Верую

Ворота были закрыты, и их  долго не открывали, хотя студент стучал уже даже ногой. Наконец дверца приоткрылась, и из-за нее выглянуло странное безбровое лицо. Судя по платку – женщина.

-Я знакомый Глафиры Тихоновны,- громко сказал Алеша.

 Калитка открылась шире, и теперь стало видно незнакомку целиком. Алеша поразился тому, что женщина была  плоскогрудой. Ситцевая кофточка обтягивала ее торс, больше похожий на грудь солдата.

Прежде чем пустить гостя в дом, странная женщина, выглянула на улицу. Посмотрев по обе стороны пустынной дороги, она схватила Алешу за мундир и затащила во двор.

Алеше тут же на голову надели пахнущий травами мешок, и схватили за плечи, уже мужские крепкие руки.

Почти волоком студента потащили в дом.

Когда мешок сняли, то Алеша огляделся. Окна были закрыты ставнями, в комнате царил полумрак.

В углу под образами сидела на кресле женщина в белом облачении, по стенам стояли лавки, на которых восседали так же одетое в белое, люди. Только по платкам было понятно, что с одной стороны женщины, с другой мужчины.

Двое крепких мужчин каменными изваяниями стояли  с обеих сторон от Алеши. С одной стороны в бок упиралось что-то острое. Студент скосил глаза, но рассмотреть, чем именно ему угрожали, не смог.

—  Кто таков? — Алешу  укололи в  правый бок. — Не лги кормчему.

Кормчим, человек называл старца с седой, словно выщипанной бородкой.
Студент без утайки поведал и историю Стрелецкого моста, и о пропавших женщинах, и о хозяйке.
— Стрельцы, слуги дьявола, от него смерть и приняли. Тот антихрист бороды рубил, а борода часть образа божия в человеке. Говоришь, в Немецкой слободе мост. Да, они иноземцев люто ненавидели, всех сжечь грозились. Так, какой ответ ты здесь хотел найти? — Цепкий взгляд совсем не походил на старческий, и Алеша невольно поежился.
—  Думал встретить здесь такого, как вы мудрого старца. Может, легенда есть  или предания?
— Души их неприкаянные по земле ходят. Может и мстят, про то один Бог ведает, — старец продолжил. - Сегодня настали темные времена, гонения великие на наших братьев.

— Убить его надо, выдаст он нас,— услышал Алеша голос  стража.

– Зачем?  Пусть нашу истину признает,- это  сказала женщина, сидящая, под киотом.

-Богородица, твоя, правда, - похвалил женщину старец.

Алешу укололи еще больнее, что-то теплое потекло под  сюртуком тонкой струйкой.

Кормчий смотрел на студента сурово и непреклонно.

-Вижу, ты молод и чист сердцем. А сейчас мы тебе тело и душу очистим. Будешь, как белый голубь, рожден для новой праведной жизни.

Враз все люди в белых одеждах забегали, кто-то принес, поднос с бритвой, кто- то стал разжигать угли в печи, зажигали свечи и лампады.

Сзади юноше придвинули стул, и стражи силой усадили Алешу на этот деревянный трон.

- Елизавета, родственница твоя, дом  тебе отпишет. Но сначала надо малую печать принять, через оскопление «удесных близнят».

- Отпишу, кормчий, как есть отпишу.- Это та, что калитку открывала, сквозь пелену страха вспомнил Алеша. Увидев бритву и тлеющий прут, он понял, что попал к скопцам, «белым голубям». И, что ждет его боль и унижение.

Алеша вдруг совсем некстати вспомнил, как он ездил с родителями в Семеновское, проведать   в монастыре бабушку, Марию Павловну.

Он запомнил, и  пятиглавый Собор, и Церковь Спаса Нерукотворного, памятник павшим. А особенно, торжественно - скорбный колокольный звон над Бородинским полем.

Алеше тогда было лет восемь, и больше чем рассказам отца о великой битве, он радовался  пышным  монастырским  куличам и сладкой творожной пасхе с орехами.

И конечно бабушке, которую он очень любил  и не видел уже два года.

Бабушка, Мария Павловна, одетая в строгое черное одеяние, отчего  лицо ее казалось еще худее, и бледнее, обняла внука. Глаза ее лучились таким теплом и нежностью, что маленького Алешу с трудом оторвали тогда от  монашеского подола. Он долго  махал ручкой монастырским стенам, уверенный, бабушка  видит. А на следующий год, случилась холера и Мария Павловна, обряжавшая усопших в последний путь, умерла в обители одной из первых. От Алеши, это долго скрывали, и ребенок каждую Пасху просился к бабушке в гости. И только в двенадцать лет  узнал правду.

 Алеша так ясно все это вспомнил, что невольно слезы полились из его глаз, покаянные и благодатные одновременно. Для него слово вера, не была пустым звуком, он все это прочувствовал любящим  сердцем. Юноша закричал: «Пустите, верую во Христа,  но истинной верой!».

Люди в белых одеждах, заглушая крик пленника, завели песнь:

Кто хочет благодатью владеть,
    Тот изволит за Бога пострадать,
    Золотую печать получить,
   Чтобы душам в грехах не отвечать.
   Садись ты смелее на коня,
   Бери в руки шелковы поводья,
   Возьми острый меч.   И изволь ты змию голову отсечь.
Прошли мгновения отчаяния, а потом Алеша решился применить свой дар. Правда, впервые он старался увидеть сквозь стены, но то ли страх помог, то ли Божье провидение, только у него все получилось.

Он видел пыльную сельскую дорогу и водовоза, с его бочкой и чайную, куда пошел Жижикин.

Под пение псалмов изуверов, он смог  пройти сквозь стены и увидеть Антона пьющего чай с бубликом. Сосредоточившись, Алеша впервые попробовал силой мысли,  действовать  на расстоянии. Студент увидел, что друг сначала оглянулся на дверь, потом никого там не заметив, стал трясти головой.

Но  Алеше в этот момент стали  привязывать ноги к  стулу. Волна ужаса, от предстоящего оскопления достигла апогея. Последнее, что видел Алеша, был Антон, бегущий из чайной к будке жандарма.

Студент очнулся от обморока, и «вернулся» в комнату к скопцам.

«Богородица»  вопрошала:

-Зачем пришел ты?

- Душу спасать,- ответил за юношу кто-то из радеющих.

-Хорошо душа спасть,- продолжила  главная скопица. – А кого дашь за себя порукой?

- Самого Христа, царя небесного,- ответил ей левый страж, и, наклонившись к узнику, пропищал. – Повторяй, а то умрешь без спасения.

Алеша, стиснув зубы, молчал, с ужасом чувствуя, что его раздевают сразу несколько человек, облачают в  белый балахон, и подпоясывают полотенцем.

От снятых брюк и нижнего белья ногам было холодно.

Когда один из адептов приблизился к юноше с бритвой, Алеша стал молиться, потом кричать, но  вопли  заглушало пение сектантов.

Но, тут дверь распахнулась и с  колом наперевес, в комнату вбежал сначала Антон, потом жандармы. А еще буфетчик и половой из  чайной.

Пока Жижикин размахивал дубинкой, мужчины из трактира развязали Алеше ноги и руки, брюки он надел уже сам.

Потом, когда были уже арестованы и уведены в участок главные действующие лица, друзья поспешили на площадь. Юноши ждали подводу до Москвы, и тут, Алеша не смог сдержать слез.

Он не плакал, он рыдал. Антон пытался успокоить друга  словами, но у него это плохо получалось. Тогда он достал портсигар, и, прикурив  папиросу, засунул ее в рот плачущему другу. Вдохнув дыма, Алеша закашлялся, и долго не мог прийти в себя от удушливого воздуха в груди. Но  истерику прекратил.

Студентам улыбнулась удача, они сели на подводу, бондарь, везущий на столичный рынок бочонки, согласился всего за  пару папирос доставить друзей в Москву.

На зеленом сюртуке кровь была незаметна, да и она уже запеклась, и только щипало бок при неловком движении.

Экспедиция  потерпела полное фиаско, но чем ближе к Москве, тем мысли Алешины становились веселее и приятнее, ведь впереди было свидание с Машей. И скоро он совсем забыл и о старообрядцах, и о стрельцах.

Рана оказалась пустяковой и не рана вовсе, царапина, Алеша смазал ее настойкой «Ерофеича», найденного у Глафиры Тихоновны в  массивном красного дуба  буфете, стоящего в гостиной.

И переодевшись, наш герой поспешил на свидание.