Я резко встаю. — Я могу уйти?

— Нет. Садись.

Полностью игнорируя его, я начинаю ходить по маленькому офису. Заламываю руки, пока он внимательно наблюдает, делая тонкие заметки, которые, как он думает, я не вижу. Мне плевать, если я выгляжу сумасшедшой, мои спиралевидные мысли берут верх над всем, и мне нужно двигаться.

— Расскажи мне, что ты сейчас чувствуешь, — предлагает Лазло.

— Уберись из моей головы.

— Моя работа — быть в твоей голове, — коротко отвечает он. — Да ладно, что самое худшее может случиться?

Он мог бы запереть меня на всю оставшуюся жизнь, не давая мне покончить с моим жалким существованием. Он заставит меня жить дальше приближающейся годовщины, и мой разум просто не выдержит. Он взорвется. Воспоминаний будет слишком много, чтобы с ними справиться, и я чертовски боюсь того, что сделает мой разум, когда ему надоедает.

— Я… в ярости, — неохотно признаюсь я.

Лазло скрещивает ноги, устраиваясь поудобнее. — Почему это?

— Я не люблю, когда меня анализируют.

— Ты боишься того, что я могу найти?

Чертов самодовольный придурок. Я конечно этого боюсь.

— Нет, — Я легко вру, но это не совсем похоже на правду.

Лазло стучит ручкой, глаза оценивают. — Это наш естественный инстинкт защищать то, чего мы стыдимся. Но в этом пространстве мы не более чем терапевт и пациент. Тебе не нужно смущаться того, что тебя смущает.

Я раздраженно вскидываю руки. — Я ни хрена не смущена!

— Тогда скажи мне, что тебя так напрягло прямо сейчас.

Я сдаюсь и опускаюсь на пол, скрестив ноги. Это прямой отказ вернуться на дурацкое место, где он может изучать меня, как чертову особь. — Ярлык, — бормочу я.

Понимание приходит, когда он щелкает ручкой, записывая что-то еще. Я сопротивляюсь желанию пойти туда и вырвать блокнот или засунуть его ему в задницу так глубоко, что он выплюнет бумагу.

— Шизофрения?

В горле образовался густой ком, который невозможно проглотить. Древние воспоминания щекочут мой разум, и у меня нет сил сдерживать его взгляды. Уже давно прошли времена, когда семейная болезнь впервые подняла свою уродливую голову.

“Машина отклоняется в сторону, мои родители кричат друг на друга, а мама сражается с невидимым врагом, которого никто из нас не видит. Она все время с ним разговаривает. Мы плывем прямо к дереву, искореженный металл и дым заполняют пространство. Подушки безопасности обжигают мою кожу, а шипящее пламя заглушает предсмертные крики отца. Сломанные ребра перекрывают воздух, пока я борюсь с ремнем безопасности. Кровь течет под моими пальцами, моя и их кровь смешиваются.”

— Бруклин? Ты со мной? — подсказывает Лазло.

Я прочищаю горло, взгляд наполняется дымом. — Ага.

Быстро моргая, я пытаюсь прогнать образы. Реальность и воображение размываются, а их крики до сих пор эхом отдаются в моей голове, смешиваясь с вездесущими тенями, которые, кажется, всегда мучают меня еще больше.

Лазло дает мне немного времени, внимательно наблюдая за выражением моего лица, прежде чем продолжить: — Я хочу немного поговорить о твоих диагнозах. Я полагаю, ты знала об этих проблемах в течение некоторого времени. Он снова просматривает свои бумаги. — Я вижу, что в детстве у тебя было несколько психологических обследований, а также пребывание в стационаре.

Когда глупый приемный опекун споткнулся и срезал меня с петли. Мешающая сука.

— Когда начались голоса? — спрашивает он разговорчиво, словно не заглядывая в самую глубокую яму моего разума и не проливая свет туда, где это на самом деле не нужно.

— Включалось и выключалось в течение нескольких лет. Чем старше я становилась, тем хуже, — отвечаю я, надеясь успокоить его и предотвратить дальнейшие вопросы. Я намеренно не упоминаю тени. Голоса достаточно сумасшедшие, не добавляя ужасающих галлюцинаций в плавильный котел безумия.

— И наркотики. Полагаю, это усугубило твое несчастье?

Я стреляю в него разочарованным взглядом. — Не вносите туда наркотики.

Лазло игнорирует мои слова, сплетая руки. — Употребление наркотиков и психоз хорошо задокументированы. Доказано, что наркотики усиливают паранойю, галлюцинации, беспорядочные эмоции. На самом деле, я участвовал в исследовании, которое…

— Нет, — твердо вставляю я. — Не вините наркотики. Мы оба знаем, откуда это взялось.

— Твоя болезнь? — уточняет он, быстро соображая. — Я понимаю. Что ж, в шизофрении есть генетический компонент, семейный паттерн, который также хорошо известен. Хотя множество факторов также влияют…

Внезапно я встаю, мое тело сжимается от напряжения. — Я задолбалась.

— У нас еще есть час, Бруклин.

— Просто, пожалуйста. Не сейчас, — умоляю я, на этот раз откровенно честно.

Лазло смотрит на меня, разочарованно вздыхая. Он достает несколько распечаток из моего файла и передает их мне. — Поскольку ты все еще приспосабливаешься к жизни среди населения, сегодня я сделаю исключение. Но только в этот раз. Не привыкай к этому.

Я слепо беру бумаги и готовлюсь бежать.

— Прочитай их, Бруклин! — Лазло кричит мне вслед. — Сделай домашнее задание, прежде чем вернуться. Если ты не приложишь усилия к терапии, мы ничего не добьемся вместе!

Я полностью игнорирую его и выхожу, минуя испуганного охранника, ожидающего снаружи. Он сверяется с недовольным доктором, и я практически бегу из здания. Каждый шаг отражает тяжелое биение моего сердца.

Я точно знаю, откуда взялись мои чертовы демоны.

“Моя кровь проклята.”

Когда я выхожу в фойе и бросаюсь к выходу, мой сопровождающий наконец отпускает меня. Вырвавшись на свежий воздух, я спотыкаюсь и в итоге падаю на колени. Твердый гравий (Гра́вий — рыхлая крупнообломочная осадочная горная порода, сложенная окатанными обломками пород, образовавшихся в результате естественного разрушения твёрдых горных пород) рвет мои джинсы и режет ногу, жгучая боль разрывает царапину, но я не реагирую. Простое всасывание воздуха отнимает все мое внимание, полный нервный срыв грозит взять верх.

— Бруклин?

Теплая рука ложится мне на плечо, отбрасывая длинные волосы в сторону. Я чувствую его знакомый запах, свежую мяту и кофе, встречающиеся у меня в носу. Кейд приседает, глядя на меня теплыми глазами из-под очков в толстой оправе. — Привет, любимая. Как дела?

Я отталкиваю его руку, пытаясь взять себя в руки. — Чего ты хочешь?

— Вау, легко. Просто убедиться, что с тобой все в порядке».

Моя голова падает, когда я подавляю свои эмоции, представляя себе маленькую коробочку, в которую едва помещаются все мои монстры и демоны. Он трещит по швам, и однажды он эффектно взорвется. Я дарю Кейд слабую улыбку, которая не кажется особенно искренней.

— Извиняюсь. Неудачное время.

— Ясно. Ты в порядке? Поднять руку?

Он помогает мне встать на ноги, обнимая меня за плечи. На короткую славную секунду я расслабляюсь в нем. Без осуждения погрузиться в тепло и комфорт, которые предлагает его тело, даже если я провела недели, убегая именно от этого.

— Хочешь поговорить?”— бормочет он.

Я чувствую, как его нос уткнулся в мои волосы.

— Неа.

Отстраняясь, Кейд смотрит на меня сверху вниз. В типичной защитной манере он молча ищет мои секреты. Но на этот раз он больше не подглядывает и не подталкивает меня. Просто выдавливает улыбку и делает шаг назад, давая мне столь необходимое пространство.

— Хорошо. Я оставлю тебя в покое. Ты знаешь, где я.

Как только я поворачиваюсь, чтобы убежать, он снова зовет меня по имени. — Чуть не забыл, у меня для тебя кое-что есть. Не говори ребятам, я не всем привез сувениры из дома.

Бросив беглый взгляд по сторонам, он незаметно сует мне в руку новенькую пачку сигарет. — Приходи ко мне позже, если захочешь составить компанию. Никакого давления.

И с этими словами Кейд уходит, оставив меня врасплох. Горькая хватка отчаяния вокруг моего сердца ослабла. Его место занимает что-то другое.

Теплый, незнакомый, пушистый.

Что-то вроде благодарности.