Сэм снова посмотрел на него. В его глазах была такая глубокая печаль, что Пенроду захотелось пнуть его ногой.

"Так вот, так? Да, Баллантайн. Ты можешь идти."

•••

Неделю спустя Пенрод вспомнил этот разговор и был скорее удивлен, чем разгневан. Контраст между ним и Агатой и вопящим демоном из ночных кошмаров Сэма не мог быть более заметным. В настоящее время они занимали отдельную комнату, предназначенную исключительно для них, в красивом доме неподалеку от Садов Эсбекейя. Солнце смягчалось и просачивалось сквозь витиеватую резную решетку, закрывавшую незастекленные окна, оставляя их в вечных сумерках. И Агата, и Пенрод были одеты в свободные одеяния из мягчайшего белоснежного хлопка с тонкой вышивкой в виде листьев и цветов. Пол, на котором они лежали, был густо устлан цветными коврами и мягкими шелковыми подушками. Агата готовила ему очередную опиумную пилюлю. Он пристально смотрел на нее, пока она работала. Ее большая светлая грива была рассыпана по стройным плечам. Он почувствовал подергивание и притяжение возбуждения. Смаковал его. Он смаковал все, когда курил. С восхитительным удовольствием он провел пальцами по волосам, почесывая голову. Может быть, Агата потеряла часть своих округлостей? Возможно. Но худоба ее вполне устраивала. - Он тихо рассмеялся. Он и опиум изгоняли из нее этот грех. Раньше она была такой пылкой маленькой штучкой, центральной звездой высшего общества Каира, но теперь ее почти не беспокоили приемы, концерты, обеды в клубе и карточные вечеринки, которые когда-то были так важны для нее. Она просто хотела быть здесь. Он уже вытащил ее коготки, это точно.

Когда она приехала к нему домой в своей карете, чтобы попросить его составить ей компанию-это было сегодня утром или позавчера?- он сказал ей, что знает о скором приезде ее отца, и добавил: - тогда наша очаровательная маленькая связь должна закончиться.”

Она была вынуждена подавить рыдание, поднеся руку ко рту и отвернувшись от него. Ее огорчение вызвало у него укол удовлетворения.

- Ну и что же? Все еще надеешься на замужество, Агата? Или ты просто боишься, что твой отец не будет доволен тем, чем ты занимался во время своих путешествий?”

Ее рыдания превратились в какой-то сдавленный смех. - Раньше я тебе нравился, Пенрод. Я знаю, что ты это сделал. А потом она пришла.”

Пенрод отвернулся от нее, его удовлетворение было испорчено. Но она продолжала говорить.

“Тебе нравилось, когда я сплетничала и говорила жестокие вещи. Это возбуждало тебя. Но она прошла через ад и все еще была такой милой, доверчивой маленькой душонкой, а я был взбешен, влюблен в тебя больше, чем когда-либо, брошен и забыт. Конечно, я сделал то, что сделал. Это заложено в моей природе.”

Выйдя из кареты, Пенрод услышал начало призыва к молитве, который был подхвачен и разнесен по всему городу: Великий Бог просил свой народ показать ему свою любовь.

“И я знала, что когда она разорвет помолвку, ты вернешься ко мне только для того, чтобы наказать меня за то, что я хочу тебя, - продолжала леди Агата. “И ты это сделал. Ты делаешь. Возможно, я надеялась - возможно, я все еще надеюсь - что однажды ты устанешь мучить меня, истязать со всей этой страстью и жестокостью, и тогда, возможно, ты устанешь или заскучаешь настолько, что женишься на мне.- Она смахнула слезы, скопившиеся в уголках ее глаз. “Но ты еще не простил меня и не устал мучить, не так ли?”

Он пристально посмотрел на нее, и легкая усмешка исказила его красивое лицо. - “Нет. - Пока нет, леди Агата.”

- Она покачала головой. - Странно - опиум делает это почти терпимым, немного удовольствия, очищенного от боли. И это делает пытку еще более восхитительной для тебя, не так ли? Может быть, ты отдашь меня своим арабским друзьям, как говорят в клубе.”

Пенрод вдруг представил себе свою бывшую невесту, стоящую на ступеньках, когда он оставил ее в тот яркий день у входа в клуб. В последний раз, когда Эмбер Бенбрук смотрела на него, ее лицо светилось любовью и доверием.

“Я бы не стал оскорблять моих арабских друзей вашим прикосновением, леди Агата.”

И снова она издала этот полу-смех, полу-рыдание.

“О, очень хорошо, Пенрод. Ты великий фехтовальщик; ты всегда знаешь, где лезвие нанесет самый глубокий удар, нанесет наибольший урон.- Она прикусила губу. “Раньше я боялась своего отца. Он самый холодный и жестокий человек на свете. Самый неумолимый, самый безжалостный. - Тогда, наверное, есть какой-то смысл в том, что я влюбилась в тебя.”

Пенрод ничего не ответил.

“А отец, по-моему, уже здесь. Его человек - его тварь - Уилсон Каррутерс находится здесь уже несколько недель. Время от времени я видел его вдалеке. Карета мягко остановилась перед домом, где их ждал наркотик и его покой. Она выглянула в закрытое ставнями окно. - Слава Богу, мы здесь.”

•••

Агата больше не заговаривала ни о присутствии отца, ни о его скором приезде в Каир, и Пенрод перестал думать об этом. Когда он курил, его окутывало мягкое темно-серое облако безразличия и удовольствия. Когда он держался подальше от наркотика и ясно видел пустоту своей жизни без Эмбер, он наказывал Агату только для того, чтобы отвлечься от боли. Пенрод жил очаровательной жизнью, пока не потерял Эмбер. Он родился в богатой и престижной семье и с самого раннего детства был наделен внешностью, мужеством, умом и физической силой, что делало его настоящим вундеркиндом как в школе, так и в армии. Мир снова и снова одаривал его лаврами, и он принимал их как должное. Женщины падали в его протянутую руку, и он наслаждался их благосклонностью, никогда не испытывая мук любви. До сих пор. А теперь Эмбер исчезла в Абиссинии вместе с этим авантюристом Кортни и оставила его здесь. Он не понимал охвативших его чувств, поэтому отреагировал с яростью раненого, загнанного в угол зверя—если только трубка не была готова успокоить его.

Только когда дверь в их святилище с треском распахнулась, Пенрод оторвался от своего опиумного сна настолько, чтобы понять: что-то не так. Оглядываясь назад, Пенрод, должно быть, слышал шум прибывающих мужчин, споры в доме, но приглушенный и успокоенный, до этого момента он ничего не слышал. В обрамлении света, льющегося из коридора, Пенрод увидел четверых мужчин. Трое выглядели как уроженцы Каира, а последний был одет в европейскую одежду, но свет был слишком тусклым, чтобы разглядеть его черты. Они заколебались, пытаясь разглядеть, кто и где находится в комнате. Европеец отдавал резкие приказы на основном арабском языке. Один из мужчин пересек комнату и подошел к Леди Агате, которая спала, лежа на груде шелковых подушек. На ходу он отшвырнул ногой опиумную лампу, та вспыхнула и погасла. Его обутая в сандалию нога с резким щелчком сломала тонкий стержень трубы. Он нагнулся, схватил Агату под мышки и рывком поставил на ноги. Она начала сопротивляться и кричать, с трудом пробиваясь сквозь пелену наркотика, но мужчина обхватил ее за запястья своими толстыми руками и потащил прочь из комнаты. Она упала на колени и попыталась прижаться к нему, но он вывернулся и обхватил ее за талию, держа так, словно она была всего лишь куклой. Двум другим мужчинам было приказано не допустить вмешательства Пенрода. Они осторожно приблизились, не зная, спит он или бодрствует. Он позволил им приблизиться, затем протянул правую руку, сжал пальцами полу-развернутую рукоять своей кавалерийской сабли и, вскочив на ноги, вытащил ее из ножен. Младший из двух мужчин, приближавшихся к нему, вытащил револьвер из складок своей галабии.

Идиот, подумал Пенрод.. Его разум был чист и прохладен, как горный источник. Он повернулся, подняв клинок. “Ты слишком близко подошел ко мне, чтобы это могло помочь.”

Он слегка качнулся вперед всем своим весом, и лезвие сверкнуло вниз по идеальной дуге, отсекая человеку запястье. На какое-то мгновение нападавший был слишком потрясен, чтобы что-то сделать, кроме как уставиться на свою собственную руку, все еще держащую револьвер, но уже не являющуюся его частью, лежащую среди королевских синих подушек у его ног. Затем он закричал, отшатнувшись назад, когда из раны хлынул артериальный поток крови на вышитые портьеры на стенах.

Второй человек держал в руке свой нож и быстро приближался, совершая решительную атаку настоящего воина. Пенрод заметил, как блеснуло лезвие, и поднял свою саблю, поймав острие кинжала противника за рукоятку, в полудюйме от его горла. Пенрод увидел, как тот слегка улыбнулся, позволяя инерции блока Пенрода перенести его вправо. Он нырнул под руку Пенрода с саблей , перекинул нож из правой руки в левую и прицелился в незащищенный правый бок Пенрода. Этот человек был настоящим экспертом.

Пенрод опустил кинжал вместе с саблей, снова почти по самую рукоять, и нанес левый хук сжатым кулаком в правую челюсть противника. Голова его противника откинулась назад, но он перебросил нож обратно в правую руку и опустился ниже, целясь под саблю Пенрода и позади него, чтобы дотянуться до бедренной артерии Пенрода. Он сделал смертельный удар, но, потянувшись за ним, на долю секунды оставил свою шею незащищенной, и выпуклость его кадыка оказалась на одной линии с саблей Пенрода.

Пенрод быстро и сильно ударил его по горлу, и лезвие вошло в плоть с той же легкостью, с какой пропело в душистом воздухе. Он почувствовал легкий щелчок и замер, когда меч пронзил позвоночник, а кинжал задел его бедро. Голова человека с ножом была отделена от тела, и Пенрод почувствовал, как горячая соленая кровь ударила ему в лицо и глаза, когда тело упало обратно на подушки.

Пенрод огляделся по сторонам. Человек, вытащивший револьвер, был без сознания, если не мертв, но в остальном комната была пуста. Леди Агата, европеец и его оставшийся арабский приспешник исчезли. Держа саблю острием вниз и чуть впереди себя, Пенрод выскочил на внутренний балкон, который огибал центральный двор, и спустился по лестнице. Сводчатый дверной проем, ведущий на улицу, был забит женщинами и мужчинами, растерянными, плачущими, кричащими. Когда они увидели его, женщины закричали, и он вспомнил теплую кровь убийцы на своем лице. Он бросился в толпу и пробил себе дорогу через ворота рукоятью сабли. Улица снаружи была пустынной и тихой. Затем он увидел в южном конце улицы карету, которая как раз сейчас сворачивала на бульвар и быстро двигалась. Сможет ли он дотянуться до нее? На мгновение ему представилось, как он, одетый в халат и босой, с головы до ног в крови, бежит по центру Каира.