Вся кровь бросилась Алексею в голову, зашумела в висках.

— Да ты что… с ума сошел? — надвигаясь на Никуленко, проговорил Алексей. — Откуда, какая горилка? Ты понимаешь, что говоришь?

— Не пугай, мастер, не пугай, — отступил Грицко, — мы не из пужливых…

— Вот ты, оказывается, каков, — сказал Алексей, пристально вглядываясь в странно мерцающие глаза Никуленко. — По-твоему получается так: раз праздник, значит можно бросить скважину, которая находится в осложнении, собраться и пить горилку? А вот мы думаем по-другому: сначала пустим скважину, а потом соберемся и отдохнем, как полагается… Ясно?

— Ясно, чтобы не погасло, — ухмыльнулся Грицко, оскалив большие зубы.

Алексей повернулся и широкими шагами пошел к бараку. И только сейчас он заметил, что погода резко изменилась. Дул легкий ровный ветерок и тянул за собой поземку. Мелкий снег длинными гибкими змейками извивался у ног, обжигал разгоряченное лицо. Алексей оглянулся на ярко освещенную буровую. Она была как в тумане. Покачивались электрические фонари. Снежная пыль размыла, притушила льющийся из них свет, окутала вышку и переливалась радугой. «Неужели метель разыграется? — подумал Алексей и поднял воротник шубняка. — Не должно бы… Пока страшного ничего нет… Но куда же запропастились трактористы?»

Его догнал Альмухаметов. Шагая рядом и закрывая лицо большой рукавицей, он заговорил:

— Плохо дело, мастер! Тце-тце… Гришка ругаться стал, обзывал тебя…

Алексей не ответил, хотя тон, каким говорил Альмухаметов, располагал к откровенному разговору.

— Однако метель собирается, — не дождавшись ответа мастера, снова заговорил Альмухаметов. — И воды нет… Отложить заливку придется. Никулка — хитрый — все утро был с Пашкой. Плохо дело, мастер, вай-вай, плохо… Я знаю немножко Пашку… Из тюрьмы пришел… Лихой человек, скрытный… Зачем молчишь?

— Заливку будем делать — это необходимо, — упрямо нагнув голову вперед, ответил Алексей. — Скважина уже два дня стоит пустая — может начаться обвал стенок или еще хуже — выброс воды или газа… Неужели не понимаешь?

— Плохо, — согласился Альмухаметов. — Я понимаю.

— Вот поэтому и надо торопиться… Как только привезут воду, начнем завивку. А что касается Никуленко и Клещова… посмотрим.

Альмухаметов промолчал, и только подходя к бараку, коротко бросил:

— Злой шайтан Никулка… Душа — два дна.

В коридоре барака, у входа на кухню, их встретила тетя Шура. Была она в простеньком ситцевом платье с белыми цветочками по синему полю, в черной, с длинными кистями шали на плечах. Выглядела тетя Шура празднично, но лицо у нее было невеселое, сумрачное.

— Алексей Константинович, — позвала она, — зайди на минуту.

Алексей прошел на кухню и остановился, пораженный.

— Вот это да-а, — протянул он, оглядывая длинные столы, уставленные закусками. — Вот это ты постаралась!..

На столах дымились тарелки с борщом, который уже успел подернуться тонкой желтой пленкой жира; подрумяненное на сковородках мясо, сначала протушенное с лавровым листом, луком, перцем и томатом, испускало такой головокружительный аромат, что рука сама тянулась за вилкой; граненые стаканы, наполненные до краев вишневым киселем, искрились на свету так ярко и заманчиво, что, казалось, наполнены они не простым сладким киселем, а какой-то драгоценной жидкостью.

— Молодец, тетя Шура! — с восхищением воскликнул Алексей. — Ну, прямо молодчина!

Тетя Шура хмурилась, глядя себе под ноги, и молчала:

— Ты чего ж это молчишь, а? Разве плохо? — озадаченно спросил Алексей и тоже посмотрел под ноги, куда так упорно уставилась тетя Шура.

— А что ж говорить, Алексей Константинович? Разве это по-праздничному? Срамота одна…

— Ну, это ты брось…

Тетя Шура двинула табуретом и со вздохом села.

— Срамота одна, как есть срамота. Будь у меня продуктов побольше, разве бы я такой ужин состряпала? Да я такое приготовила бы, что ты вовек не едал… Но я о другом спросить тебя хочу, мастер, — что мы завтра делать будем? Все наши расчеты по боку летят… Кто-то тянет продукты вовсю — я удостоверилась нынче… Как смотришь на это?

Алексей тяжело опустился на другой табурет и начал крутить папиросу.

— Да-а, задачка, — Алексей послюнявил самокрутку и погладил ее пальцами. — Просто голова кругом идет. А ты это… Точно знаешь?

— Куда еще точнее…

Помолчали. Алексей погремел коробком со спичками, прикурил.

Тетя Шура спросила:

— Что надумал-то?

— Что тут надумаешь? — ответил Алексей и поднялся. — Пойду опять к радисту…

Тетя Шура поднялась тоже.

— Да какой радист тебе поможет сейчас? Кто примет там твою депешу в эдакое время? Весь народ, поди-ка, гулять собирается.

— Дежурный радист примет.

Тетя Шура махнула рукой и отвернулась, прикрыв глаза уголком шали. Алексей растерянно затоптался рядом, забормотал:

— Да ты что… что это взялась? Это что ж ты, а, тетя Шура?.. — Он обнял ее за вздрагивающие плечи. — Успокойся… Реветь-то зачем?

Алексей ушел из кухни расстроенный вконец. Действительно, что они будут делать, если даже послезавтра не подвезут продукты?

Дойдя до комнаты, в которой жил Ибрагим Альмухаметов, Алексей постучал. Дверь открыл Ибрагим.

— Можно к вам, Ибрагим Алексеич? Не помешаю?

— Заходи, пожалуйста, — приветливо улыбнулся татарин. — Заходи, заходи…

Ребята из вахты Альмухаметова уже переоделись, умылись. Саша Смирнов лежал на постели и перелистывал книгу, Клюев брился, Миша Рыбкин ножницами обрезал ногти на толстых пальцах, Степан Игнатьевич Еремеев чистил щеткой брюки.

— Ужинать собираетесь, Ибрагим Алексеич? — подсаживаясь к столу, спросил Алексей.

— Собираемся. Я давно готов, да вот малайки… чистим-блистим… — Ибрагим засмеялся, сверкнув щелками раскосых глаз. — Тетя Шура хороший ужин подготовила — носом нюхаю. Пойдем сейчас.

— Ну, а как самочувствие? Устали сильно?

— Досталось, — буркнул немногословный Клюев, уткнувшись в зеркало.

— Значит, очень устали? — переспросил Алексей.

Саша Смирнов бросил на стол книгу.

— Спать хочется, — проговорил он. — Промерзли. Мороз сегодня такой был, аж дыхание перехватывало.

Алексей забарабанил пальцами по столу.

— А спать нынче придется мало. Вот привезут трактористы воду — и начнем заливку скважины. Обязательно нам нужно сделать это как можно скорее… Заливочный агрегат уже наготове, ждет. Спасибо Вачнадзе, не пожалел, оставил его у нас… Зальем, а тогда и отдохнем.

Миша Рыбкин щелкнул ножницами и недовольным голосом сказал:

— Отдохнем… А кто за нас глинистый раствор будет готовить? Бурить-то нечем.

— На первое время хватит. В ямах есть еще.

В это время в коридоре раздался топот ног и голоса.

— Тетя Шура! — закричал кто-то. — А как там насчет пожрать?

— Пашка Клещов орет, — кивнул головой в сторону двери Степан Игнатьевич Еремеев. — За версту узнаю его.

— Наконец-то приехали, — облегченно вздохнул Алексей.

А Пашка вдруг запел на весь барак:

— Да прикройся ты! — прогремел голос Никуленко.

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

— А что? Новый год встречаем, стал быть, имею полное право веселиться!..

— Да тише ты!.. Вот разошелся, — успокаивал кто-то Пашку. — Мастер услышит.

— Хо, мастер! А этого он не хотел?..

Послышался новый взрыв смеха. Алексей сцепил на столе пальцы рук и сжал их. На него смотрели и ждали. Он опустил глаза на свои большие тяжелые руки с толстыми вздувшимися жилами.

В коридоре висел гул голосов. Алексей оттолкнулся от стола, резко поднялся и шагнул к двери.

В коридоре сразу наступила тишина. Алексей исподлобья смотрел на красные от мороза, на растерянные от неожиданной встречи лица трактористов.

— Прибыли, голубчики? — тихо заговорил Алексей. — Интересно знать, почему вы приехали так рано?

Все молчали — молчали Пашка Клещов и Грицко Никуленко, молчали другие трактористы и рабочие.

— А вы знаете, — голос мастера задрожал и угрожающе стал набирать силу, — а вы знаете, что буровая стоит, что мы уже несколько часов ждем воду? Знаете?!.

— А ты, мастер, не кричи на нас, — ответил наконец Пашка Клещов. Круглое лунообразное лицо его налилось кровью, маленькие глазки, запрятанные в жирные складки кожи, сощурились, ноздри широкого носа раздулись. — Мы не лошади, чтобы кричать на нас. Работаем — сил не жалеем. И командовать собой не позволим!

— Во-первых, я не кричу, а во-вторых, требую ответить, где вы были?

Из соседней комнаты вышел Климов. Он остановился за спиной мастера и показал здоровенный кулак Никуленко. Но Грицко только упрямо насупился и всей своей огромной неповоротливой фигурой надвинулся на Алексея. Глухим застуженным голосом загудел:

— Раскупорь путя, мастер, задавить могу… Геть, геть!

Алексей посторонился.

— Вот так-то лучше, — сказал Грицко и тяжело прошагал мимо. И опять кричал Пашка Клещов:

— Айда, ребятушки! Переоденемся, да на кухню! Тетя Шура сегодня отличный закусон приготовила! Иван Иванович, наше вам почтеньице… Присоединяйся — не прогадаешь!.. Ха-ха-ха!

Они гурьбой ввалились в комнату Никуленко, и дверь за ними с треском захлопнулась.

Алексей спросил Альмухаметова:

— Как думаешь, что все это значит?

Ибрагим не ответил. Редкие черные брови его были гневно сведены, глаза ярко поблескивали.

— А Никуленко-то каков? — спросил Клюев, стирая со щеки подсохшую мыльную пену. — Хорош тип.

— И Пашка не лучше, — подхватил Саша Смирнов. — Я видел, как он кривлялся, словно обезьяна.

Наступило неловкое молчание. Все с ожиданием и затаенным любопытством поглядывали на мастера. За стеной, в комнате Никуленко, гудели неразборчивые голоса, слышался хохот, топот ног.

— Да-а, — наконец нарушил молчание Алексей, — недаром говорится: заведется одна паршивая овца — все стадо перепортит… Ну, ладно, — он встряхнул головой, улыбнулся и осмотрел озабоченные лица ребят, — не будем падать духом. Идите ужинайте, а потом — на буровую…