Она переходит к его предплечью, и давление становится еще сильнее, а затем поднимает его руку, и…

Зрение сужается до маленьких булавочных уколов. Все вокруг начинает гудеть.

Она поднимает его руку.

Он знает, что это его рука.

Он чувствует на себе ее пальцы.

Видит на себе ее пальцы.

Это сон. Сон. Это просто сон.

Потому что рука, которую она держит, его рука – одна кожа да кости. Суставы запястья резко выпирают, а кожа на предплечье выглядит бледной и тонкой, как бумага. Он всегда был крупным и мускулистым. Это не может быть его рука. Эта палка, обтянутая кожей, не может быть его рукой.

Она разминает руку, вытягивает ее, сгибает в локте. И он видит свой бицепс, настолько маленький, что она могла бы обхватить его ладонью. Кожа обвисла, как и ослабевшие мышцы, и это…

Майк Фрейзер начинает кричать.

***

Он все еще кричит, когда в комнату вбегают люди. Терапевту пришлось опустить его руку, и затем нажать кнопку на стене. Она снова широко раскрывает глаза от его хриплых криков, но он не может остановиться, не может остановиться, потому что ему нужно очнуться от этого кошмара, ему нужно…

Он видит, как к его руке приближается игла. От его запястья тянется тонкая трубка, а в кожу вживлен маленький оранжевый цилиндр. Поршень шприца вдавливается в трубку, и на него начинает накатывать серая волна. Но перед этим он видит отметины на коже, прямо под ладонью, выгравированные черные линии: 2241520582.

Он теряет связь с реальностью.

***

После этого все как в тумане.

Очень долгое время.

В следующий раз, когда он приходит в себя, во рту сухо. В голове немного прояснилось, мысли не такие сумбурные.

Должно быть, вчера вечером я перепил. Надеюсь, Шон не сильно на меня сердится.

Он открывает глаза.

Он все еще в белой комнате.

Его все еще окружают аппараты.

Справа окно. Ему видны оранжевые и красные листья на дереве, но не более того. Солнечный свет тусклый, будто еще очень рано.

Где я?

Накатывает легкая паника, но она едва заметна, и не овладевает им так сильно, как он ожидает. Ее что-то сдерживает, и он не знает, что именно.

Он пытается встать.

Но не может.

Двигает пальцами на руках. И ногах. Он их чувствует. Нет сил поднять голову. Он не может заставить тело подчиняться.

— Ваши мышцы атрофировались, — слышит он чей-то голос. — Этого следовало ожидать.

Он поворачивает голову налево.

Рядом с кроватью (потому что это больничная кровать, с перилами по обе стороны и с торчащими из нее проводами, ведущими к нему; горло начинает сжиматься, что это, что это такое) сидит мужчина.

Он худощавый. Старый. Его кожа покрыта морщинами, а из бледной макушки торчат пучки тонких белых волос. Глаза запали в глазницы, и он сгорбился в инвалидном кресле. Но его глаза ясны, и он смотрит на Майка с расчетливым выражением, с которым тот не знает, что делать.

— Что? — хрипит Майк.

— Мышцы. В каком-то смысле у них есть память. Повторение повседневной жизни. Чем больше вы их тренируете, тем большего они от вас ждут. — Он тяжело вздыхает. Его руки, лежащие на коленях, дрожат. Майк не думает, что это из-за нервов или страха. — Когда Вы не даете им того, чего они ждут, они ослабевают. Называется дисфункциональная атрофия. Ее невозможно остановить. — Он мрачно улыбается. У него тонкие губы и большие зубы. — Произошло ли это из-за травмы, болезни или какого-то другого внешнего фактора. С мозгом то же самое. Если его не использовать, он может начать плохо работать. Однако, бывают случаи, когда, даже если он используется в полной мере, может что-то произойти. Что-то, что заставит его начать угасать. Распадаться. Становиться слабым. Причина может быть не в том, что он не используется, но атрофируется он точно так же. Из-за травмы. Душевного расстройства. Болезни. — Он фыркает. — Это на самом деле довольно пугающе, насколько мозг хрупкий для чего-то настолько важного.

— Не понимаю.

— Знаю. Ваш мозг – это нечто удивительное. Как и мой. Несправедливо их сравнивать, потому что они примечательны по разным причинам. Вы знаете, кто Вы?

— Майк Фрейзер.

— А какой сейчас год?

— 1954.

Доктор кивает, будто ожидал именно такого ответа.

— Бета-блокаторы, — продолжает он. — Они вызывают проблемы с памятью. А еще то, что Вы так долго пробыли в стазисе. Это не… точная наука. Пока что. Но станет. Придется, если они хотят отправить людей на Марс.

— Стазис? Марс? — Паника никуда не делась, и Майк думает: «Что ты знаешь о шизофрении? Или о Тех, что пришли из далекого космоса? Это просто очередной сон. Очередной эпизод. Ты запишешь его в блокнот, а потом проснешься в своей постели и все будет хорошо. Все будет хорошо».

— Мы еще до этого дойдем. Во-первых, меня зовут доктор Малкольм Хестер. Вы меня не знает, но я знаю Вас. Очень хорошо.

— Я хочу проснуться, — дрожащим голосом шепчет Майк. Он снова пытается пошевелить руками и ногами. Но здесь они просто палки. Маленькие, бесполезные отростки в этом ужасном, ужасном месте. Он не смог бы на них опереться, даже если бы мог ими двигать. В конце концов, он крупный парень.

— Я знаю, — с сочувствием отвечает доктор. Но Майку кажется, что тот говорит с чем-то еще, нежели сочувствием. Чем-то холодным. Отстраненным. Циничным. — Полагаю, Вы будете чувствовать себя так еще какое-то время. Мы никогда… не были раньше в таком положении. Того, что случилось, никогда не должно было произойти.

— Мне нет до этого дела, — произносит Майк, и его горло сейчас очень сильно болит. Он должен найти способ проснуться. Он должен найти дорогу домой, в Аморию. Может, скоро наступит утро, и Шон его разбудит. Шон…

— Скоро будет, — говорит доктор Хестер. — Я собираюсь Вам кое-что рассказать. Вы мне не поверите, и это нормально. Со временем поверите, когда к Вам начнут возвращаться воспоминания. Когда Вам больше не понадобиться помощь аппаратов, воспоминания должны понемногу к Вам вернуться. Так мы считаем. Надеемся. Повторюсь, мы еще никогда не были в подобной ситуации. Тот факт, что мы вообще ведем этот разговор, уже превосходит все мои ожидания.

Я не знаю, кто вы. Не знаю, чего вы хотите. Я просто хочу домой.

Он произносит:

— Я Вас не знаю.

Доктор Хестер качает головой.

— Я понимаю. Вы никогда и не должны были узнать. Как Вас зовут?

Снова те же вопросы.

— Майк Фрейзер.

— Какой сейчас год?

— 1954.

— Откуда Вы?

— Из Амории, — отвечает он, и его охватывает такая тоска, что сердце замирает в груди. Один из аппаратов рядом с кроватью начинает надоедливо пищать. Доктор Хестер бросает на него взгляд, но не сильно беспокоиться. Он протягивает руку и нажимает на кнопку, после чего вновь воцаряется тишина.

— Ваше запястье, — говорит доктор Хестер. — Могу я к нему прикоснуться?

Нет. Нет, уходи, уходи и оставь меня в покое.

Он спрашивает:

— Вы поможете мне проснуться?

— Да, — не без сочувствия отвечает доктор Хестер. — Я постараюсь помочь Вам проснуться.

— Ладно.

Доктор Хестер опускает скрюченную руку на кнопку, расположенную на подлокотнике инвалидного кресла. Оно движется вперед с тихим жужжащим звуком, пока доктор Хестер не оказывается прямо рядом с Майком. Он тянется к чему-то вне поля зрения Майка, и кровать начинает опускаться. Она останавливается, когда он оказывается на одном уровне с мужчиной в кресле. Доктор Хестер кряхтит, дергает поручни, отчего те откидываются в стороны.

Когда руки старика касаются Майка, ему приходится постараться, чтобы не вздрогнуть. Прикосновение сухое и немного холодное, и ему не нравится это ощущение. Его руку снова поднимают, и сначала он видит свои подергивающиеся тонкие пальцы. Такое ощущение, что в кожу вонзаются маленькие булавочные уколы, и ему приходится сдерживаться, чтобы не поморщиться.

Его рука начинает переворачиваться сама по себе, но доктор Хестер удерживает ее на месте. Он видит вставленный в запястье оранжевый цилиндр и трубку, которая от него тянется. Доктор старается ее не задеть.

Его взгляд прикован к татуировке на запястье. Цифры. Эти чертовы цифры.

— Это, — поясняет доктор Хестер, — даты.

Майку это известно. Он уже все понял. Он не знает, почему этому мужчине, этому воображаемому человеку известно то же самое (конечно, это может говорить его подсознание. И Майк понимает, что то, что известно ему, должно знать и подсознание).

— Даты, — повторяет он, чувствуя себя немного заторможенным. Не ориентирующимся.

— Да. Даты.

— Я знаю.

— Знаете?

— Я их видел. И чувствовал. У меня чесалось запястье.

— Правда? Как интересно. — У доктора перехватывает дыхание. — О, у меня к Вам столько вопросов. Но сначала о главном. Что это за даты?

— 22 апреля. — Майк делает паузу, задумавшись. — 1915-го. И 20 мая. 1882-го года.

— И что они означают?

— Не знаю. — Он снова начинает терять связь с реальностью. Как-то противоестественно. Словно его куда-то затягивает. — Иногда я их вспоминал. А иногда нет.

— И Вы Майк Фрейзер. И сейчас 1954 год.

— Да. Где Шон?

— Сосредоточьтесь. Мне нужно, чтобы Вы сосредоточились.

— Я сплю.

— Нет. Не спите. Это реально.

— Что Вы знаете о шизофрении? — спрашивает Майк, сам не зная почему.

Глаза доктора Хестера расширяются.

— Где Вы это услышали?

— От Дока, — отвечает он. — В Амории. Вы не реальны.

— Уверяю Вас, я абсолютно реален.

— Вы не реальны. Ничего из этого не реально. Меня забрали Те, что пришли из далекого космоса, или коммунисты, или Вы ставите на мне эксперименты, но ничего из этого не реально. Вы призраки. Вас здесь нет. Где Шон?

— Он в порядке. В безопасности. Послушайте…

— Вы что-то с ним сделали?

— Нет. Я ничего с ним не делал.

— Если Вы причините ему боль, я Вас на части порву. Ничто не помешает мне разорвать Вас на части. Вы не можете ему навредить. Не можете.

— Вам нужно успокоиться. Никто никому не причинил вреда. Послушайте. Майк, Вы слушаете?

Он не слушал. Не мог. Окружающий мир становится серым, и легкое чувство паники начинает перерастать в нечто большее. Чувство, которое его заполняет, начиная с желудка и поднимается вверх, сжимая легкие.