Глава девятая. Кит

С экрана смотрел отец с красными от радостных слез глазами. Может, Алекс Камал когда-то так же плакал над Китом, но Кит тогда был младенцем. Он этого не помнил, и потому происходящее сейчас казалось откровением.

— Я так горжусь тем, что делаете вы с Рохи. Вашей жизнью. Это... это... трудно понять, что значит создать семью. Привести в мир нового человека. Но теперь, когда вы это сделали, я надеюсь, ты увидишь, что мы любили тебя. И я, и твоя мать. Это ошеломительно. Это все, на что я надеялся. И я знаю... знаю... что из тебя выйдет хороший отец. Лучше меня.

— Ох, черт, папа, — прошептал Кит. — Ты что, опять?

— Все плохое, что было, не имеет отношения к тебе. К тому, как сильно я любил тебя. Как люблю. Я просто переполнен чувствами. Я так счастлив. Так счастлив за тебя.

Сообщение закончилось. Оно длилось целых пять минут, и Кит не был уверен, что у него хватит духу посмотреть его еще раз прямо сейчас. Отцу легко романтизировать его жизнь. Расстояния и политическая опасность их контактов означали, что Алекс видит лишь малую часть очень большой картины.

Кит посмотрел, который час. Сказать было особенно нечего, и бОльшую часть он в любом случае не хотел бы перекладывать на плечи Алекса. Если бы тетя Бобби была жива, он мог бы обратиться к ней. Она умела видеть суть. Сочувствие без сентиментальности. А отец тащил на себе слишком много, и Кит не мог не пытаться его уберечь.

Он начал запись.

— Привет, — сказал он в камеру. — Я ценю то, что ты подошел достаточно близко, чтобы обменяться сообщениями почти в реальном времени. Обычно я отправляю тебе сообщение и просто надеюсь, что ты его получишь... Черт.

Кит остановил запись и удалил ее. Ему не хотелось начать новый круг самобичевания Алекса за то, что он мало общался с Китом в подростковом возрасте. В этом было больше вины его отца, чем обиды Кита. Просто у него сейчас было слишком много дел, чтобы взваливать на себя бремя эмоционального благополучия еще одного человека.

Но он должен что-то сказать.

Звонок в дверь на время его спас. Он отключил связь и приказал двери открыться. Его мать вошла в квартиру, как делала всегда. Статная женщина с крепким подбородком, она размахивала благородством своих черт, как дубиной. Кит любил ее и всегда будет, но больше всего любил, когда она смотрела на него с экрана.

— Где мой малыш? — поинтересовалась она с широкой улыбкой.

Она не имела в виду Кита.

— Рохи меняет ему подгузник. — Кит указал подбородком на дальнюю комнату. — Выйдет через минуту.

— Рокия! — крикнула Гизелла. — Бабушка спешит на помощь.

Рохи терпеть не могла, когда кто-то не из ее кровной семьи называет ее полным именем. С того дня, как его мать это обнаружила, она не называла невестку иначе. Кит понимал, что она делает это в знак любви и принятия. Но он понимал и то, что это демонстрация власти. Очевидное противоречие его не смущало, в отличие от Рохи, но он с этим вырос. Дисфункции и идиосинкразии детства стали самоочевидными нормами взрослой жизни.

Кит слушал голоса Гизеллы и Рохи и лепет Бакари. Он не мог разобрать слов, но понимал интонации. Властность матери, компенсирующая ее неуверенность в себе. Вежливая доброта Рохи, скрывающая ее раздражение. И гуление ребенка, еще слишком непривычное, чтобы означать для Кита что-то, кроме его собственной радости и усталости.

Через минуту все трое появились в комнате — его мать, жена и сын. Гизелла уже держала Бакари на бедре. Улыбка Рохи была натянутая, но терпеливая.

— Бабуля здесь, — сказала Гизелла. — Я все контролирую. Вы, голубки, идите и наслаждайтесь своим свиданием, пока я играю со своим идеальным мальчиком.

— Мы вернемся после ужина, — сказал Кит.

— Не торопитесь, — отмахнулась Гизелла. Рохи едва заметно закатила глаза. Кит поклонился матери, поцеловал смущенного сына в макушку, где еще не зарос родничок, и они с Рохи вышли в общий коридор и закрыли за собой дверь. Напоследок они услышали плач Бакари, сообразившего, что родители уходят.

— Свидание? — спросила Рохи, когда они направились в сторону транспортного узла.

— Так проще, чем «Нам с Рохи нужно поговорить», — ответил Кит. — Она бы полчаса втолковывала, что разводиться плохо. А так — никаких нравоучений.

Он надеялся, что Рохи рассмеется, но ее кивок был резким, коротким и деловым. Она не взяла его за руку и не отвела взгляда от дорожки. В общем коридоре было светло, растения шевелили широкими листьями под дуновением ветерка от воздухоочистителей. Кит и Рохи устроились в «Атерпол» на Марсе, понимая, что это второй в системе Сол центр исследований после Земли и более благоприятное место для беременности, чем любая из более отдаленных станций, за исключением, пожалуй, Ганимеда. Гизелла была в восторге, и Рохи тоже, поначалу.

Они пришли в свою любимую лапшичную. На небольшом помосте сидел прыщавый молодой человек с домброй, наигрывая тихую мелодию. Посетители за столиками его игнорировали. Кит сел напротив Рохи, и они тоже не обращали внимания на музыку.

— Хочешь сначала заказать? — спросил Кит, старательно сохраняя нейтральный тон.

— Да, — ответила Рохи.

На то, чтобы ввести заказ в систему и получить подтверждение, потребовалось не больше пары секунд. Следующие три минуты они сидели молча, пока старый Джандол не принес миски — яичный ролл с лимонной травой для него, ком-чьен-ка для нее. То, что жена заказала именно это блюдо, кое-что значило для Кита. Джандол кивнул им обоим, не заметив напряжения или игнорируя его, и вернулся в кухню. Рохи склонилась над миской.

— Ну, — сказал Кит, — выкладывай, что у тебя на уме.

— Выслушай меня, ладно?

Он кивнул.

— Думаю, нам нужно отложить заключение контракта еще раз.

— Рохи...

— Нет, дослушай. — Она подождала, пока не убедилась, что Кит промолчит. — Я знаю, что на Марсе только треть g, но она постоянная. Постоянная гравитация очень важна в первые несколько месяцев развития. Его внутреннее ухо все еще формируется. Начинается рост костей. В течение следующего года ему предстоит пройти через множество фундаментальных изменений, а на борту даже самого быстрого корабля нам все равно придется несколько месяцев жить в невесомости. Я не хочу, чтобы он вырос с каким-нибудь синдромом низкой гравитации. Не хочу начинать жизнь малыша с изменения его тела, которое уменьшит его возможности в будущем. Нет, если только не буду вынуждена.

— Я понимаю.

— Я смотрела расписание. Три других части команды могут занять наше место на «Прайсе». Мы никуда не опоздаем, если вылетим на «Наг-Хаммади».

— Если вообще вылетим, — заметил Кит.

— Я не предлагаю вообще от всего отказаться. Не предлагаю отменить контракт. Я говорю не об этом.

Рохи смахнула крупную слезу, катившуюся по щеке, будто та предала ее.

Кит глубоко вздохнул и заговорил, очень осторожно.

— Ты плачешь.

— Да. Что ж, я напугана.

— Чего ты боишься?

Она с недоверием посмотрела на него. Как будто ответ был очевиден.

Так оно и было, но Кит считал важным, чтобы она произнесла это вслух.

— Я считаю, что ты рушишь свою карьеру, — сказала Рохи.

То, что она сказала «свою», а не «наши», говорило о многом. Кит думал, что понимает, куда движутся их отношения, и теперь получил этому подтверждение. Уголки губ Рохи опустились, и он на мгновение увидел, какой она была в детстве, задолго до их знакомства.

— Ладно. Моя очередь?

Она кивнула.

— Во-первых, я — не мой отец. А ты — не твои матери. Я не собираюсь принимать те же решения, что они. Ты и Бакари для меня на первом месте, всегда. Я не собираюсь бросать вас, даже если этим разрушу карьеру.

— Я просто...

Он взял Рохи за руку.

— Выслушай меня.

Она кивнула. Следующую слезу она проигнорировала.

— Я знаю, что сейчас не самое подходящее время, — сказал он. — Но оно никогда не настанет. Всегда будет что-то мешать. Развитие Бакари или здоровье моей матери, или конференция, на которую мы не сможем вернуться, или что-то еще. Всегда будет что-нибудь.

— Пока Лакония не решит развязать еще одну войну. Или пока нас всех не убьют инопланетяне.

— Все это не в моей власти, — сказал Кит. — Я могу лишь по-прежнему вести себя так, будто вселенная продолжит существовать, и планировать свое будущее. На Ниуэстаде 1,2 g. Ему будет тяжело, да и нам тоже. Акционерная компания «Якобин-Блэк» — хорошая фирма и занимается тем, чем нам хотелось бы, но это не значит, что мы обязаны. Мы можем разорвать контракт и найти что-то еще. Или можем полететь и постараться сделать все возможное. Есть множество программ помощи детям с гравитационными изменениями. И я буду вставать и ходить с тобой в спортзал каждое утро, если хочешь. Если останемся здесь, найдем другую работу. Мы можем заниматься чем угодно. Но будем делать это вместе.

Глаза Рохи покраснели, и она вытерла слезы салфеткой.

— Это глупо.

Кит взял ее за руку.

— Тебя пугают разговоры о балансе между семьей и работой, и это нормально. Я это понимаю, и я люблю тебя, и слезы — это просто часть разговора. Ты же не станешь осуждать меня, если придет моя очередь плакать.

— Я просто не хочу все портить, — сказала Рохи — А вдруг мы все ему испортим?

Кит погладил костяшки ее пальцев большим пальцем, как делал, когда она не могла заснуть.

— Но мы все равно испортим. Никто не идеален. Каждый несет в себе то, что его родители сделали бы по-другому, если бы знали. Или если бы были людьми получше. Или если бы просто все было иначе. Это нормально. Я такой, какой есть, отчасти из-за плохих решений, принятых мамой и папой, и если бы они поступили по-другому, то все равно совершили бы какие-то ошибки, и они стали бы частью меня. Мои родители не были идеальными, и мы не идеальны.

— А он идеален. Бакари идеален.

— Это правда.

Они посидели молча. Подошел Джандол и предложил завернуть остатки еды с собой. Кит покачал головой, и старик пожал плечами и вернулся на кухню.