ГЛАВА 13

Что бы сделала Грейс Лэтем на моем месте?¹¹ Что ж, на протяжении двадцати детективных романов она неслась навстречу убийце с единственным имеющимся доказательством, тем самым подвергая себя смертельной опасности. В этом и была разница между мной и Грейс — ей удавалось наткнуться на улику, полезную подсказку или что-то в этом роде. У Грейс также был щеголеватый полковник Примроуз, который снабжал ее внутренней информацией и в последнюю минуту спасал ее благовоспитанную задницу. У меня такого союзника не было.

Поэтому, несмотря на голубое небо, улыбающееся мне в то раннее субботнее утро, настроение было мрачным. Я стоял у кухонного окна, наблюдая, как белые облака игриво плывут по голубым полям неба, солнце сияет с безжалостным весельем, высушивая дождевые лужи, мокрые крыши, блестящие улицы и мой отсыревший мозг.

За банкой Таб я зафиксировал на бумаге факты, которые успел обнаружить к тому времени.

У Тары был мотив: по данным полиции, она должна унаследовать значительную сумму денег. В большинстве романов Лесли Форда это служило достаточным основанием для убийства, но как это относилось ко мне? Я не упоминался в завещании Роберта, а когда умру я сам, все мое состояние уйдет различным ЛГБТ организациям.

Я мог бы назвать и другие причины, по которым кто-то мог избавиться от Роберта: ревность, например. Клод терзался ревностью после того, как Роберт бросил его, но Клод тоже мертв. Конечно, Клод был всего лишь одним из многих, так что, возможно, еще один из отвергнутых любовников Роберта был там, в партитуре. Но опять же, зачем преследовать меня? У нас с Робертом не было романтических отношений.

Возможно, Роберт стал жертвой преступления на почве ненависти. Макс, например, ненавидел Роберта, но я не мог себе представить ситуации, при которой Макс заколол бы Роберта, кроме как в кульминационный момент выяснения отношений. Убийство Роберта было спланированным. Никто случайно не таскает с собой шахматные фигуры, за исключением, может быть, недовольных российских экс-чемпионов. Кроме того, хотя Максу, возможно, и наплевать на мой образ жизни — или на меня, если уж на то пошло — я не мог поверить, что мое существование беспокоило его настолько, чтобы он потрудился разработать план моего устранения.

Я почесал нос кончиком ручки. Да, возможных причин множество, и каждая из них казалась более невероятной, чем предыдущая. Может быть, теория шантажа не была такой уж надуманной. Роб отчаянно нуждался в деньгах, и он получал удовольствие, наблюдая, как кто-то страдает. Он никогда не руководствовался здравым смыслом в своих увеселительных забавах. А детектив Риордан, похоже, не отличался особым чувством юмора. Но хотя я понимал, что Риордану может быть выгодно обвинить меня в убийстве Роберта, не думаю, что он рискнет пойти на третье убийство.

Поэтому, хотя я мог придумать несколько причин — плохих и хороших — для смерти Роберта, я не мог прийти к общему мотиву для убийства и Роберта, и меня. И я был убежден, что устранение Роберта не было уникальным и обособленным событием. Это было связано с … моей смертью.

Хотя, очевидно, копы не разделяли моего мнения, я полагал, что это указывает на более широкую картину. Но вот тут-то мое аккуратное логическое уравнение и развалилось. Почему меня не тронули? Почему вместо этого убили Клода? И вообще, при чем тут Клод?

Я вздохнул и бросил ручку на стол. Встал и еще раз поставил «Реквием» Верди. Хотя, это должно было вселить ужас в мое сердце, по иронии судьбы, когда я рассеянно слушал навязчивую прекрасную «Libera Me», то чувствовал себя спокойно и был уверен, что, если просто продолжу в том же духе, ответ придет сам. Ну и что с того, что полиция мне не поможет? У копов не было личной заинтересованности. В отличии от меня.

Проблема была в том, что мне пришлось согласиться с Риорданом и странным Чаном. Мотив убийства, уходящий корнями в подростковый возраст, казался надуманным.

Что, черт возьми, это значило? Что я мог бы весь день тасовать факты и ни на йоту не приблизиться к истине?

Я взглянул на часы, достал телефонную книгу и попытался дозвониться по всем номерам, указанным в разделе «Лэндис». Поскольку была суббота, мне ответили реальные люди, а не их автоответчики, но восемь телефонных звонков спустя у меня не было никаких зацепок. Я ничего не понимал. Это всегда срабатывало в детективных романах.

Незадолго до одиннадцати часов я спустился вниз к Ангусу. Он читал репортаж об убийстве Клода в газете, которую при моем появлении виновато сложил и сунул под прилавок. Но я уже увидел заголовок: «Убийца нацелен на гей-сообщество».

На следующие выходные у нас была запланирована автограф-сессия — конечно, при условии, что мы еще будем живы. Для успешного проведения такого мероприятия требовалась основательная подготовка: наличие достаточного количества копий книг автора под рукой, заблаговременно приготовленная рекламная продукция, небольшой фуршет. Я потратил на организацию уйму сил, что вселяло надежду на хороший результат.

Поскольку автор был геем, я понимал, что придется готовиться усерднее, чем обычно. Клод отвечал за прохладительные напитки; теперь все легло на мои и Трейдера Джо плечи.

Ангус вернулся с обеда, и мы разработали меню; то есть я выдавал идеи, а Ангус корчил рожи и имитировал рвотные позывы.

— Сырные слойки, — посоветовал он.

— Тертый сыр испачкает книги.

— Все любят сырные слойки. Даже п…

— Даже педики?

Ангус начал кашлять, как будто уже подавился этой слойкой.

Я взглянул на него.

— Исходя из твоего обширного кулинарного опыта, что ты думаешь о клубнях сладкой болотницы, завернутой в бекон?

— Э-э… да, неважно. Я…

Я ждал.

Ангус вертел в руках скрепку для бумаг.

— Я тебе понадоблюсь в тот день?

— Есть какая-то причина, по которой ты не хочешь быть на работе в тот день?

Ангус покраснел везде, где виднелась его кожа, и мне стало немного жаль его.

— Нет, — пискнул он.

— Хорошо. Потому что ты нужен мне здесь.

— Просто... сейчас полнолуние.

Я сдержал свой первый комментарий и сказал:

— Будут и другие полнолуния, Ангус.

* * * * *

Спустя пару часов позвонил Брюс. Я занимался счетами. Не самое мое любимое занятие.

— Что делаешь? — Его голос был низким, интимным.

— Работаю.

Тихий смех.

— Как?

— Как обычно. Что ты делаешь? Над чем работаешь в эти дни?

Два телефонных звонка менее чем за двенадцать часов. Вау! Наконец-то я стал приобретать друзей и оказывать влияние на людей.

— Я фрилансер. Мне решать и выбирать.

Пока Брюс рассказывал о том, о чем он решал и выбирал, я рассеянно слушал, подсчитывая цифры.

— Но я не люблю путешествовать, — говорил Брюс. — Я, должно быть, старею. Стараюсь находить то, что меня интересует поближе к дому.

— Должно быть, это мило. — Я скосил глаза на свои расчеты.

Пауза, а затем:

— Что-то не так?

— Нет. Конечно, нет.

— Да. Что-то есть. Послушай, Эдриан, я сказал тебе правду. Я не работаю над историей о гей-убийце. «Бойтаймс» выделил другого сотрудника. А я просто хочу увидеть тебя снова.

— Я тебе верю.

— Так когда я смогу тебя увидеть?

Не знаю, в чем была проблема. Я соблюдал целибат — более подходящее слово для обозначения одиночества — в течение многих лет. Теперь в моей жизни был кто-то, кто говорил правильные вещи, поступал правильно, и внезапно я почувствовал давление. Вот тебе и проповедь Риордану о здоровых, приносящих удовлетворение гомосексуальных отношениях.

— Не знаю, — ответил я, наконец.

— Сегодня вечером?

Я попытался придумать вескую причину для отказа. Но ничего путного не пришло в голову.

— Сегодня вечером устроит.

— Я заеду за тобой.

* * * * *

Ближе к вечеру торговля активизировались, и мне пришлось отложить роль детектива-любителя.

После изначально медленного старта бизнес последовательно развивался. Это была одна из причин, по которой я предложил работу Роберту, когда он в ней нуждался — магазин требовал больше, и я не справлялся сам, хотя и пытался. Я не хотел заканчивать свой период анабиоза, позволив живому дышащему человеку вторгаться в мое пространство. Теперь я не мог избавиться от ощущения, что, возможно, этот инстинкт был правильным.

Когда в зале, наконец, наступило затишье, я сделал небольшой перерыв, съел яблоко и половину сэндвича с куриным салатом в своем кабинете, еще раз просматривая школьный фотоальбом Роберта. Я изучал незрелые несформировавшиеся лица членов Шахматного клуба, как будто пытался прочесть их мысли. Вот тогда-то и загорелась лампочка.

Тара.

Нет, она не состояла в Шахматном клубе. Она даже не посещала Академию Уэст-Вэлли, но провела то долгое жаркое лето с Робертом, и ей не терпелось узнать о нем все. А Роберт любил поговорить.

Я набрал номер Тары.

Она явно не была в восторге от моего звонка. Я слышал, как работает телевизор, а на заднем плане кричат дети. Серенада Сиу-Сити.

— Эдриан, это было так давно, — наконец, запротестовала Тара, когда я объяснил, что мне нужно.

— Знаю, но постарайся вспомнить. Шахматный клуб распался после одного семестра. Почему?

— Это скучная игра.

— Ладно тебе, Тара.

Тяжелый вздох прокатился словно по милям кукурузных полей и холмистой прерии.

— Я действительно не знаю. Правда.

— Что говорил Роберт?

Я слышал ее колебания, ее сомнения.

— Если бы он хотел, чтобы ты знал, Эдриан, он бы тебе рассказал…

— Да ладно!

Раздраженно она сказала:

— Кажется, кто-то сжульничал. Один большой матч. Турнир, думаю, ты бы назвал это турниром между школами. Кто-то из Западной долины сжульничал, и участника из «Уэст-Вэлли» дисквалифицировали.

Я воспринял услышанное с сомнением.

— Это не то. — Я не знаю, чего ожидал. Вообще-то, знаю. Мотив для убийства.

— Ну, это единственное, о чем я знаю. Подумай об этом, Эдриан. Неловкая ситуация. Дети не любят подобные вещи. Особенно подростки. Даже спустя несколько месяцев, Роберт продолжал злиться.