– Где и когда вы познакомились с моей женой? Губы Горынина едва шевелились, слова с трудом продирались сквозь пересохшее горло.

– Я не знаком с вашей женой, товарищ генерал-лейтенант! Серж был немало удивлен, но еще полагал, что всему виной какая-то досадная ошибка, недоразумение, и все скоро разрешится.

– Не лгите мне! – крикнул генерал неожиданно тонким голосом.

– Я правду говорю, товарищ командующий. Не имею чести знать!

– Вот только о чести мне ничего не говорите! Только не вы! – снова выкрикнул Горынин с необъяснимой запальчивостью. – Уж кому бы говорить о чести, так только не вам!

С этими словами он взял со стола какие-то листы бумаги, или картинки, и, приблизившись к Сержу, разложил их перед ним на столе для совещаний.

– Не знакомы, говорите? Как тогда вы объясните это?

Серж сделал шаг вперед и склонился над столом. Это были фотографии, пять или шесть снимков довольно большого формата, 15 на 22, насколько он разбирался в фотопечати, и очень хорошего качества. Профессиональная работа, отметил он про себя машинально. И все фото были сделаны на прошедшей субботней свадьбе. На паре снимков изображался их стол в углу, он узнал себя со спины, а так же Олю и Стеллу напротив. Еще на двух они со Стелой танцевали, ничего, в общем, предосудительного. И еще на двух запечатлен их со Стеллой побег со свадьбы, как раз тот момент, когда они спустились по боковой лестнице и уже заворачивали за угол. Правда, Стеллы на этих фото видно практически не было, он уже пропустил ее вперед по дорожке, поэтому из-за его плеча выглядывала лишь небольшая часть ее головы, что не позволяло даже ее опознать. А вот он оглянулся, как раз когда сработала вспышка, – дважды сработала, – так что и он был представлен дважды, во всей красе. Судя по всему, либо его, либо девчонок на свадьбе пасли. Неизвестный фотограф следил за ними, фиксируя каждый шаг. Впрочем, такой ли уж неизвестный? Серж хорошо помнил, у кого видел фотоаппарат в тот вечер.

– Ну? – генерал нетерпеливо подталкивал его к ответу.

Серж развел руками.

– Что я могу сказать? Это я, здесь Стримкова Ольга, а эту девушку зовут Стелла. Во всяком случае, так ее называла Ольга.

– Вот, видите, один раз вы уже сказали неправду.

– В чем же неправда, товарищ генерал-лейтенант? Клянусь честью!..

– Вы солгали, утверждая, что не знакомы с моей женой. Вот она, Стелла, и есть моя жена, так что о своей чести помолчите-ка, ладно?

Сержа точно кипятком облили, от слов Горынина кровь бросилась ему в лицо, перехватило дыхание. Сразу припомнилась неудачная попытка Хостича тогда, на свадьбе, остановить его.

– Но, товарищ генерал-лейтенант! Товарищ командующий! – вскричал он в непритворном отчаянии. – Я и в самом деле не знал, что она ваша жена! Да и так, ничего предосудительного... Всего один танец... Целомудренно. Здесь, кстати, хорошо видно. И все, разошлись.

– Разошлись, говорите? А это что? Генерал ткнул отполированным ногтем в фото побега. – Это что значит? Куда вы с ней направились?

Тут Серж понял, что, поскольку прямых доказательств, крамольных кинофотодокументов не имеется, надо всячески отпираться и все отрицать.

– Э, нет, товарищ командующий, – сказал он. – Здесь совсем другая история.

– Рассказывайте!

– Так, особенно и нечего. После этого, – он указал на фото с танцем, – я вышел из кафе на улицу, покурить. Возле входа увидел девушку, незнакомую мне, которая не решалась в такой поздний час идти одна домой. Попросила проводить ее, я согласился, тем более, что и сам хотел пройтись, проветриться перед обратной дорогой, поскольку я за рулем. Вот, собственно, и все. Это оказалось недалеко, и минут через двадцать я уже вернулся обратно, к кафе. Где меня встретил ваш... фотограф. На свадьбу я не вернулся, в кафе больше не заходил, а сел в машину и через несколько минут уехал домой. С попутчиками, так что и свидетели имеются. Ни до, ни после свадьбы, товарищ генерал-лейтенант, с вашей супругой, или же с женщиной, которую знал бы как таковую, я больше не встречался. И это есть правда.

Горынин молчал. Протянув руку, он передвигал фотографии по столу, выравнивал, менял местами, снова переставлял, выстраивая по какому-то принципу. Могло показаться, все действия его бесцельны, но скорей всего он совершал их машинально, над чем-то все время мучительно размышляя. Эта мука и тяжесть дум проступали на лбу его глубокими морщинами. Внезапно он поднял голову и посмотрел Сержу прямо в глаза.

– Я вам не верю.

– Так спросите у нее самой. У Стеллы.

– Не волнуйтесь, с ней мы разберемся без посторонней помощи. Без вашей помощи.

Серж пожал плечами.

– Мне больше нечего сказать.

– Я так не думаю. Я как раз уверен в обратном, что вы еще много о чем можете мне рассказать. И вы непременно это сделаете.

Серж покачал головой.

– Никак нет, товарищ командующий.

– Посмотрим.

Горынин, заложив руки за спину и повесив голову на грудь, принялся расхаживать по кабинету, все время перед Сержем, в зоне его видимости. Он снова о чем-то думал, напряженно, и мысли его, судя по выражению лица, были ему неприятны. Серж следил за ним с вполне объяснимой опаской, ведь что ни говори, а от этого человека зависела его судьба. Он видел, как осунулся военачальник, и это причиняло ему боль, да, потому что, как и почти все в корпусе, любил его. И по этой причине никогда бы... Если бы знал. А ведь Марлинский совсем недавно говорил об этом, предупреждал, что у командующего новая жена, молодая и красивая. Да, да, да... И Отто хотел ему помешать тогда, притормозить... Черт, как же? Вот, невезуха!

Остановившись, наконец, рядом с Сержем, не поднимая головы и глядя в пол, командующий спросил его:

– А вы понимаете, что в моей власти немедленно, прямо отсюда, отправить вас на войну, в Литораль? Вы этого хотите? В Особый легион?

Сержа опалило каким-то задорным ужасом. И, понимая, что этих слов говорить не следовало бы, именно их произнес:

– Почту за честь, товарищ командующий, встать за Родину!

Командующий поморщился.

-- Опять вы о своем, о чести. Иногда ведь не мешало бы и головой думать. И о главном. В данном случае, о жизни. Ладно, сделаем так. Я предоставлю вам последний шанс. Выбор, у вас будет право выбрать то или иное развитие событий.

Он опять принялся ходить, туда-сюда, от стола до стены и обратно, потом вновь остановился перед Сержем.

-- Мои условия таковы. Либо вы сейчас же рассказываете мне все, до мелочей, что произошло, что было между вами и моей супругой там, на свадьбе, и тогда спокойно отправляетесь, как и должны, в академию – с глаз долой! Абсолютно без всяких для себя последствий. Либо... Либо тупо стоите на своем, и ничего не говорите. И немедленно отправляетесь в Особый легион, защищать Родину. Выбор за вами. Прошу, решайте, что вам нужней.

В голове у Сержа вдруг вновь раздался звон, на этот раз похожий на отдаленный колокольный – бом, бом, бом. И тогда он понял, что только что, в этот момент произошло нечто, и произошло страшное. С убийственной ясностью он понял, что на самом деле никакого выбора у него нет. У кого другого в данной ситуации, возможно, он бы был, а у него – нет.

– Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил, товарищ командующий, – произнес он, из-за звона в ушах не слыша своего голоса. Но командующий его услышал.

– Хорошо, – сказал он, выдержав паузу, словно давая Сержу время одуматься, – воля ваша. Меня устраивает любое развитие событий.

Он положил на стол перед капитаном лист бумаги, бросил рядом с ним шариковую ручку:

– Пишите!

– Что писать?

– Рапорт пишите. О переводе в Особый легион.

– На чье имя писать?

– Да на мое и пишите. Опустим условности.

Отодвинув стул, Серж присел к столу и зажатой, деревянной рукой, уродуя буквы, написал на чистом листе: «Командующему Тяжелым Бомбардировочным Авиационным корпусом генерал-лейтенанту... Рапорт. Прошу Вас направить меня для дальнейшего прохождения службы...» Закончив писать, поставил размашистую подпись и, положив ручку параллельно краю документа, поднялся из-за стола.

– Есть, товарищ командующий.

– Очень хорошо.

Горынин, стоя по другую сторону стола, придвинул к себе рапорт, быстро прочитал и той же ручкой написал сверху в углу: Удовлетворить. К исполнению. И вдохнул в документ жизнь автографом.

– Не будем терять время, – сообщил он. Подойдя к рабочему столу, достал из кожаного бювара другой лист бумаги и показал его Сержу. – Проект приказа, – пояснил. – Я почему-то был уверен, что именно такой и понадобится.

Вписав в приказ отсутствующие данные, он подписал и его. Потом положил сверху на рапорт и скрепил обе бумаги степлером.

– Все, – сказал он глухим голосом, – поздравляю. С завтрашнего дня считаетесь убывшим в Особый легион. В Строевом отделе получите командировочное предписание, аттестаты и все, что полагается. Борт завтра утром, тоже уточните, во сколько. И не опаздывайте, впрочем, за этим, думаю, проследят особо. Все. Желаю удачи. И – больше не задерживаю.

Серж козырнул, но, перед тем, как развернуться и уйти, спросил:

– Товарищ командующий, разрешите вопрос?

– Спрашивайте.

– Скажите, зачем вы это делаете? Ну, вот это... Со мной?

Генерал Горынин посмотрел на него исподлобья, потом подошел вплотную и, поскольку был ниже Сержа ростом, сказал ему в плечо:

– Потому что я не могу потерять ее.

Сказал тихо, словно опасаясь, что кто-то услышит.

– Но ведь я не... – так же понижая голос попытался возразить Серж, но командующий остановил его коротким жестом.

– Я в этом не уверен. К тому же, пусть и ей, и другим впредь неповадно будет. Кстати, и от комиссии заодно прикроемся. Извини брат, на тебя все, что можно, спишем. Секретное слово на доске ведь ты писал? Знаем, знаем. А что бы ты хотел? Сам виноват.

С трудом воспринимая окружающее, как ломкую, распадающуюся на куски и фрагменты конструкцию из слюдяных пластин, Серж вышел из штаба и, свернув направо, углубился в начинавшийся тут же за углом здания сосновый лесок, наполненный звуками крушения и обвала. Там дорожки разбегались в разные стороны, он, выбрав наугад, побрел по одной из них куда-то вглубь, увидев сколоченную из пары бревен скамейку, присел на нее и закурил. В глазах стояла кровавая пелена, воздух вокруг шел розовыми волнами и разводами. Ощущение было таким, будто его только что отсекли, отрубили от жизни, от мира широким мясницким топором, и мир продолжил свое движение в одну сторону, а он, в облаке розового пара, совсем в другую. И мир, конечно, переживет эту экзекуцию, а вот он... Уверенности в этом не было никакой. Именно к этому чувству, к этому состоянию, к этому ощущению, что шансы неопределимы, что вероятность остаться в живых меньше единицы, к этому всему надо было привыкнуть. Поэтому он гнал все мысли прочь, просто желая свыкнуться с новым измерением себя.