Глава двенадцать

Роза

– Мне плевать, что все говорят. Если ты смогла привести моего прогнившего сына на святую мессу, то какой же плохой девицей ты можешь быть? ― Сирша Келли так громко объявляет при входе в собор Святого Креста, что удивительно, как ее не услышали все, кто уже сидел внутри церкви.

– Хватит об этом, Сирша. Ты отпугиваешь маленькую девочку, ― вмешивается ее муж, Найл, от моего имени, снова избегая смотреть на меня, как в день моей свадьбы. – Пойдем со мной, женщина, пока весь Бостон не услышал тебя, ― добавляет он, оттаскивая ее за руку.

– Попридержи коней, Найл. Мне интересно, как Роза провела нашего упрямого сына через двери церкви без того, чтобы он не поднял шум. Я не могу вспомнить, когда он в последний раз добровольно приходил послушать проповедь отца Дойла.

– Хватит ему голову морочить, Máthair - мама. ― Тирнан был здесь всего неделю назад. Или ты забыла, что он венчался в этой церкви? ― возразил Шэй, выражение его лица было полно веселья.

Должна признаться, когда я просила о посещении мессы, я не думала, что весь клан Келли тоже будет присутствовать. Кроме Колина, здесь собрались все мои ближайшие родственники. Если бы моя свекровь не была так потрясена, увидев Тирнана здесь со мной, я бы решила, что это еженедельный ритуал для всех Келли.

– Я знаю, что я сказала, Шэй. Я сказала добровольно, не так ли? ― Сирша бормочет своему сыну, внезапно заставляя меня почувствовать себя неловко из-за моего решения приехать сюда.

– Охотно, ― сказала она.

Как бы давая понять, что не я одна была вынуждена вступить в этот брак.

– Как насчет того, чтобы прекратить пустую болтовню и пройти к нашим скамьям? ― объявляет Тирнан, чувствуя мое беспокойство.

– Да, я согласен, ― подхватывает Найл, успешно отстраняя жену и ведя ее по церковному проходу к их местам.

Тирнан кладет руку мне на поясницу, призывая следовать за своими родителями. Мое лицо, должно быть, окрасилось в десять оттенков красного, когда его рука скользнула чуть ниже, пока он не схватил меня за щеку, прежде чем я успела сесть.

Это официально.

Он действительно дьявол.

Аид в его худшем проявлении.

Искушать Божий гнев прямо в своем доме, где бы он ни находился.

У этого человека действительно нет стыда.

Почему я полагала, что у него есть хоть что-то после всего того, что он сделал и сказал мне прошлой ночью и сегодня утром - не поддается моему пониманию. Воспоминания о том, что я позволяла ему делать со мной пальцами, ртом и членом, заставляют меня ерзать на своем месте.

И те унизительные вещи, которые он говорил мне.

Шлюха.

Распутница.

Никогда в жизни ни один мужчина не разговаривал со мной таким образом.

Мой отец приказал бы их повесить и сбросить с самого высокого моста за лодыжки, чтобы все знали, что разговор с его целомудренной дочерью в таком тоне будет для них смертным приговором.

Это было унизительно и оскорбительно.

И, к моему стыду, мне это нравилось.

Как будто я была другим человеком. Той, кто мог делать самые извращенные вещи, потому что он дал мне карт-бланш на их совершение. Я никогда не думала, что секс может быть таким. Франческо ни разу не рассказывал мне об этом виде прелюдии. То есть, я слышала грязные разговоры в тех редких случаях, когда ловила его с поличным с женщиной, но ничего подобного. Мне кажется, что я должна искупаться с ног до головы в святой воде, чтобы очистить свою душу. Потому что нет никаких сомнений в том, что мой муж намерен затащить меня в ад вместе с собой – так или иначе.

Когда мне удается вытеснить из головы все эти плотские мысли, боясь, что Христос освободится от своего креста только для того, чтобы позлить меня, я понимаю, что оказалась зажата прямо между братьями Келли. Я осознаю это только сейчас, потому что Шэй так широко расставил ноги, что его колено неуместно трется о мою голую ногу каждые две секунды. Я уже собираюсь что-то сказать ему, когда он опережает меня, пересаживаясь на свое место, чтобы привлечь внимание брата.

– Псс.

– Псс.

– Пссс, ― шепчет Шэй, кладя свою руку слишком близко ко мне и упираясь ею в перила скамьи.

– Что? ― пробормотал Тирнан.

– Удивлен, что увидел тебя здесь, вот и все, брат. Пришел исповедаться в своих грехах, да? ― насмехается Шэй, откинув голову назад, чтобы посмотреть брату в лицо.

Тирнан не шевелится, смотрит прямо перед собой.

– О, ты все еще злишься на меня?

– Насколько я помню, ты – ребенок, который вчера закатил истерику.

Шэй пожимает плечами.

– Что я могу сказать? Я не люблю проигрывать. Особенно с трудом заработанные деньги.

– Ты никогда в жизни ничего не зарабатывал тяжким трудом, брат, ― поспешил упрекнуть Тирнан, и на его верхней губе заиграла улыбка.

– Несмотря на это, я ненавижу так расставаться с пятью тысячами. Не меньше, чем с Колином.

– Разве сестра Райли не учила тебя, что азартные игры – это грех?

– Она научила меня многому, но не этому. ― Шэй усмехается.

– Ммм, ― напевает Тирнан, и когда он это делает, мое воображение возвращается к его спальне сегодня утром и к тому, как он напевает, касаясь моей влажной киски, говоря мне, какая я сладкая на вкус. Это воспоминание настолько сильное, что я не могу остановить дрожь, которая пробегает по моему телу от этого.

К моему полному ужасу, оба брата Келли видят мою непроизвольную реакцию.

– Спорим, если бы я сегодня заключил пари, то не проиграл бы, не так ли, dheartháir - брат? ― Глаза Шэй бессовестно скачут по моему телу, совершенно не обращая внимания на то, что его брат сидит рядом со мной. – Ага. Твоя жена выглядит как следует оттраханной. Молодец, ― шепчет он достаточно низко, чтобы слышал только его брат, но не настолько низко, чтобы я не уловила каждое слово его насмешки.

Это чудо, что мои глаза не выскочили из головы от шока и смущения. Только когда рука Тирнана переходит на мое бедро и сжимает его, я понимаю, что отец Дойл собирается начать свою проповедь.

Шэй скрывает усмешку, притворно покашливая, но затем прислоняется губами к моему уху.

– Не могу сказать, что я его виню. Если бы я был на его месте, я бы обязательно осквернил тебя сразу после того, как ты сказала «да» на том алтаре. Joder. Tal vez incluso antes de eso ― Черт. Может быть, даже до этого.

Я сухо сглатываю, прежде чем повернуть голову в его сторону, чтобы одарить его своим самым недовольным взглядом. Но, к моему удивлению, Шэй смотрит прямо перед собой, похоже, увлеченный проповедью. Он ведет себя так, будто не сказал только что - на месте Тирнана поимел бы меня еще до того, как я подошла к алтарю. Он настолько привержен этому фасаду, что это почти заставляет меня усомниться в своем здравомыслии и задаться вопросом, не было ли то, что только что произошло, всего лишь моим воображением. Я знаю, что я слышала.

Он действительно говорил мне такие вещи.

Не так ли?

Только когда Шэй издал легкий смешок, я поняла, что не сошла с ума. Я едва не бью локтем по его животу, но, когда хватка Тирнана на моем бедре усиливается, я вынуждена игнорировать его озорного брата и вместо этого обратить внимание на обслуживание.

Через несколько минут я начинаю расслабляться и чувствую себя здесь более непринужденно.

Я не лгала, когда говорила Тирнану, что посещение церкви приносит мне утешение. С самого детства мне нравилось наряжаться в воскресный наряд и слушать слово Божье. Даже когда в проповеди говорилось о том, что ад будет полон грешников, и я знала, что рано или поздно это означает, что вся моя семья почувствует его адское пламя, это все равно давало мне небольшое чувство утешения, что справедливость в конце концов восторжествует.

Что за каждое зло, совершенное моим отцом, он заплатит своей душой.

Особенно когда он бил меня ремнем по заднице за мою дерзость, меня успокаивало то, что есть божество, которое позаботится о том, чтобы в конце концов он воздал по заслугам. Конечно, это были мысли ребенка. Когда я стала девушкой, мне было больно осознавать, что, как и мой отец, демоны будут пировать плотью моих братьев за все те вещи, которые они совершат, став мужчинами. Каждый день я становилась на колени и молилась «Аве Мария», надеясь, что это спасет их души от такого конца – больше всего Франческо.

Когда я думаю об этом, меня вдруг осеняет, что, как жена Тирнана, я должна помолиться за его душу.

Но может ли какая-либо молитва спасти дьявола от возвращения в его законный дом?

Сомнительно.

Я все еще размышляю обо всем этом, когда чувствую тяжесть пары пристальных глаз, устремленных прямо на меня. Отец Дойл начинает рассказывать о Саломее и о том, как она соблазнила мужа своей матери, Ирода, танцуя для него соблазнительные танцы, только чтобы она и ее мать, Иродиада, могли попросить голову Иоанна Крестителя.

– Будьте осторожны в общении с этими Иезавелями, ибо они будут соблазнять вас своим серебряным языком и грешным телом, чтобы вы совершили самые ужасные преступления, известные людям. Будьте верны Богу и изгоняйте такие искушения с ваших зеленых пастбищ, ибо если они останутся, то сожгут все ваши труды дотла.

То, как он смотрит на меня, когда говорит это, заставляет меня вздрагивать по совершенно другой причине.

Я чувствую, как тело Тирнана мгновенно напрягается, его хватка на моем бедре оставляет след.

– Чертов лицемер, ― сквозь стиснутые зубы произносит Шэй, а затем плюет на пол, как будто это тротуар, а не святая церковь Господа.

Но я не могу найти в себе силы отчитать его за его вспышку или кощунственный поступок. В основном потому, что я считаю, что у проповеди священника сегодня была только одна аудитория. И это были я и мой муж.

– Я ему не нравлюсь, ― бормочу я себе под нос, обращаясь к Тирнану.

– Да пошел он. Теперь ты Келли. Ты не обязана ему нравиться. Он просто должен тебя бояться, ― отвечает Шэй от имени своего брата.

Я смотрю на Шэй, его добрые голубые глаза заставляют меня чувствовать, что у меня здесь есть хотя бы один человек, который меня не ненавидит. Он ходячий флирт, но за его действиями нет злобы. Затем я поворачиваюсь к Тирнану, надеясь увидеть в его глазах то же сочувствие, и хмурюсь, когда не нахожу его. Тирнан отпускает свою руку, выражение его лица – чистый холст, который я не могу прочитать или расшифровать.