— Я поэт, это моё единственное профессиональное стремление. Я пишу по шесть-восемь часов в день, каждый день, и преподаю в колледже неполный рабочий день. Я мог бы преподавать полный рабочий день и посещать дополнительные занятия за бóльшее количество денег, но если бы я это сделал, то пострадало бы моё писательское дело. Я никогда этого не сделаю. Я, наверное, никогда не заработаю больше двадцати тысяч в год. Прежде чем мы пойдём дальше, я хочу, чтобы ты это знала. Я хочу, чтобы всё это было вскрыто сейчас, чтобы потом не было никаких недоразумений. Бедный поэт — это всё, чем я когда-либо буду. Неужели все мужчины так много думают о деньгах? Энн никогда не сомневалась в своей любви к нему; ей было всё равно, сколько денег он заработал, лишь бы он любил её. И в этом она тоже никогда не сомневалась.

Мартин был хорошим домохозяином. Он вёл два занятия в школе по вторникам и четвергам утром. В другие дни он писал с утра до обеда. Ему нравились рутины; «психический и творческий порядок», — называл он это. Каждое утро он отводил Мелани в школу, потом шёл домой и писал или шёл в школу и преподавал, потом писал ещё и забирал Мелани. Он готовил им всю еду (все поэты были хорошими поварами) и даже мыл за всеми посуду. Он разделил работу по стирке и уборке с Мелани. Много вечеров Энн не появлялась дома к ужину, но это тоже никогда не было проблемой. Мелани прониклась к нему мгновенно. Он ободрял её и давал ей советы лучше, чем Энн могла ожидать, и, поскольку они оба были пламенными либералами, они оба во всём соглашались. Мартину даже нравилась дикая, диссонирующая музыка Мелани. По крайней мере раз в месяц он отвозил её и некоторых её друзей в один из клубов Новой волны в округе Колумбия, чтобы увидеть такие группы, как Car Crash Symphony, Alien Sex Fiend и Nixon’s Head.

— Голова Никсона! — однажды Энн разругалась. — Ты водил её на концерт группы с таким названием?

— Творческий альтернативизм, дорогая, — тихо ответил Мартин. — Без него мы были бы ещё одним Красным Китаем. Возможно, Энн была глупой, но она не понимала, как группа под названием «Голова Никсона» может быть доказательством демократии. Тем не менее, без Мартина у Мелани вообще не было бы отца, и она, вероятно, уже сбежала бы навсегда. Мартин был терпим ко многим вещам, и Энн была ему за это благодарна. Также он был стабильным, добрым перед лицом стресса на работе, никогда не ревнивым, и тем, кто не будет разглагольствовать и буйствовать каждый раз, когда ей приходится работать допоздна со свидетельскими показаниями или водить клиентов на ужины в рестораны, где приём пищи на двоих стоил больше, чем Мартин зарабатывал за неделю. Он совсем не чувствовал себя подчинённым; он даже в шутку называл себя её «женой». Он настоял на том, чтобы внести по закладной ту небольшую сумму, которую мог, и отказался позволить ей заменить его десятилетний Ford Pinto на Corvette.

— Люди подумают, что я твой альфонс, — возразил он. — Любой поэт, который не ездит на машине десятилетней давности с пробегом не менее ста пятидесяти тысяч миль, — полная фальшивка.

Его первое предложение было сделано в хорошем настроении.

— Если ты не выйдешь за меня в ближайшее время, соседи будут думать, что я нужен тебе только для секса.

— Это неправда, Мартин. Ты также очень хорошо готовишь. Давай поговорим об этом позже.

Второй раз получилось некрасиво.

— Сейчас меня не устраивает мысль о женитьбе, — сказала она, дважды отказываясь от кольца, ради которого он, должно быть, копил годы.

— Почему? — спросил он.

— Потому что я уже была замужем один раз, и ничего не вышло, — сказала она.

— Я не виноват, что ты вышла замуж за мудака! — крикнул он в ответ.

Она чувствовала себя ужасно из-за этого в течение нескольких дней, потому что его точка зрения была обоснованной. Отчасти это было связано с тем, что она не хотела выходить замуж, пока не узнает, что её профессиональная безопасность обеспечена.

Но было ли это действительно проблемой?

«Что со мной не так?» — думала она.

Заставить Мелани одеться подобающим образом было всё равно, что вырывать зубы.

— Да, ты идёшь, — приказала Энн. — И нет, ты не можешь надеть кожаные штаны и эту футболку с Робом Зомби.

Конечно же, Мартин убедил её.

— Соответствие соответствию — это тоже заявление, не так ли? — спросил он.

Затем Мелани без лишних слов надела платье.

— Я чувствую себя яппи, — сказала она, ухмыляясь, когда хостес усадила их у окна.

«Изумрудный зал» действительно был лучшим рестораном в городе. Законодательное собрание штата устраивало здесь свои обеды каждый день во время сессии и приводило на ужины множество лоббистов. Губернатор появлялся еженедельно, а глава округа часто приходил с опозданием. Любая знаменитость, случайно проезжавшая через город, всегда оказывалась здесь по рекомендации других знаменитостей. Однажды Сталлоне сказал своему продюсеру, что здесь отличная еда.

— Что именно означает быть партнёром, мама? — спросила Мелани.

— Это означает, что я разделяю всю прибыль фирмы.

Это также означало разделение всех обязанностей, но Энн это не беспокоило. Она сама заполучила их крупнейшего клиента, Air National, и сумела удержать их в два раза дольше, чем любая другая фирма. Это было подлое признание, но лучше всего в представлении безответственной авиакомпании было то, что они готовы платить любую сумму, чтобы выбраться сухими из воды. Однако больше всего партнёр означал делегирования полномочий, а это означало, что она могла проводить больше времени с Мартином и Мелани. С этого момента с допросами будут возиться коллеги до трёх часов ночи. Может быть, теперь дело перерастёт в более домашнюю жизнь, в которой она знала, что ей нужно. Возможно, теперь они могли бы стать семьёй.

Метрдотель со знанием дела перечислил блюда дня и оставил их просматривать меню в кожаных переплётах.

— Как дела в школе? — спросила Энн.

— Хорошо, — кротко ответила Мелани.

«Хорошо» означало, что на горизонте нет двоек. Она была умной девочкой, но просто не могла приспособиться. До Мартина она прогуливала занятия, проваливала все предметы. Но затем она просияла:

— Я получила пятёрку по художественному классу.

«Искусство, Иисусе», — подумала Энн.

— Мелани, искусство не поможет тебе далеко уйти в этом мире.

— Рембрандт, вероятно, не согласился бы с этим утверждением, — сказал Мартин и незаметно посмотрел на неё.

— Я имею в виду, дорогая, что искусство обычно не приносит хорошей жизни. Искусство никогда не продаётся до тех пор, пока художник не умрёт.

Мартин всё ещё хмурился.

— Твоя мать права, Мелани. Питер Макс зарабатывает всего пятьсот тысяч долларов в неделю. В прошлом году Деньер продал двенадцатидюймовый холст за семнадцать миллионов. На такие деньги можно только голодать.

«Вот опять», — подумала Энн.

Весёлый сарказм Мартина был его способом возразить против негатива Энн. Мелани нужна была материнская поддержка, а не критика. Она всё больше и больше боялась, что Мартин был совершенно прав, что неприспособленность Мелани возникла из-за отсутствия такой поддержки. Собственные родители Энн были в ярости из-за её решения поступить в юридическую школу.

— Адвокаты — акулы, лжецы, — говорила её мать.

— Это работа не для женщины. Ты никогда не станешь адвокатом, Энн. Там слишком тяжело, — заверил её отец.

Энн сомневалась, что ей когда-либо в жизни так сильно причиняли боль, и теперь ей стало ещё хуже. Сколько раз она ранила Мелани подобными насмешками?

— Прости, милая, — сказала она, но это прозвучало ужасно фальшиво.

Мартин быстро сменил тему на более комедийную.

— Что это за помойка? В меню нет чили-догов.

— Не волнуйся, дорогой, — сказала Энн. — Я уверена, что они принесут тебе фуа-гра и икру белуги в булочке для хот-догов, если ты их попросишь.

— Это было бы чертовски правильно, если они не хотят, чтобы я начал опрокидывать столы. И лучше бы они принесли мне кетчуп для моей картошки фри.

Мелани нравилось, когда Мартин подшучивал над заведением или, по крайней мере, над тем, что в заведении ели. Но Мартин стал серьёзным, когда они обсуждали закуски.

— Иисус, — он наклонился вперёд и прошептал. — Варёный лосось стоит семь баксов. Это много для закуски.

— Не беспокойся об этом, Мартин, — заверила Энн. — Это мой праздничный ужин, помнишь? Стоимость не имеет значения.

— Я не хочу закуску, — сказала Мелани. — Я бы предпочла пиво.

— Ты слишком юная, чтобы пить пиво, — напомнила ей Энн.

Затем Мартин сказал:

— Я буду устрицы по-чесапикски. Это на два доллара дешевле лосося.

Энн не знала, смеяться ей или кричать. «Не мог бы ты взять грёбаного лосося и заткнуться? — хотелось сказать ей. — Я только что получила прибавку в сорок тысяч долларов. Думаю, я справлюсь с закуской за семь баксов!»

— Я закажу за всех, — сказала она вместо этого. — Это избавит от неприятностей.

Их заказы принимала приятная рыжеволосая женщина, пока роботы-служанки приносили хлеб и наполняли стаканы водой. Мартин и Мелани болтали о местных художественных выставках, во время которых появились три адвоката от оппозиции, чтобы поздравить Энн с её партнёрством. Это удивило — даже испугало её — вражеские лагеря признали её успех без малейшего намёка на ревность.

— Кажется, о тебе говорят в местном юридическом мире, — предположил Мартин, когда Мелани извинилась и пошла в дамскую комнату.

— Это странное чувство.

— Я очень рад за тебя, — сказал он.

Он был рад, она могла это точно сказать. Так почему она не была? Энн чувствовала себя перекошенной; новый партнёр всё ещё чувствовал себя отстранённым. Почему?

— Теперь я буду чаще бывать дома, — сказала она. — Я смогу немного освободить тебя от Мелани.

— Энн, она отличный ребёнок, с ней вообще нет проблем. Я думаю, что сейчас она действительно начинает выходить из своей скорлупы.