Глава 5

— Не смотри на меня так, — буркнул Хадсон, закидывая в рот несколько таблеток анальгина и запивая их водой.

Нина укоризненно покачала головой. Видимо, ее взгляд означал что-то типа «поверить не могу, что ты это сделал». Утро Хадсона началось с ужасной головной боли, а когда он кое-как собрался и пришел на работу все подряд начали донимать его бесконечными звонками и письмами. Из-за этого нормально сосредоточиться было невозможно, и он чуть не накосячил со вскрытием. Кое-как закончив с телом, Хадсон принялся отвечать на письменные запросы от многочисленных юристов и следователей, которые почему-то считали, что важнее их дела в городе Нью-Йорк больше ничего не существует. Каждый хотел получить результаты своей судмедэкспертизы как можно скорее, более того, привлечь Хадсона в качестве свидетеля для дачи показаний в суде. Они рвали его на части, будто стервятники тушу умершего в пустыне животного, отказываясь понимать, что для обработки улик, анализа ДНК и прочего требуется время. А если Хадсон отказывался делать экспертизу, по причине того, что улику затоптали офицеры ЧПУ и теперь она просто непригодна для анализа, ему приходилось выслушивать в свой адрес длиннющие тирады о лени и некомпетентности.

Всех этих канцелярских крыс абсолютно не интересовало, что для установления причины смерти, Хадсону не достаточно было просто взглянуть на тело и написать первое, что придет в голову. Сперва необходимо дождаться результатов токсикологической и баллистической экспертиз, и только после этого можно писать заключение. А помимо срочных дел у него было еще куча отложенных. Почта ломилась от десятков запросов агентов подразделения Альфа. Кроме того, на этой неделе ему предстояло еще два выступления в суде, и одно из них с адвокатом, который давно точит на Хадсона зуб из-за того, что тот отказался пойти с ним на свидание. И это еще даже обед не наступил.

Так что сейчас, все чего он хотел — сделать себе чашечку чая и, завернувшись в теплый плед, уютно усесться на диване. Что ему точно не нужно, это очередные нотации от Нины. Вчера вечером они с Джулилей чудесно поболтали и он был безмерно этому рад. Эти несколько часов были словно лучик света в его серой унылой действительности. Нужно завязывать жалеть себя. Вот только если б не это убийственное похмелье. Вчера болтая с Джулией он забыл выпить достаточное количество воды и сегодня расплачивался за это.

— О чем ты только думал?

Хадсон скосил глаза на свой планшет, куда только что пришло уведомление о новом письме и ему захотелось взвыть. Решив, что проверит почтовый ящик позже, он перевернул планшет и ответил.

— О том, что Трент довольно симпатичный кексик, который пригласил меня на танец. Почему вдруг я должен был отказываться?

— Не уходи от сути.

Хадсон с досадой выругался.

— И ты туда же. В конце концов, что такого ужасного я сделал? Мы с Себом больше не вместе, Нина.

Было совершенно очевидно, что пока Нина не выскажется, работу продолжать бесполезно.

— Как думаешь из-за кого?

Хадсон снял очки и устало потер переносицу.

— Я не собираюсь это обсуждать.

— Вот вечно ты так, — возмутилась Нана, с размаху плюхаясь в кресло за столом напротив.

— Это не твое дело, — огрызнулся Хадсон. — Больше не твое.

— Не правда, — возразила Нина, на этот раз более мягко. — Ты мой друг и я волнуюсь за тебя. Или ты будешь делать вид, что этих десяти лет не было?

Хадсон возмущенно фыркнул.

— Хватит строить из себя обиженного, — решительно заявила Нина.

Хадсон уставился на нее, раскрыв рот.

— Ты врала мне Нина. На протяжении очень долгого времени.

— Ты прекрасно знаешь, почему я это делала. И я уже тысячу раз сказала, что мне жаль.

Хадсон откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди.

— Ага. Только этого не достаточно.

— И чего же ты хочешь? Что я должна сделать, чтобы ты наконец простил меня? — Нина наклонилась вперед и заглянула Хадсону в глаза. — Прошу тебя, Хадсон. Вы оба одинаково мне дороги. Не заставляй выбирать. Я люблю его.

На миг Хадсон даже перестал дышать. Он пристально посмотрел в глаза своей подруги и увидел в них бесконечную боль.

— Ты... и правда, любишь его?

— Да. — Нина взяла своего друга за руку и опустила взгляд. По ее зардевшимся щекам вниз покатились слезы. — Каждый день своего молчания я корила себя за то, что держу это втайне от тебя. Я тогда не знала, что у нас с Рэйфом все будет настолько серьезно. Но чем больше мы узнавали друг друга, тем отчетливее я понимала, что все его вызывающее поведение это напускное. Внутри он совсем другой. Я нужна ему Хадсон. Он так долго был один на один со своей болью и страхом. Я не могу вот так отвернуться от него.

Хадсон был ошеломлен. Он еще никогда не видел свою подругу такой. Он знал ее давно. Нина могла быть очень милой и нежной, но в то же время достаточно сильной, чтобы взять оружие, надеть на себя снаряжение и выйти в поле вместе с другими агентами обороны подразделения Альфа. За годы работы бок о бок с этой женщиной, Хадсон не раз убеждался в ее компетентности. Она была спокойной, вдумчивой и всегда серьезно относилась к их работе. Но в то же время могла и пошутить. Хадсону нравились ее шутки, так как во многом их с Ниной чувство юмора совпадало. Учитывая специфику их профессии, сохранять позитивный настой было крайне важно, иначе они оба уже давно сошли бы с ума. По этому Хадсону было так сложно понять, как такая веселая и добродушная девушка как Нина могла влюбиться в Рэйфа Хоббса.

— Не кажется ли тебе, что ты путаешь любовь с жалостью?

Нину, казалось, возмутил подобный вывод.

— Нет, не кажется. Разве ты испытывал жалость к Себу?

— Это не одно и то же.

— Да неужели? Его семья и мы с тобой единственные, кто знает, сколько боли ему приносит каждый сделанный им шаг и сколько усилий он прилагает для того, чтобы не хромать. Он каждую неделю ходит на физиотерапию и притворяется, что все не так плохо, потому что прекрасно понимает — как только скажет правду, работе в поле конец. Из-за своего молчания он обречен страдать, ведь врач, который ни о чем не знает никогда не выпишет ему соответствующие обезболивающие.

Хадсон упрямо продолжал молчать, сжав челюсти.

— А когда вы еще были вместе, думаешь, я не знала истинной причины, по которой он постоянно наведывался в твой кабинет? Да, я шутила, что вам бы только в доктора поиграть и полапать друг друга, но это лишь для того, чтобы скрыть, как сильно я переживаю. Думаешь, я не видела его заплаканных глаз, каждый раз как он выходил отсюда? Я прекрасно понимала, что только здесь, рядом с тобой, он может не притворяться и дать волю слезам, может не сдерживаться и облегчить ту ужасную физическую боль, что день за днем терзает его.

— Хватит, — тихо пробормотал Хадсон, чувствуя, как защипало глаза. Он не нуждался в напоминании. И если бы он только мог, то забрал бы боль любимого себе, но к сожалению это было невозможно.

Нина пристально посмотрела ему в глаза.

— Я чувствую то же самое, каждый раз как вижу, что Рейф морщится от боли. Печаль — да, беспомощность от того, что ничем не могу помочь — безусловно, но не жалость. Все, что я могу — лишь быть рядом, всячески проявлять свою любовь и поддерживать его в особо трудные моменты. — Нина отвела взгляд и горько покачала головой. — Я... ничего тебе не рассказывала, потому что знала, как ты отреагируешь. Несмотря на всю мою любовь к тебе, Хадсон, я знаю, каким эгоистичным ты можешь быть.

Териан волк замер, удивленно уставившись на подругу.

— Что прости?

— Вспомни, как ты повел себя, когда все узнал. Тебя заботили только ты и твои чувства. Можешь сколько угодно обвинять меня в лицемерии, но я скрывала наши с Рейфом отношения только чтобы защитить его. Все было очень сложно, ведь они фактически завязались тогда, когда я, узнав о его болезни отказалась бросить его. А он не хотел, чтобы все это всплыло наружу, не хотел отягощать свою семью тем, что неизлечимо болен так же, как их отец. Не хотел к себе жалости или особого отношения. Ты бы сделал для Себа то же самое.

— Я...

Нина остановила его взмахом руки.

— Не надо. Или ты считаешь меня полной дурой?

— Я никогда так не считал! — выкрикнул Хадсон вставая.

— Тогда не делай вид, будто ты всегда делился со мной абсолютно всем. Да я и не претендую на это. Пока вы с Себом были счастливы, плевать, что происходит у вас за закрытыми дверьми. Но своим эгоизмом ты все испортил. Твое мнение всегда было для тебя превыше всего. Всегда.

— Это просто смешно! — возмутился Хадсон.

— Да неужели? Вспомни хоть один спор с Себом, где ему не пришлось бы уступать.

Хадсон недовольно нахмурился.

— Да сто раз такое было.

— Можешь привести пример?

— Ну... я не смогу припомнить все наши разногласия. Но я абсолютно уверен, что если бы он считал себя правым, то никогда бы не уступил.

— Нет, Хадсон! В том то и дело. Не важно, прав он или нет, Себ всегда уступает, потому что любит тебя. Потому что твое счастье для него намного важнее собственной правоты. Но это нездоровые отношения и, думаю, где-то в глубине души ты и сам это понимаешь. — Нина встала и, облокотившись ладонями на стол, твердо посмотрела Хадсону в глаза. — Ты ведь поэтому не хочешь дать вашим отношениям второй шанс? Ведь если облажаешься и на этот раз, то пути назад точно не будет.

Терпение Хадсона лопнуло и он подскочил со своего кресла, хлопнув ладонями по столу.

— Ну все! Довольно! Я понятия не имею, откуда у тебя подобные мысли, но они не имеют ничего общего с истиной. Разговор окончен. Вы с Рэйфом один другого стоите. Желаю всего хорошего.

Нина расправила плечи и сжала кулаки.

— Знаю, ты хотел, чтобы это прозвучало как оскорбление, но не выйдет. Потому что я знаю его. Знаю, что он хороший и заслуживает любви. Он никогда не пренебрегал моим мнением. У нас равные партнерские отношения. И что бы ты ни думал о Рэйфе, он никогда не вел себя со мной, как самовлюбленный эгоистичный мудак.