"Не живется вам, ребята, спокойно". - Майор подумал о мече, спрятанном в гостиничном номере так, что сразу и не найдешь, и, нехорошо усмехнувшись, направился в уральскую жемчужину. Ему очень нравилась местная кухня.

Ариана-Ваэджа. Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа

Всю ночь шел снег. Склоны священных гор сделались совсем седыми, ели у их подножия словно оделись в саван. Казалось, в мире остался только один цвет белый. Цвет похорон, печали, расставания навсегда. Настало время всем прощаться со Столицей Городов. Те, кто благодарением Ахуры-Мазды имел семью, а значит, совершенством уподобился Гайомарту(1), уходили в дивный край, где царят мир и справедливость, освященные Зерваном(2). Путь туда одиноким был заказан. Им предстояло умереть в последней схватке со злом, от которого уже не спасала магическая защита. Драконы наступали. Они мучительно убивали жрецов, накладывая магические замки(3), насылали эпидемии, развязывали войны, пробуждали в людях животное начало. Они уже практически победили. Люди по всей земле стали забывать о том, что они боги. Но не все. Тот, кто остался человеком, шел сейчас на смергь сквозь снежную пелену. Следом за Учителем и его верным учеником. Длинные волосы Заратуштры развевались на ветру, мужественное лицо Гидаспы было решительно и бледно. В ушах его набатом звучали слова учителя: "В сердце держи, что учение вернется туда, откуда вышло..."

1 Совершенный самодостаточный андрогин.

2 Абсолют.

3 Эзотерическая практика, заключающаяся в том, чтобы наложить магический запрет на ту или иную информацию или действие. Например, существование так называемых заговоренных кладов, отыскать, а тем паче взять которые без снятия магического замка невозможно.

Забирая ключ от номера, майор уловил странное выражение глаз администраторши и, сделав вид, что поднимающиеся следом молодые люди ему неинтересны, неспешно прошествовал к себе. Включил "Радугу" на рахитичных ножках, внимательно осмотрелся и тихо присвистнул - так и есть, номер шмонали. Однако грамотно, практически ничего не нарушив и не позарившись на деньги. Сразу видно - профи. "Нет, Гранитный здесь ни при чем. - Майор переоделся и отправился в кабак ужинать. - Эти не лаптем щи хлебают. Ладно, будем посмотреть".

Ввиду вечернего времени веселящихся несколько прибыло. На тускло освещенной сцене уже вовсю наяривала рыжая певица в белом трико, разгулялся оркестр, лихо трясли задами танцующие, от всего сердца подпевая: "А на тебе, как на войне..."

Издалека завидев Сарычева, мэтр расцвел улыбкой лепшего друга, а официант, как видно, помня о майорских чаевых, подскочил к его столу с проворством истинно халдейским. Александр Степанович плотно закусил крабовым салатом, заказал шашлык по-карски и направился к барной стойке на предмет общения с прекрасным полом. Выбирать долго не стал, пригласил на танец первую попавшуюся потаскушку - плотненькую, наштукатуренную, в несуществующей мини-юбке.

- Меня зовут Шурик, - доверительно сообщил он.

- Я пригласить хочу на танец вас и только вас, - пропела со сцены рыжая певица.

- Двадцать пять баксов в час, не меньше двух, анально, орально отдельный счетчик, - заученной скороговоркой поведала девица и, когда он решительно кивнул, прижалась к нему нежно и доверчиво. - Мое имя Агнесса.

Когда плясать наскучило, майор усадил даму за стол, махнул рукой подскочившему халдею:

- Девушке поесть и выпить.

Заказ приволокли быстро, и Сарычев принялся увлеченно жевать, со вниманием слушая свою новую знакомую. Терзая цыпленка-табака, она не забывала с увлечением хлестать белое винище, а также, держа майора за клиента чувствительного и денежного, открывать ему свое бедное девичье сердце.

Как приехала она пятерочницей-отличницей

Поступать в Институт энергетический,

Да пристал к ней, девчоночке молоденькой,

Кучерявый доцент, морда бритая.

Морда бритая, похотливая,

А состоял он в приемной комиссии,

А поелику была она девица честная

И дала от ворот поворот псу лядащему,

То явил свою морду тот козел душный на экзамене,

Зарубив молоду-красу, эх, да по конкурсу.

А бяда, знамо дело, в одиночку не хаживает,

Принесли как-то раз люди добрые весточку,

Переслали, значится, из села родного с оказией,

Ну а в ней слово горькое писано,

Померла будто бы на Покров родимая матушка,

В одночасье слегла и тихонько преставилась.

А батяня-злодей, сапожищами топая,

Уж другую привел, молоду да сварливую.

И кричит та строптивица цельный день с утра до ночи,

Мол, не пушшу на порог кого ни попадя.

И пришлось той-то девоньке-паиньке,

Сызмальства у мамани-заступницы

Ничего-то плохого не видевшей,

За прописку лимитну поганую

Поступать на сучильню советскую.

Ох, порядки там были суровые,

В закуте проживали работницы,

Восьмером без сортира, болезные,

А старшой был у них отставной майор,

Душегуб, лиходей из опричнины.

И склонял он, хищный аспид, к блуду адскому

Всех работниц младых, кого ни попадя.

А поелику была ента девонька чистая

Словно белыя горлица, не целована,

То и закрывал он ей наряды соответственно,

И приговаривал при том еще язвительно,

Что если, мол, не ляжешь ты со мной в постелю белую,

С голодухи в мать-сыру землю

Сложишь враз свои белы косточки.

Так-то вот, с год, поди, сердешна промаялась,

ан смотри, стороной, поди,

Пролетают вдаль годы девичьи,

Ну а сердце, знамо дело, просит ласки, дело женское.

И вот как-то раз, на свою бяду,

Заприметила она парнишку фабричного.

Заприметила его враз и приветила,

Отдала ему свое сердце трепетно,

Ну а также девочесть, дело известное,

И любились дружка с дружкою посередь дубрав,

Потому как в закуте места не было.

И постлала им мать-сыра земля

Травы летние постелей брачною.

Ох, бяда, где ты ходишь, разлучница,

Сколько слез по твоей вине миром пролито,

Черный ворон на дубу каркнул пакостно,

И паренька того забрали в солдатчину.

И послали его-то сердешного

Басурмана воевать в степь ковыльную,

Да вот только исхитрились гололобые