Кивнув, я продолжаю.

— Его звали Дикон. Мы были друзьями. Не лучшими, но достаточно хорошими, чтобы наслаждаться общением и прочей ерундой. Это было в основном после того, как Ромэн и Сиена ушли из школы, в выпускном классе, и...

— Слушай, парень. Я не знаю, что за хрень заползла тебе в задницу, но тебе нужно остыть, — говорит Дикон, его голубые глаза буравят меня с другого конца стола. Его глаза уже покраснели от косяка, который он выкурил в машине по дороге сюда.

И Дикон злится, что я не курил по дороге сюда. Чего я никогда не делаю.

Я закатываю глаза и киваю на колу на столе, чертовски разозленный на него. Он весь вечер вел себя как придурок, или, по крайней мере, больше, чем обычно. И меня это уже достало.

— Начинай, раз уж ты такой чертовски нетерпеливый.

По правде говоря, мне совсем не хотелось веселиться. Но сегодня его гребаный день рождения, ему исполнилось восемнадцать лет, и поскольку он почти единственный человек, которого я могу назвать другом в эти дни, я чувствую, что должен уделить ему хотя бы пару часов своего времени.

 Не похоже, что кто-то еще сегодня подумает или вспомнит о нем.

Он насмехается и берет со стола пакетик, отталкивая задницу девушки, крепко сидящей на его коленях, чтобы она отодвинулась с дороги. Насыпав порошок, он делает три дорожки. Взглянув на меня, Дикон качает головой.

— Есть купюра?

Я насмехаюсь в ответ и достаю бумажник, хватаю первое что попадается, и передаю Дикону, чтобы он свернул ее в трубочку.

— Никогда, блядь, ни к чему не готов, — ворчу я себе под нос.

Взяв у меня купюру, он смотрит на нее и качает головой.

— Выбросить «Бенджамин» ради этого? Приятно, наверное, быть богатеньким засранцем.

 Я не богатый засранец. Это мой отчим. И это его способ заставить меня молчать о том дерьме, которое он сделал со мной. Платит мне за молчание.

Я не знаю, что хуже. То, что он это делает, или то, что это работает.

Но, думаю, в любом случае, это лучше, чем то, что есть у Дикона. Единственная причина, по которой он вообще в Фокскрофте или то, что я его знаю, это из-за «благотворительной программы», где берут «неблагополучных» детей из Филадельфии и бросают их в эту престижную среду и, блядь, ждут, что они волшебным образом впишутся в нее.

Внимание! Это ни хрена не работает. Дикон — идеальный пример этого.

— Оставь себе, — говорю я ему, доставая еще две и бросая их на стол. — По одной на каждую дорожку, которую ты там вывел. И если ты сможешь нюхать их быстрее, чем я смогу выстроить свои, я удвою ставку.

Его глаза расширяются, и я понимаю, что вижу его насквозь. Дикон возможно и наркоман, в отличие от меня, но он знает, как разумно потратить деньги. Он и должен, ведь Дикон единственный, кто заботится о младшей сестре Бриттон.

Для меня эти деньги — мелочь, а для них двоих — это продукты на месяц с лишним.

— Шестьсот? — скептически спросил он.

Я смотрю на него и бросаю еще три сотни на стол, а затем хватаю пакет.

— Разве тебе никогда не говорили, что в зубы дареному коню не смотрят? Пусть это будет подарком на день рождения.

Он качает головой и смеется, разворачивая оригинал, который я ему дал.

— Ладно, ладно. Ты меня раскусил. — Как только Дикон закончил катать, он кивает на пакет и смотрит на меня.— Готов, как только ты будешь готов.

Забавно, насколько он в теме, как будто я не сорву это небольшое соревнование специально, чтобы убедиться, что он уйдет домой с деньгами. Черт, да я, наверное, просто сделаю так, чтобы было поровну, и на этом все закончится.

— Удачи, — говорю я ему с ухмылкой. — Она тебе понадобится.

В горле пересохло, с хрипотцой, и я продолжаю.

— Он даже не успел закончить третью дорожку, как его просто... не стало. Прямо черт возьми на моих глазах.

Проведя рукой по лицу, я смотрю на Ривера и вижу, что он наблюдает за мной. Он нахмурил брови, пытаясь прочесть меня, на его лице написано беспокойство. Потому что знаю, он понимает, что в ту ночь вполне мог умереть я.

Но также...

— Это я подкинул ему кокаин. Черт, это я его купил, хотя догадывался, что партия видимо плохая, когда мой дилер сбросил цену. А все потому, что это дерьмо было напичкано гребаным фентанилом. — Чувство вины захлестывает меня, поглощая в тысячный раз. — Из-за меня он мертв. У него не было ни единого шанса.

— Ты не знал, — убеждает Ривер, снова беря меня за руки, переплетая наши пальцы и притягивая их к своим губам. — Это была не твоя вина, детка. Ты не мог знать.

Я качаю головой, не в силах говорить от всех эмоций, перехватывающих горло.

К счастью, Ривер не пытается спорить, просто сидит со мной, пока я снова переживаю ту чертову ночь. То, как Дикон замертво упал. Порошок, разлетевшийся по комнате, когда я пытался добраться до него. То, как кричал, чтобы кто-нибудь позвонил в 911, но пришлось звонить самому, поскольку все разбежались.

Я сомневаюсь, что когда-нибудь настанет день, когда я не буду думать об этом.

Через пять минут, когда ночь выветрилась из моей головы, я, наконец, набрался смелости и заговорил снова.

— Причина, по которой я рассказываю тебе это так подробно, не только в Теде. Но и потому, что это стало для меня сигналом к пробуждению. И да, ты уже знаешь об этом, потому что я упоминал об этом в хижине. — Я замолчал, взвешивая свои слова, глядя ему в глаза. — Но Abhainn, мне нужно, чтобы это было и твоим тоже.

На минуту Ривер недоуменно хмурится, прежде чем до него доходит смысл сказанного.

— Я знаю, что ты употребляешь, Рив, — продолжаю я, не сводя с него глаз. — Я не знаю, что именно, сколько времени прошло, как ты начал, но я знаю. Особенно в ту ночь на вечеринке Эйдена, это было более чем очевидно.

Ривер прикусывает губу, на его лице появляется чувство вины, и его взгляд возвращается к нашим рукам. Я вспоминаю слова, которые он сказал мне в хижине, о том, что нам не нужно чувствовать себя виноватыми за то, как мы пытаемся восстановить себя. И он прав. Но хотя методы преодоления могут помочь, по крайней мере если судить по моему опыту, они также часто приводят к порокам. В небольших дозах они обычно вредны для здоровья, но перед лицом горя или потери... они могут нанести непоправимый ущерб.

Итак, в какой момент ты подводишь черту, смотришь на человека, которого любишь больше всего, и наконец говоришь ему, что это проблема?

— Я тебя не осуждаю. Не мне учить тебя уму разуму, учитывая мое прошлое. И может это прозвучит на тысячу процентов лицемерно. Но я хочу, чтобы ты знал, что есть и другие способы. Смириться, справиться или убежать. — Я тяжело сглатываю, облизнув губы. — Я ведь прав? Фармацевтический спидбол? Ксанакс и?.. — Я прервался, позволив ему заполнить пробелы.

— Адерол, — шепчет Ривер, убирая свои руки от моих, чтобы зарыться в волосы. — Ксанакс и адерол. Но это было только раз. — Он издаёт тихий стон, и я крепко сжимаю его запястья. — Но я завязал. Клянусь. На следующее утро я выбросил все таблетки в унитаз.

Я убираю руки Ривера, чтобы видеть его лицо. Никто из нас ничего не говорит в течение минуты, мы просто смотрим друг на друга. Я чувствую его стыд и ненависть которые он испытывает сейчас к себе, и все чего я хочу — забрать у него это.

— Я не настолько самоуверен, чтобы думать, что я единственный источник твоей боли и того, с чем ты пытался справиться, — пробормотал я, — но мне жаль, что я сыграл в этом какую-то роль.

— Дело не только в тебе, — быстро подтверждает он.

У меня сводит живот, я понимаю, что его гложет что-то еще, а меня не было рядом, чтобы помочь ему, когда он больше всего в этом нуждался. Если я знаю Ривера так хорошо, как мне кажется, только его отец мог стать причиной его переживаний. До такой степени, что он решил, что наркотики — это выход.

Он впивается зубами в нижнюю губу, а я слежу за его движением. По лицу Ривера видно, что он изо всех сил старается удержать себя в руках.

— Ты скажешь мне, когда будешь готов, Abhainn. Если ты вообще будешь. Просто знай, что я сожалею, что скрывал от тебя правду и наговорил ужасную чушь. За то, что сделал все еще хуже. Ты должен знать, что я просто пытался защитить тебя.

— Но почему ты чувствуешь необходимость защищать меня? Почему ты не мог просто сказать мне, и мы могли бы все выяснить? Вот чего я не понимаю.

Я ухмыляюсь.

— Ты себя знаешь? Ты, наверное, самый упрямый человек, которого я когда-либо встречал. И, вдобавок ко всему, самый бескорыстный. Ни то, ни другое — не плохо. Но если бы я рассказал тебе что происходит, всю правду, ты бы не захотел оставить меня.

— И это плохо?

— Нет, — усмехаюсь я. — Но мы оба знаем, что ты готов принять пулю ради другого. И я боялся, что до этого может дойти. Потому что я знаю, что Тед способен на такое.

— И возвращаясь к нему,.. — говорит Ривер, глядя мне в глаза, — как он связан с тем, что случилось с Диконом?

Точно. Тед и Дикон.

Собравшись с мыслями, я вздыхаю.

— После того, как позвонил в полицию, я принял идиотское решение остаться с Диконом. Когда копы приехали, я сидел рядом с мертвым телом и с разбросанными из-за суматохи повсюду наркотиками. В моей машине к тому-же нашли травку, этого им хватило, чтобы меня обвинили в хранении и употребление наркотиков. А потом еще вся неразбериха с… трупом.

У Ривера округлились глаза, когда в его голове закрутились колесики.

— Значит, он заплатил копам, и тебя не арестовали.

— Если бы, — усмехнулся я. — Меня арестовали, и я провел ночь в тюрьме. Выпустили на следующий день, конечно же, благодаря Теду, и назначили дату суда, чтобы разобраться с обвинениями в хранении и употребление. Но в Пенсильвании люди несут уголовную ответственность за смерть вызванную употреблением наркотиков, и мне вменили и убийство. Поскольку именно я предоставил кокаин. Все это вместе взятое могло привести к тюремному заключению на срок до сорока лет.

— Итак, мы прошли через предъявление обвинения и все юридические процедуры, и назначили дату суда. Но потом все это просто исчезло. Обвинения с меня сняли, а дело закрыли, возможно, на неопределенный срок. И моя жизнь вернулась в нормальное русло, как будто ничего и не было.