Я пишу маме, а потом получаю от неё три быстрых ответа. Она злится, что я не позвонила ей сегодня. Но я не в настроении разговаривать. Я слишком нервничаю из-за сегодняшнего Государственного ужина. Или как там называется ужин в присутствии премьер-министра.

Я пишу Мие.

Я даже пишу моей бабушке, которая ненавидит печатать сообщения на своём телефоне-с-большими-кнопками-для-пожилых-людей.

И тогда я понимаю, что опустилась на самое дно.

Я жалкая.

Какой человек не может развлечь себя в течение нескольких часов? Кого волнует, что это чужая страна, и я не знаю языка?

Я возвращаюсь в свою комнату как можно изящнее в этих ходулях и переодеваюсь в кроссовки. Я собираюсь посмотреть город, если это не убьёт меня. А такое стечение обстоятельств вполне возможно. Потому что я здесь никого не знаю. И я не говорю на этом языке. Ну и что?

Я выхожу из Старого Дворца, и никто не задаёт мне вопросов. Не то чтобы это входило в их обязанности как моих телохранителей, но я всё время ожидаю, что кто-то спросит меня, что я, чёрт возьми, делаю в таком фантастическом месте. Но это не так. Я оглядываюсь по сторонам. Не похоже, чтобы за мной следил охранник. Но меня это не удивляет. Данте обещал больше так не делать.

Я одна.

Действительно одна.

И внезапно я чувствую себя очень-очень одинокой.

Я захожу в случайный магазинчик, где продают безделушки — выдуваемые стеклянные фигурки. Я хожу, как будто нахожусь не в чужой стране, а дома. Потому что настрой — это наше всё. Если я буду действовать уверенно, то и буду чувствовать себя уверенней, ведь так?

А потом я вижу маленькую зеленую стеклянную морскую черепаху. И я знаю, что Бекка хотела бы иметь её в своей коллекции. Она собирает черепашек с детского сада. По последним подсчетам, у неё их было 453. Её отец построил для них целую стену полок в её комнате.

А эта черепашка подошла бы ей идеально. Она грызёт оливковую ветвь. Разве это не прекрасно? Я могла бы купить её и отправить ей как своё личное предложение мира с оливковой ветвью. Если она не истолкует это как черепаху, ПОЖИРАЮЩУЮ моё предложение мира, что было бы не так круто. Но я могла бы добавить записку. Извиниться ещё раз и на этот раз, когда она увидит милое личико черепахи, она, конечно, простит меня.

Несомненно.

Я плачу за крошечную безделушку кредиткой моей мамы. Я имею в виду, конечно, это тоже классифицируется как чрезвычайная ситуация. И она стоит всего лишь несколько евро. Я не совсем уверена, сколько это в долларах США. Но маме, конечно, всё равно.

Несомненно.

И я должна перестать говорить «несомненно».

Я снова прохожу по причудливому маленькому мощеному тротуару, смотрю на витрины и маленькие тележки. Сумасшедшей старой цыганки сегодня здесь нет, от чего я почти чувствую облегчение. Я не уверена, что достаточно храбра, чтобы пройти мимо неё без Мии.

Я покупаю маленький пакетик горячего миндаля в сахаре, опять же с помощью кредитки моей мамы. И нет, это не чрезвычайная ситуация, но она, несомненно, не хотела бы, чтобы я голодала.

Блин. Я опять сказала «несомненно». Что со мной происходит?

Я решаю, что лучше оставить мамину кредитную карту в своей комнате до тех пор, пока не вернусь домой, чтобы не было соблазна использовать её снова.

Отличная идея.

Я спускаюсь на пляж и стою у края воды, жуя свои орехи и наблюдая, как величественное море накатывает волнами вперёд и отступает назад. Это гипнотизирует и завораживает. И так прекрасно.

Здесь так спокойно, так тихо. И это заставляет меня снова осознать, насколько я одинока. Я бы с удовольствием сделала фото и отправила Бекке, но я не могу. Поэтому вместо этого я делаю снимок и отправляю его маме.

«Это прекрасно, дорогая. Ты пользуешься солнцезащитным кремом?»

Она такая замечательная мама.

Я кладу телефон обратно в карман, а затем навостряю уши, когда слышу, как кто-то говорит.

Я оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу. Но мне интересно. И я здесь совсем одна. Поэтому я оборачиваюсь и иду вперёд, чтобы найти говорящего.

Я стою за углом старого, неиспользуемого сарая спасателей и вижу Нейта, высокомерного, грубого как чёрт Нейта, говорящего по своему мобильному телефону. Он бледен, как всегда, и его нос вздёрнут, хотя у него нет ни единого повода выглядеть снобом, потому что вокруг ни души. Я решаю, что это просто его естественное состояние. А затем перемещаюсь немного вперед, чтобы услышать, о чём он говорит. Мне любопытно. Его лицо морщится, как будто он зол или расстроен. И так как он мне не нравится, я хотела бы знать, что его взбесило.

Потому что я любопытная.

Он меня не видит, поэтому я застываю на краю здания и слушаю. Его голос холоден, и он мне нравится не более чем сам Нейт. И это ещё мягко сказано. Ветер дует в мою сторону, и вдруг я слышу его лучше.

— Нет. Я сказал тебе, что пока ничего не нашёл. Данте очень заботится о нём. Нет. Я буду продолжать пытаться. Уверен, здесь есть что искать. Я просто должен присмотреться внимательнее. Не волнуйся. Окей. Мы скоро поговорим об этом.

О чём, чёрт возьми, он говорит?

Нейт засовывает телефон в карман и смотрит вверх. Его ледяные голубые глаза встречаются с моими, и я попадаюсь с поличным. Он точно знает, что я подслушивала, и ему это не нравится. Выражение его лица становится грозным, и он сразу же подходит ко мне.

Я сглатываю и оглядываюсь. В полном одиночестве.

Просто идеально.

Я снова сглатываю.

— Вежливо ли в Америке подслушивать личные разговоры? — требовательно спрашивает он, подойдя ко мне. — Потому что здесь, в Кабрере, или в любом приличном обществе, это считается грубостью.

— Ну, это то, о чём ты так много знаешь, — говорю я с прежним пылом, словно распустивший перья павлин. Как он смеет думать, что может читать мне лекции о грубости? Серьёзно? Он самый грубый человек, которого я когда-либо встречала. За всю свою жизнь.

И это с учётом старых сварливых фермеров, которые собирали урожай, проведя на солнце весь день. А это говорит о многом, потому что они могут быть очень ворчливыми.

Нейт бросает на меня взгляд, и, если бы взгляды могли убить, я была бы мертвее дверного гвоздя.

— Я знаю, что ты — американский варвар, — начинает он. — Итак, я научу тебя кое-чему. Никогда не подслушивай. Это грубо и неприемлемо.

Я недоверчиво смотрю на него.

— Неприемлемо? Признаю, что я мало знаю о Кабрере, — я говорю так холодно, как могу, с бьющимся в горле сердцем. — Но я не уверена, что существует закон, запрещающий стоять на пляже. Если не хочешь, чтобы тебя подслушали, не говори так громко. Хорошего дня.

Я делаю поворот на каблуках и выдаю своё лучшее подражание сталкеру.

А потом меня хватают за локоть и резко разворачивают. Я задыхаюсь и вырываюсь.

Нейт снова смотрит на меня и стучит пальцем мне в грудь.

— Занимайся своими делами, — говорит он. — И оставь меня в покое.

Он разворачивается и уходит прежде, чем я успеваю что-то сказать. Я так потрясена его поведением и тем фактом, что он схватил меня (он на самом деле схватил меня!), что даже не могу говорить. Вытирая свою руку, я наблюдаю, как он удаляется.

Что только что произошло?