– Я кричать буду!
– Нам нужно поговорить! Если ты скрываешься, если ты отключила телефон, если ты не приходишь даже к своему руководителю… ты что, институт бросила?
– Не твое дело!
– Алиса!
– Ярослав!
– Алиса, я должен знать, что произошло.
– А ничего не произошло!
Алиска, не в силах освободиться, сердито сопела. Она даже подумала было быстро опуститься на корточки и укусить Ярослава за руку. Но он уже носил перчатки.
– Давай поговорим по-человечески, – предложил Ярослав. – Мы же взрослые люди…
– Особенно ты, – выпалив это, Алиска вспомнила вдруг кое-что из того, чему ее четыре года учили, и заткнулась. А чтобы пустить мимо своего слуха то, что собирался сказать ей Ярослав, она стала прокручивать на внутреннем магнитофончике заветную запись.
– Все это кончится тем, что ты прогуляешь все коллоквиумы и семинары. Если ты даже подготовишься к экзаменам, тебя просто не допустят до сессии, а твоя тема, имей в виду, уже недействительна, если ты немедленно не возьмешь другую тему… – эти или иные им подобные слова словно сквозняком вытягивало из подворотни и тащило в замусоренный двор.
– звучало нараспев.
Ярослав говорил, говорил, и лицо, которое когда-то казалось Алиске невозможно красивым, с полуторасантиметровыми ресницами, с точеным носом, с романтичной бородкой, было теперь вроде маски римского театра – открытый все равно для каких звуков рот и вечная пустота в распахнутых глазах.
Запись прервалась – Алиска услышала то слово, которое единственное лишь и могло прорваться сквозь «Песнь».
– Это кто тут вспомнил про Шемета?! – возмутилась она.
– Ты хоть знаешь, что теперь с Шеметом?
– А ты?
– Я-то знаю. Старый черт сперва поставил на уши всю кафедру и весь институт, назвал телевидения, переполошил все столичные редакции, а когда ему все разложили по полочкам и продемонстрировали все его ошибки – Алиска, это были фантастически нелепые ошибки, я сам читал акты экспертиз, и дай Боже, чтобы именно ошибки, а не подтасовки! – он не придумал ничего лучше как спиться с кругу! Твой Шемет шарится по мусоркам и собирает пустые бутылки на опохмелку! Пойми ты наконец, что он – просто авантюрист от науки, и он потерпел заслуженное фиаско.
– Экие ты слова знаешь – фиаско!
– Еще недоставало, чтобы мы поссорились из-за Шемета! Алиска! Ну хочешь – я тебе все документы покажу? Этот его концентрированный ментальный импульс – чушь собачья! И рассеянный-то ментальный импульс абсолютно недоказуем! Тут десять лет нужно опыты ставить, чтобы хоть какого-то материала набрать! А он думал, что четыре кандидатских диссертации ему мир перевернут! Авантюрист, понимаешь, старый авантюрист!
Но эти слова уже были подхвачены сквозняком, а вместо них прилетели другие:
– Алиска!
Она смотрела вверх. Ей больше не о чем было говорить с этим человеком. Губы, которые она когда-то целовала, пропитались ложью. И руки, которым она когда-то доверяла себя, сделались чугунными кандалами.
Он бы мог привести вдесятеро больше доводов и аргументов, он мог бы камня на камне не оставить от теорий Шемета. Однако то, что он совершил, уже принадлежало истории, и ни изменить своего поступка, ни окрасить его в розовые тона Ярослав не мог.
– Ученик еще может предать учителя, это учителю нельзя предавать ученика, – сказал как-то старый авантюрист Шемет, и сказал, казалось бы, совсем недавно, окруженный жизнерадостной и влюбленной в его теорию молодежью. Алиска тоже были там, ее привел Ярослав и представил как свою невесту. Она запомнила эти слова. И потом, когда уже без Ярослава пришла на консультацию к Шемету и показала ему беспредельно наивную статью – как только дури хватило? – когда он терпеливо вылущивал из статьи одно-единственное рациональное зернышко, она вдруг ощутила беззащитность этого старого безумца от науки перед меняющимся миром. И решительно ничем не могла помочь, когда гром все-таки грянул…
– Одни умеют фантазировать, другие умеют рассчитывать, – так сказала умница Леночка, самая перспективная из его аспирантов, и подалась к тому, кто прекрасно все рассчитал, к господину Сутину. Она еще что-то добавила насчет возраста: есть в жизни время фантазировать, есть время рассчитывать. И ведь была права!
А про многомесячный запой Шемета и продажу уникальных книг из домашней библиотеки Алиска знала из первоисточника. Вот насчет бутылок с мусорки Ярослав перегнул палку… на что только не способен человек, оправдывая свое предательство перед любимой женщиной!
Алиска резко рванула назад руки – и лицо Ярослава само собой наделось ей на лоб. Тут же она ощутила свободу и отпрыгнула вбок.
Из носа у аспиранта хлынула кровища.
Зная, что ущерб невелик, Алиска без единого слова развернулась и пустилась бежать.
Ей было двадцать два с половиной года и она прекрасно понимала нелепость своего поступка. Но ничего иного придумать не могла – так хоть это… хоть нос расквасить…
За углом она провела рукой по своему лицу. Пальцы окрасились. Ее густая, черная, по-модному неровно подстриженная челка мазнула-таки по окровавленному носу… Алиска вытерла руку о штаны.
– Пока есть хоть один человек, способный назвать предателя предателем, – она вспомнила слова, которые на прошлом дежурстве говорила семнадцатилетнему мальчишке.
– Откуда он возьмется? – спросил мальчишка.
– Ты только верь – и он обязательно откуда-то возьмется! Знаешь, как верил король Карл?
– Какой король Карл?
– Не знаешь? Ты только не клади трубку, а я расскажу тебе, как один человек из всего войска не побоялся выступить против предательства. это возможно! Ты понимаешь? Это возможно! Когда ты сам не можешь защитить себя, ты думай об этом человеке – он услышит и придет на помощь!
– Король Карл и вы, благородные бароны! – внятно и зычно произнес Пинабель, соранский кастелян. – Я хочу защитить своего родича, графа Гвенелона! А если вы, невзирая ни на что, все же приговорите его к позорной казни за измену – то я его защитник! Я – и эти три десятка наши родичей!
– Достойное начало! – прервал его Оджьер Датский. – Кто это научил тебя начинать речь с угроз? Говори по существу. Что ты имеешь сказать в пользу графа Гвенелона?
– И еще никто не предлагал Божьего суда, о чем же ты беспокоишься? – добавил Немон Баварский.
– Спокойствие, бароны! – Карл протянул руку. – Говори, Пинабель.
– Я скажу вот что – граф честно признался в своем проступке, как подобает благородному барону, и все согласились – он имел право отомстить графу Роланду. Даже если бы Роланд был не племянником, а родным сыном нашего короля – он был бы равен всем нам, бароны! Родич мой Гвенелон не раз бывал оскорблен Роландом и не чаял дождаться справедливого решения от тебя, король Карл! Я это говорю открыто!