Год на год не приходится

О прошлом годе на майские дни, и на день Ангела праведной девы Глафиры,  погода москвичей не баловала. Весна была поздняя, кое-где в тени еще лежал черный от грязи снег. Сирень, боясь холода, не спешила распускаться. Небо заволокло тоскливыми тучами.

Глафира Тихоновна даже одела подбитый кроликом салоп, чтобы пойти в кондитерскую за лакомствами.

Это был ритуал. Как и именины.

На стол всегда подавалось все самое дорогое, в пределах разумного конечно, и по чуть-чуть. Но непременно два горячих, два холодных, жаркое, лучший чай, и шоколадные конфеты. По торжественному случаю всегда ставилась на стол сливовая наливка, сделанная Глафирой Тихоновной лично.

Не то чтобы вдова любила пускать пыль в глаза. Просто, хотелось в этот особенный день на краткое мгновение представить, что все, как в прежние времена. Когда она была молода, а муж жив. И друзья те же: Акулина Михайловна, да Луша.

Подруга жила на другой стороне Яузы, тоже вдовствовала уже без малого пять лет.

Пока Луша пекла, жарила, вдова скрепя сердце наняла извозчика. Уж очень грязно было на улице, ботинки калоши спасут, а вот юбками лужи мести, не по чину.

Торговалась с извозчиком так, что тот,  плюнув, в сердцах хотел уехать. Но копеечка, как известно рубль бережет, сошлись на пятачке, и кусочке Лушиного пирога.

Кондитерская была открыта, из посетителей молодой франт, судя по одежде из чиновников мелкого ранга.

Может и  вовсе писарь, Глафира Тихоновна, таких, далее передней не пускала.

Молодой человек весело болтал с красавицей  продавщицей.

Молодые люди так были увлечены беседой и флиртом, что не уделили старушке ровно никакого внимания.

Глафира Тихоновна подождала минуту, и еще, и еще.

Никакого внимания. Вдова привыкла, что пани Ева, не просто проявит уважение, а и расспросит о больных коленях, о  Луше, и о блюдах какие  вдова стряпчего поставит на стол в день Ангела.

Молодая девушка, о чем-то договорившись с  повесой, сначала удалилась в задние комнаты, а потом вышла в мантилье, и прехорошенькой шапочке отороченной  мехом. 

- Проше, пани, на выход, мы закрываемся. Надо за товаром  ехать.

- Да, вы, сударыня, ополоумели, что ли? Где Пани Ева?

- Хозяйка по делам уехали-с. А вы потом приходите.

- Да, вот с места не двинусь! Меня честную вдову в тычки прогонять! - И Глафира Тихоновна для убедительности стукнула клюкой по полу.

- Да, сказано же тебе, карга старая, иди подобру-поздорову,  - это уже встрял молодой кавалер продавщицы. Грубо подхватив упирающуюся старушку под локоть, потащил к дверям.

Неизвестно, чем бы это закончилось, слезами или побитием витрины, ибо Глафира Тихоновна была настроена совершенно решительно. Но тут вернулась хозяйка.

Для вдовы, кстати, а для парочки некстати.

При виде пани Евы, у продавщицы, перекосилось ее красивое, но злое лицо.

Кавалер же ретировался, прикрывая лицо фуражкой.

- Мадам, очень долго выбирала, но так ничего и не купила, - беззастенчиво лгала девушка.

-Да побойся Бога, чертовка, я только в двери, а меня тут же вон. Да, еще за руки кавалер твой хватал. Вот уж точно, из хама не сделаешь пана!

Пани Ева отослала помощницу прочь в комнаты, и, сделав перед старушкой реверанс, проговорила: « Милостивая государыня, я приношу вам свои извинения, и прошу в знак примирения, принять от меня эту коробку конфет. И саек филипповских с изюмом, только что подвезли».

Вдова села в гостевое кресло и удовлетворен, осмотрела, как  хозяйка  паковала,  пахнущие ванилью булочки, в коробку.

И даже извозчика оплатила.

Луша специально потом ходила посмотреть, уволила ли пани Еву нахалку, Нет, стоит за прилавком, лицо наглое, с мужчинами ласковое, да с господами, дворянами. А  для Луши, что брала коробочку монпансье, улыбку  забыла на личину одеть.

-Видно родня  она ейная, кАк есть родня.

И вот прошел год, и, слава Богу, что пережили зиму, и  дождалась дня ангела.

Все шло, как заведено, Луша на кухне хлопочет, сама вдова в кондитерскую, потом  к подруге. Посмотреть, как  живет, да и уважение высказать, личным визитом.

 Правда, на этот год на одного гостя больше. Молодой постоялец, был Глафире Тихоновне не в тягость. Напротив она даже приободрилась, и мрачных мыслей меньше. И поговорить и поужинать есть с кем.

Оставалось, надеется, что сегодня будет сама Пани Ева встречать в лавке.

В этом году весна задалась на славу, день именин стол украсит букет душистой сирени, порадует душу. Луша непременно обещала быть. С тех пор, как помощница получила наследство, домик  с больной племянницей, она все реже бывала у  Глафиры Тихоновны. Хотя клялась и божилась, что барыню не покинет. Такой душевной хозяйки у нее никогда уже не было и не будет. А и то правда,- думала старушка.- Уж, если я за стол сажаю, ровней считаю. Отчего же я могу быть плоха?

Старушка надела черное шевиотовое платье, отделанное английским крепом. Черную шляпку с вуалью, и митенки, перчатки без пальцев.

Наряжалась сама, без Луши,и потому не заметила, как во время переодевания порвался  шнурок, на котором был крестик. Так и вышла из дома без нательного крестика.

Глафира Тихоновна   благополучно добралась до кондитерской пани Евы, где долго торговалась с хозяйкой, но все же выпросила себе скидку на коробочку конфет с вишневой начинкой.
Выйдя с драгоценной ношей, пожилая женщина огляделась вокруг, убедилась, что мальчишек-негодников не видно, и пошла к деревянному мосту. На другом берегу жила ее подруга, такая же честная вдова, как и она сама.
Дойдя уже до середины, Глафира Тихоновна, оглянулась и увидела неизвестно откуда взявшийся туман. Ей почудилось, что в этом тумане прячутся воришки, зарящиеся на ее конфеты. Даже руки она вроде увидела, и старушка стала размахивать клюкой, стараясь бить прямо по дымке. В одно мгновение туман окутал ее с ног до головы, и скоро рассеялся. На деревянном настиле растекалась кровавая лужа. Бедную вдову словно перемололи в кофейной мельнице или мясорубке. В бордовом месиве плавали белые раздробленные кости.

Туман долго клубился у останков несчастной, потом нырнул вниз, подхватывая алые капли крови, которые не успевали долетать до  глади воды.