Изменить стиль страницы

12 САША

Звук воющего ветра отражается вокруг меня, но я не чувствую холода.

На самом деле, тепло.

Так тепло, что я зарываюсь лицом в подушку и тихо стону в ответ на приветственные объятия. В одно мгновение мне кажется, что я вернулась к более счастливым временам в своей жизни. Времена, когда мама обнимала меня перед сном, папа целовал меня в лоб, а Антон дразнил меня за то, что я ребенок. Времена, которые я принимала как должное, не обращая внимания на мрачную реальность, уготованную мне судьбой.

Поэтому я глубже зарываюсь в теплоту подушки, глубоко вдыхаю и запоминаю в памяти каждую деталь.

Затем я останавливаюсь, когда замечаю что-то твердое у своей головы. На самом деле, твердая поверхность приклеена ко всему моему телу. Подушка не должна быть на ощупь стальной. Я медленно открываю глаза. В тот момент, когда я понимаю ситуацию, с моих губ срывается бессловесный вздох.

Оказывается, подушка — это все-таки не подушка, и я, по сути, заключена в кокон в объятиях Кирилла. Я поднимаю подбородок, чтобы мельком увидеть его спящее лицо. Жесткие линии его подбородка затенены ранним утренним светом, проникающим через окно.

Снаружи все еще бушует гроза, но уже не темно, или, может быть, не так темно, как можно было бы ожидать.

У него довольно густые ресницы, как и брови. У меня есть непреодолимое желание прикоснуться к ним, просто чтобы посмотреть, как они себя ощущают.

Когда я поднимаю руку, он крепче сжимает мою талию. Это та же самая рука, которую он накинул на меня прошлой ночью, и он не изменил своего положения, ни на дюйм. Это я повернулась в его сторону и практически обняла его в ответ.

Моя рука останавливается возле его лица.

Что я делаю?

Кирилл — мой капитан и покровитель. Он спас мне жизнь, потому что, как он сказал, он не из тех, кто бросит кого-то из своих людей. И не только это, но он также согласился сохранить мою личность в секрете и не стал выяснять истинную причину, по которой я приняла другой пол.

Испытываю ли я трепет перед ним из-за благодарности? Я даже не могу отвести взгляд от его лица или попытаться отстраниться от него.

Нет. На самом деле это не благодарность, а скорее версия того чувства неловкости, которое я испытываю всякий раз, когда он рядом. Только теперь это сопровождается опасным импульсом. Может быть, было бы неплохо остаться в этом положении еще немного.

Не прикасаясь к нему, моя рука парит в воздухе, когда я провожу пальцами по его бровям, прямой линии носа, контуру скул и темной тени, образующейся на его твердом подбородке. Мой указательный палец останавливается, когда я дотягиваюсь до его рта. Эти губы были так близко к моим, что я не могла нормально дышать.

Это чувство вернулось снова, и я чувствую себя стесненной, горячей и ненормально обеспокоенной. Даже тупая боль в плече пульсирует и покалывает.

Я перемещаюсь и случайно, или не совсем, приближаюсь к нему на дюйм ближе, но затем резко останавливаюсь.

Что-то твердое и массивное прижимается к низу живота. Сначала мне кажется, что между нами какой-то предмет, поэтому я двигаю животом вверх и вниз, но «предмет» увеличивается в размерах.

Срань господня.

Это его… член.

И он прямой и огромный.

Мои уши горят, а пальцы, зависшие в воздухе, дрожат. Обводить взглядом его лицо, последнее, о чем я думаю сейчас, когда в меня уткнулся его твердый член.

Это крайне неуместно и может испортить любые профессиональные отношения, которые у нас могли бы быть. Нет, это было не самое лучшее, и у нас были свои разногласия, но это всегда было «правильно». Напряженно, но правильно.

Не помогало и то, что я чаще всего чувствовала себя неуютно и настороженно рядом с ним.

Но это… это совершенно другой зверь.

Правильным поступком было бы встать с кровати до того, как он проснется, и избавить каждого из нас от неловкости.

Во всяком случае, так говорит мне мой мозг. Но слушаю ли я? Не совсем.

Меня больше очаровывает и интересует нынешняя демонстрация мужской анатомии. Я знаю, что это естественно и ни в коем случае не связано с моим присутствием, но это стало сложнее, когда я двигалась, так что, может быть, я все-таки произвела какой-то эффект?

Просто чтобы убедиться, я наклоняюсь ближе, слегка потираясь животом вверх и вниз. И снова его член утолщается напротив меня.

Я не останавливаюсь.

Я не могу.

Я продолжаю задаваться вопросом, насколько большим он может стать, и я вознаграждена подергиванием на моей коже.

Да, мы одеты, но сейчас мне так не кажется.

Мой живот трепещет, и внезапный всплеск удовольствия проносится между ног. Мне приходится прижать руку ко рту, чтобы остановить любой звук, который может вырваться.

— Тебе лучше отдавать себе отчет в том, что ты делаешь, или я клянусь трахну…

Я останавливаюсь, у меня перехватывает дыхание, и холодный пот выступает по всей моей коже.

Ледяные голубые глаза сталкиваются с моими, и мне некуда идти или прятаться. Все, что я могу сделать, это оставаться здесь, неподвижной и чувствующей, как каждый удар моего сердца грохочет о грудную клетку.

Сценарий, которого я боялась ранее, рушится с большей силой, чем я ожидала.

Я не могу ни дышать, ни думать, пока он смотрит на меня тем взглядом, который можно принять за оружие массового уничтожения.

— Значит, ты проснулась — хриплый тембр его сонного голоса разносится в воздухе и застревает между нами.

Его большая рука сжимается на моем бедре, и я почти чувствую, как его рука погружается в меня так глубоко, что я не смогла бы стряхнуть ее, даже если бы захотела.

— А я-то думал, что ты шевелишься во сне — в его голосе слышится легкое веселье, если бы я не была так подавлена, я бы поклялась, что это звучит по-садистски.

— Я… я была… — я лгу сквозь зубы, и это звучит нисколько не убедительно.

— Это так? Я почти уверен, что ты делала это нарочно.

Мои щеки пылают, и я начинаю опускать голову. В мгновение ока он поднимает мой подбородок указательным и средним пальцами.

На этот раз мне не скрыться от холодной глубины его карающего взгляда. Тогда мне приходит в голову, что причиной моего беспокойства всегда были эти глаза. Они скрывают больше, чем показывают. Они скрытны, жестоки и не обладают ни граммом сочувствия или милосердия. Невозможно знать, о чем он думает или что замышляет, не говоря уже о том, чтобы пытаться ускользнуть от него.

— Ты делала это нарочно, Саша? — резкость, скрывающаяся за его словами, заставляет меня затаить дыхание. Как будто он точно знает, в какой угол загнал меня, и теперь идет на нокаут.

Не помогает и то, что по мне пробегает дрожь всякий раз, когда он называет меня Сашей. Это ново и звучит интимно всякий раз, когда он это произносит.

— Нет — мой голос едва слышен, как шепот, но он спокоен и собран, никакой нервозности, как раньше, как будто я действительно верю своим словам.

— Ты уверена?

Мое сердце подпрыгивает, реагируя на настойчивость в его голосе. Я так близка к тому, чтобы раскрыть свое намерение только для того, чтобы увидеть его реакцию. Я останавливаюсь, понимая, что не смогла бы справиться с этим, если бы разрушила стену между нами.

Я не могу позволить себе застрять в паутине Кирилла и со всем тем, что лежит на моих плечах.

Я просто не могу позволить себе отвлекаться.

Поэтому я киваю.

В тот момент, когда я это делаю, я как будто снимаю заклятие.

Кирилл отпускает мой подбородок и убирает руку с моей талии. Я вижу, как закрывается его глаза, когда он говорит:

— Очень хорошо.

Он перекатывается на другую сторону кровати и встает одним быстрым движением. Я пытаюсь мельком увидеть его лицо, но он полностью замкнулся в себе как строгий, неприступный капитан.

Стук в дверь пугает меня, затем следует голос Нади:

— Ты проснулась?

— Да, одну минутку! — я начинаю, спотыкаясь, выбираться из кровати.

— Не нужно спешить. Просто выходи позавтракать и сделать укол, когда будешь готова.

— Будет сделано, спасибо!

По мере того, как исчезают голос и присутствие Нади, исчезает и Кирилл. Он исчез в ванной комнате, пока я разговаривала с ней.

Мои ноги зудят последовать за ним, но какой в этом смысл?

Я поступила правильно.

По крайней мере, я на это надеюсь.

Надев платье и колготки, которые Надя оставила для меня на стуле, я умываюсь в гостевой ванной дальше по коридору. Это занимает у меня больше времени, чем необходимо, так как мне время от времени приходится останавливаться из-за боли в плече.

Как только я сочту себя достаточно презентабельной, я иду на встречу с пожилой парой. Как и прошлой ночью, Надя не позволяет мне помогать и вместо этого дает мне какие-то лекарства. И укол, конечно, тоже. Я чуть не плачу, ожидая, когда это испытание закончится.

— Ты так быстро поправляешься, — комментирует Николай, неохотно позволяя мне помочь ему накрыть на стол.

— Она молодая и сильная, — отвечает Надя, принося тосты.

— Я думаю, у неё сильная воля! — он улыбается мне так, как улыбнулся бы мой дядя. — У тебя определенно она сильна, юная леди. Защищай его всем, что у тебя есть.

— Мой отец сказал мне оставаться в живых. Все остальное можно исправить, пока я жива — говорю я и изо всех сил сдерживаю слезы, выступившие у меня на глазах.

— Это мудрые слова — говорит Николай.

Жаль, что у него не хватило ума остаться в живых.

— О, ты здесь. Давай сядем завтракать. — Надя усаживает Кирилла на место рядом со мной, и по какой-то причине я задерживаю дыхание на мгновение слишком долго.

Он одет в черные брюки и светло-голубую рубашку на пуговицах, которая облегает его грудные мышцы и бицепсы. И он снова носит эти очки, которые делают его более спокойным, чем он есть на самом деле.

Он благодарит Надю за еду и хвалит Николая за стул, который он сделал сам.

Но он не смотрит на меня и не обращается ко мне. Даже ни разу. Он делает это очень деликатно. Не то чтобы он смотрел на меня или относился ко мне по-другому.

Может быть, мне все это мерещится. В конце концов, это всего лишь то, что он остается самим собой. Это тот самый Кирилл, с которым я познакомилась за последние пару месяцев.