Часть тертья. Билокации

Пока   «Беспокойство» находилось в Нью-Йорке, до Линдси доходили слухи о «Турецком Закоулке», который действительно считался, не в сугубо метафорическом смысле, «спасительным уголком Азии». Вроде «Вот вы в ужасной высокобуржуазной гостиной Нью-Йорка, а через минуту вы уже в азиатской пустыне, на горбе двугорбого бактриана, ищете затерянный подземный город».

    — В смысле, после короткого визита в Чайна-таун и вдыхания неких паров.

   —   Не совсем так. Всё не настолько субъективно.

  — Ты хочешь сказать, что это не умственная транспортировка, а действительно физическая?

    —  Трансляция тела, своего рода вторичное воскресение, если угодно.

    —  Слушай, кто от такого откажется? Где этот дивный уголок?

   —  Где, действительно... за которыми из этих штабелированных тысяч окон, освещенных и темных? Трудные поиски, нечего сказать.

Ну, на прошлой неделе, скажем так, поиски начались, по крайней мере, неожиданно.

 Линдси Ноузворт ехал на верблюде сквозь ночь, и понял, что наслаждается своим одиночеством, вдали от постоянного хаоса типичной палубной вахты   —  поле обзора усеяно звездами, четырехмерное пространство в чистейшем виде, больше звезд, чем он когда-либо видел на своей памяти, хотя у кого было время их рассматривать, так много мелких повседневных дел каждый день приковывали его взгляд. Честно говоря, у него возникало всё больше сомнений относительно практической пользы света звезд, и в последнее время он начал изучать исторические мировые битвы, пытаясь выяснить, как условия освещения могли повлиять на исход событий, даже начал подозревать, что свет мог быть тайным решающим фактором истории   —  не только то, как было освещено поле боя или флот противника, возможное искривление света через определенное окно во время важнейшего государственного собрания, или как солнце садилось за какую-то важную реку, или свет определенным образом упал на волосы и таким образом отсрочил казнь политически опасной жены, от которой решительно собирались избавиться...

    —  Ааа... Ч-т!

 Вот, вот оно снова   — роковое слово! Слово, которое по предписанию врача ему запрещено произносить даже в мыслях...

 C.A.C.A., или Соглашение о всестороннем ежегодном обследовании «Друзей Удачи», предусматривало ежеквартальные медицинские обследования на официальных Контрольных станциях эскулапами страховой компании. В последний раз, когда Линдси проходил обследование в Мэдисин-Хэт, Альберта, они провели какие-то тесты и нашли симптомы Гименеемании в начальной стадии:

  —   Это аномальное желание жениться.

   —  Аномальное? Что в этом аномального? Никогда я не скрывал, что это   — мое главное желание в жизни: не быть больше одному, быть вдвоем, два   — больше, чем один, это исчислимо два, но...

  —    Вот. Как раз это мы имели в виду.

 На улице было лето, в последних лучах солнца горожане играли в боулинг на лужайке. Смех, крики детей, спокойные взрывы аплодисментов, и что-то во всем этом заставило Линдси, всегда отрицавшего такие идиллические сообщества, ненадолго испугаться за структурную целостность своего сердца. С тех пор он с несколько настораживающей частотой получал официальные бланки анкет, почти открытые требования предоставить образцы его физиологических жидкостей, внезапно являлись бородатые джентльмены в очках, с различными европейскими акцентами, в настоящих белых пальто, желавшие его обследовать. В конце концов, «Беспокойство» улетело без него, Чик Заднелет временно взял на себя обязанности старпома, чтобы Линдси мог получить аттестат соответствия Биометрического института невропатии, пройти «батарею» тестов умственных способностей, после окончания которых должен был поспешить в некий не отмеченный на карте оазис Внутренней Азии, служивший базой подпустынных суден в регионе, для рандеву с подпустынным фрегатом Его Величества «Саксаул».

Словно Валаамова ослица, этой ночью верблюд первым почувствовал что-то неладное, замер на полпути, все его мускулы сжались, он попытался издать крик, не свойственный верблюдам, чтобы его седок наконец-то обратил внимание на странность.

Вскоре Линдси услышал, как из-за дюны слева от него кто-то зовет его по имени.

  —  Да, остановись на минутку, Линдси,   — добавил голос с другой стороны дороги, источник которого нельзя было найти.

   —  У нас для тебя сообщения,   — засвистел увеличившийся хор голосов.

  —  Всё нормально,   —  обнадежил верблюда старый бойскаут Линдси,   — это здесь обычное дело, об этом сообщал еще Марко Поло, лично я сталкивался с чем-то таким также на Крайнем Севере, да, много раз.

   Громче, словно отвечая на всё более назойливые вопросы:

  —   Простое Вознесение Песка, отсутствие света, слух обостряется, энергия перераспределяется в органах чувств...

    — ЛИНДСИЛиндсиЛиндсилиндси...

Верблюд оглянулся на него и долго вращал глазами, что при прочих равных условиях должно было выражать скептицизм.

  — Ты должен покинуть этот путь, с которого тебе велели не сходить ни на шаг, иди к нам, за эту дюну...

  — Я подожду здесь,   — ответил воздухоплаватель настолько чопорно, насколько позволяла ситуация.   —  Если вы выйдете ко мне.

    —  Здесь много жен,   — звали голоса.   —  Не забывай, это Пустыня...

    —  С ее широко известным влиянием на психику...

     — ...которое зачастую можно устранить с помощью многоженства.

    —  Хехе...

  —  Жены в цвету, призрачные поля, полные жен, Линдси, это Большой Базар Жен на Мировом Острове...

И не только шипящие слова, но еще и мелодичные звуки, поцелуи, посасывание вперемешку с непрерывным трением песка под копытами верблюда. Непонятное местное оскорбление, направленное на него? Или это они хотят приманить верблюда?

Так звезда за звездой взбиралась в свой зенит, а потом спускалась вниз, а верблюд шел своим путем, шаг за шагом, и всё вокруг было пронизано ожиданием...

 На рассвете откуда-то сверху появился кратковременный ветер. Линдси узнал запах расцветшего дикого тополя «Евфрат». Настоящий оазис где-то рядом ждал всю ночь его приезда, после утренней передислокации он нашел остальных членов экипажа, валявшихся без дела, наслаждаясь воздействием воды с каким-то странным вкусом, но на самом деле вовсе не ядовитой,   —  вообще, она пользовалась популярностью среди многочисленных путников, которые о ней знали, это был арык или гашиш   —  куратор перехода между мирами.

Линдси лишь покивал головой при виде открывшейся его взору живописной сцены химической оргии. Одно ужасное мгновение он был уверен, без каких-либо разумных причин, что никто из этих людей не является членом его экипажа, скорее, это был призрачный Отряд из какой-то Кельи, которую он никогда не хотел бы посещать, они хотят причинить ему вред, скрупулезно и затейливо замаскировавшись под «Друзей Удачи».

 Но потом Дерби Сосунок заметил его, и это минутное замешательство прошло.

  —  Еее, вы только взгляните, кто пришел. Эй, Чокнутый! Когда тебя выпустили из больнички? Я думал, тебя закроют там навсегда.

Успокоившись, Линдси ограничил свой ответ состоящей из семнадцати слогов универсальной угрозой физического насилия, даже не упомянув мать Сосунка.

  —  А теперь настроим Специальные Детали Пустыни... Задраить люки по всей длине судна...Экипаж готовится к погружению...

Всюду ощущалось волнение, характерное для путешествий под песком, экипаж судна деловито бегал туда-сюда в тусклом освещении подпустынного фрегата «Саксаул». Песочные буры с бриллиантовым острием раскручивались до крейсерской скорости, почти без трения входя в пески Внутренней Азии, после чего в дело дружно вступали крылья управления, увеличивая угол проникновения. Те, кто мог наблюдать за ними с ближайшей дюны, вероятно, испытали суеверный ужас, поскольку судно, осуществив неторопливое погружение в неосвещенный мир, в конце концов исчезло под песком, лишь эфемерный пылевой вихрь остался там, где ушла под песок корма.

 Достигнув стандартной рабочей глубины погружения, судно выровнялось и перешло на крейсерскую скорость. Внизу в машинно-котельных отделениях Бригада Вязкости начала по очереди переводить в рабочий режим переключатели, передававшие главному двигателю судна сигналы так называемых Трансформаторов Эта/Ню, из-за чего смотровые окна на капитанском мостике задрожали, как барабанные перепонки, последовательность цветов на полированных поверхностях и вид из окна начали проясняться в равной мере.

   —  Теперь зажгите все крейсерские огни,   —  приказал капитан Тоудфлекс.

Катодные нити фар-прожекторов накалились до надлежащей температуры эксплуатации и длины волны, видимость под дюнами сначала была размыта, но вскоре ее отрегулировали, и мир вокруг заиграл яркими красками.

 Он настолько же мало напоминал мир на поверхности пустыни, насколько глубины океана напоминали его поверхность. Здесь роились огромные стаи жуков, словно с любопытством, переливались в лучах прожектора, но были слишком далеко, чтобы рассмотреть их в подробностях, в некоторых случаях действительно очень далеко за размытыми пределами видимости, темные очертания следовали за судном, то и дело ослепляя вспышками, яркими, как обнаженная сталь. Вскоре, в соответствии с картами   —  они скорее почувствовали, чем увидели   — по правому и левому борту возникла зубчатая горная цепь, известная старым волкам пустыни как Блаватская пучин.

  —  Человек может использовать свой ум одним единственным способом,   —  весело сообщил своим гостям капитан Тоудфлекс,   — располагать им как инструментом, склонности к которому он не может противостоять. Эти окна здесь по сути просто для развлечения таких салаг, как вы   — без обид, конечно.

  — Всё в порядке,   — ответили Друзья Удачи бодрым хором, они долго тренировались.