин было во мне с тех пор, как он ушёл. Но я не могу, потому что это неправда. Правда в том, что я берегла себя. Что я держала стены, стены, которые никто не мог сломать, даже такой человек, как Рафаэль Сантино…

— Берегла, не так ли? — Он смеется надо мной. — Хорошая девочка, Голубка. Я тоже был хорошим. У меня могло быть столько кисок, и я все это отвергал. Ради тебя. Для моей маленькой птички.

— Спасибо, — шепчу я в состоянии, подобном оцепенению.

— Хорошая девочка, — повторяет Нокс, приближая кончик своего члена ближе к моим губам. Я открываю рот, страстно желая, чтобы он наполнил его, но он снова отстраняется. — Мне нравится играть с твоим разумом, маленькая птичка. Ты выглядишь такой чертовски отчаянной. Как сильно ты этого хочешь?

— Я…

— Нет, — обрывает он меня, мрачно ухмыляясь. — Я хочу, чтобы ты показала мне.