Глава 8

Наши Дни

Нью-Йорк

Бренна

В подвале этого захудалого клуба я подняла руку. С бокалом шампанского в руке мои пальцы почти... почти коснулись груди Гуннара. Может быть, таков был мой план. А может, и нет. В этот дикий момент я едва ли могла быть уверена.

— За Короля Гуннара. Да здравствует король!

Гуннар зарычал, схватил меня за руку и потащил по мраморному полу к закрытой двери в противоположной стене. В этот момент его рука схватила меня за локоть, и я так обрадовалась кашемиру и меху.

Я не чувствовал его. Нисколько.

Хотя я чувствовала его запах. Виски и одеколон, а под их шлейфом - он. Запах Гуннара, который просочился в мою кожу и пропитал мои кости много лет назад. Я могла убежать от многих вещей, сжечь воспоминания о нем в пепел, но его запах... который я не могла игнорировать. И он пронзил меня, как копье.

Гуннар открыл дверь, втолкнул меня в маленький кабинет и захлопнул за нами дверь. Кабинет… это место я узнала. В то время как внешняя комната могла быть выставлена напоказ, как и любой хороший тронный зал, эта комната была полностью в распоряжении Гуннара. Деревянные стены, книжные полки. Кожаный диван. Письменный стол, заваленный кофейными чашками и записными книжками. Старомодный проигрыватель в углу, окруженный пластинками.

Пластинки повсюду.

Плотина задрожала, но я шмыгнула носом и повернулась спиной к музыке и воспоминаниям, глядя на Гуннара так, словно наша история не дышала мне в затылок.

— Что произошло? — спросил он.

— Сердечный приступ, — ответила я. — Если бы ты отвечал на письма или звонки, то понял бы, что он уже давно болен.

— Как поживает твоя мать? — спросил он, удивив меня.

— Лучше всех.

Он улыбнулся… или усмехнулся? С ним трудно было сказать наверняка.

— А ты? — спросил он.

— Тоже прекрасно.

— Почему ты лжешь?

— Потому что я никогда больше не дам тебе в руки оружия против меня, Гуннар.

Слова вырвались сами собой, потрескивая в воздухе, как весенний лед. Я не хотела этого говорить. Ни в коем случае не ссылаться на наше прошлое. Я была здесь, чтобы сделать работу.

Отвезти его домой.

— Наверное, мудро.

Он прошел мимо меня в глубь кабинета. Я не обернулась, собираясь с мыслями, поэтому скорее услышала, чем увидела, как он сел в скрипучее кресло, выдвинул ящик, и, не оборачиваясь, поняла, что он достает бутылку аквавита.

Шампанское и виски — все это было для галочки. Эта ужасная водка, которую он впаривал с каждого рекламного щита и журнала, исключительно для галочки.

Аквавит был для него.

Я обернулась и увидела, как он наливает прозрачную жидкость в две рюмки.

Он протянул мне одну, но я не взяла.

— Неужели? — спросил он. — Это одна из лучших партий Алека.

Конечно, он поддерживал связь с Алеком.

— Я здесь по официальному делу, — бросила я. — Не для того, чтобы пить фирменное пойло Алека.

— Ты осталась во дворце. — Это был не вопрос. Он знал, что я осталась. Он откинулся на спинку стула, старые пружины заскрипели от усилий. Я не могла определить его осторожный тон. Гуннар перестал насмехаться и в его тоне теперь сквозила надежда, если можно так выразиться.

— Ты ушел. Кто-то должен был остаться и проследить, чтобы твой отец и его брат не продали Васгара дьяволам.

Он нахмурился.

— Члены Совета, с которыми мы работали? Вера? Джон?

— Около полутора лет назад у твоего дяди был обширный круг преспешников. Но Вера осталась. Джона заменил человек, которого поддерживал твой дядя.

Гуннар выругался себе под нос и я с облегчением поняла, что ему все еще не все равно. Спустя три года и с самого низа этого нью-йоркского клуба — он все еще заботился.

— И поэтому ты осталась, чтобы сражаться в неравном бою? — спросил он, откидываясь на спинку стула, рубашка Гуннара сдвинулась, открывая оскаленную пасть волка на груди.

— Я удерживала твоего дядю подальше от трона и управляла страной во время болезни твоего отца. Я почти королева.

— Но не королева.

— Члены Совета не захотели выслушать мое прошение.

Он изумленно уставился на меня.

— Ты обращалась в Совет?

— Они знают, что я управляю страной. Они знают, что я более чем способна. Я член королевской семьи. Твой отец сделал меня принцессой. Решение Совета все еще было не в мою пользу. Женоненавистничество и сексизм нашего правительства были камнем, который я не могла отбросить в сторону самостоятельно. Как бы я ни старалась. Моя мать — она могла бы помочь, но она слишком усердно трудилась играть роль скорбящей вдовы.

— Поэтому они не позволили тебе говорить, а вместо этого послали тебя за мной, принцем паршивых овец. О, это, должно быть, унизительный момент для тебя.

Я ничего не сказала, потому что гордость, застрявшая у меня в горле, не позволяла этого.

— Я имел в виду то, что сказал тебе много лет назад. Ты не предназначена для трона Васгара.

В каком-то смысле именно этого я и ожидала. Чтобы он бросил это мне в лицо, как животное, поднимающее пыль.

Я почувствовала, что краснею. Краснела моя шея. И Гуннар заметил, его глаза сузились, что только заставило меня покраснеть еще сильнее. Под пальто я чувствовала каждый дюйм своего тела, всю свою кожу.

— Меня не посылали, — сказала я. — Я пришла сама. Совет хочет видеть на троне твоего дядю.

Я смотрела, как Гуннар с жестким выражением лица наливает себе еще одну порцию аквавита и протягивает ее мне своими изящными пальцами.

— Ничто так не сочетается с гордостью, как пойло Алека. Продолжай.

— Я гораздо лучший правитель, чем ты, — выпалила я, сделав глоток, понимая, что возведенные мной стены начали сыпаться. Напиток обжег мне горло, прогнал воспоминания. Дав мне возможность сфокусироваться на намерениях.

— В этом, — сказал он со вздохом, — никогда не было никаких сомнений. Но почему ты здесь ради меня, если Совет тебя не посылал?

— Потому что, если ты не вернешься, трон перейдет к твоему дяде. А я слишком много работала, чтобы этого не произошло.

Гуннар, конечно, знал это. Его дядя был вторым в очереди. Мир был так несправедлив.

Но он ощетинился. Та ленца, которую он довел до совершенства, чтобы скрыть тот факт, что у него есть думающий мозг и бьющееся сердце, исчезла на мгновение, и передо мной снова был настоящий он. Человек, которого я любила.

— А мой дядя?

— Пока твой отец был жив, мы могли держать его на расстоянии вытянутой руки. — Я не вдавалась в то, чего это стоило мне. Что это принесло мне. Или то, что я получила.

— А теперь? Он делает шаг к трону?

— Тебя там нет, чтобы остановить происходящее, — сказала я.

— Насколько все плохо?

— Он не скрывал своих планов продать права на бурение нефтяных скважин в проливе Бринмарк, — сказал я.

— Но ведь у вас были иностранные инвестиции. Вам удалось сохранить права...

— Откуда тебе это известно?

— Я читаю газеты, Бренна. Я мог и уйти, но это не значит, что я перестал переживать. Я был там с тобой последние несколько месяцев...

Я кашлянула, прерывая его. Не в состоянии обсуждать последние несколько месяцев и проделанную работу.

— Твой дядя недоволен медленным прогрессом, достигнутым благодаря инвестициям. Он хочет большего и уже пригласил российского Президента на встречи. Компания "Газпром" купила здание в столице.

— Господи, — произнес он, и я была так рада видеть его потрясение.

Правильно, придурок, именно это ты и допустил, когда ушел.

Это было не совсем справедливо по отношению к Гуннару, но в данный момент я не была заинтересована в справедливости.

— Вся эта работа три года назад, все то, что ты начал. Я продолжала начатое, — отчиталась я. — Но если ты не вернешься, все будет кончено. Я не могу сражаться с твоим дядей и Советом.

И правда была в том, что у меня был миллион причин ненавидеть Гуннара. Как он обращался со мной, как бросил. За его небрежную жестокость. Его тщеславие и эго. Все они подливают масла в огонь моего гнева, обиды и негодования.

Но он налил себе еще одну порцию аквавита, осушил рюмку и встал. Высокий, сильный и более чем самодостаточный, чтобы победить своего дядю. Гуннар мог ненавидеть своего отца — и не без оснований, — но он любил свою страну.

— Полагаю, тебя ждет самолет?

— В аэропорту Кеннеди, — ответила я. — Перед домом стоит машина.

Он глубоко вздохнул и улыбнулся, как будто все это было просто шуткой.

— Тогда давай сделаем меня Королем.

С крючка за спиной он снял длинное черное кашемировое пальто и накинул его на плечи, уже так похожий на короля, что у меня сжалось сердце.