Поэтому вместо этого я сказал ей:

— Ты прекрасна, Бренна.

Как и следовало ожидать, она отмахнулась от этих слов.

И именно это был мой переломный момент. Курс на столкновение, по которому мы шли с тех пор, как она вошла в королевский зал месяц назад.

Какой смысл иметь такую репутацию, если я ею не пользуюсь? Не воспользовался всеми ее преимуществами?

Бренна уезжала в Шотландию буквально через несколько дней, и я хотел этого. Хотел ее. Со всеми ее противоречиями. И я был ужасно сдержан.

Так что я хотел бы заполучить ее. Ненадолго. На время, способное стереть действие гормонов.

Это решение, как только оно было принято, принесло огромное облегчение.

Я схватил Бренну за руку и потащил на нос лодки. Я толкнул дверь в маленькую смотровую кабину, которой они, должно быть, пользуются в плохую погоду. Дверь за нами захлопнулась, и в большой пустой комнате эхом отозвался звук захлопнувшейся двери.

— Что… что ты делаешь?

Я повернул ее лицом к себе, щеки Бренны порозовели, глаза стали узкими щелочками. Боже, как мне это нравилось. Возбужденная и подозрительная одновременно. Чисто в стиле Бренны.

— А что, по-твоему, я делаю? — спросил я, подходя к ней, и Бренна предсказуемо отступила. Все ближе и ближе, пока я не загнал ее в угол каюты. Никто не мог нас увидеть, если только не заглядывал в окно, а там не было ничего, кроме океана.

— Гуннар. — Прислонившись спиной к стене, она положила руку мне на грудь.

— Бренна. — Я взял ее руку, прижал к груди и поцеловал ладонь. Она ахнула - восхитительно - и я положил ее руку себе на шею.

— Это… что?..

— Ты очень умна, Бренна. Может быть, самая умная женщина из всех, кого я знаю. Конечно, ты и сама можешь догадаться, что сейчас произойдет.

— Ты собираешься меня поцеловать.

— Собираюсь, — я улыбнулся ей, внезапно очень взволнованный открывшейся перспективой. Возможно, слишком взволнованный. Я немного отодвинулся назад, сдвинув бедра, которыми вжимал ее в металлический угол каюты.

— Зачем?

— Ну, как зачем?

— Я имею в виду… это что, шутка? Или какое-нибудь ужасное пари...

Я прижал большой палец к полной нижней губе Бренны. Она издала один писклявый звук и заткнулась. Единственный звук — ее прерывистое дыхание над моим пальцем.

— Я собираюсь поцеловать тебя, потому что мне надоело притворяться, что я этого не хочу. Я собираюсь поцеловать тебя, потому что твоя нижняя губа просто умоляет об этом. Я собираюсь поцеловать тебя, потому что, просто думая об этом и не делая этого, я начинаю сходить с ума.

— Сходить с ума?

— Да, Бренна. Крышу сносит. — Говоря это, я наклонился, упершись локтями в стену над ее головой. Не знаю, как Бренна умудрялась вытворять такие штуки со временем, но мне казалось, что я целую вечность хотел ее поцеловать. Недели. Может быть, год?

А я знал ее целый месяц.

Наши губы нежно соприкоснулись, будто перышко, на первый взгляд, и Бренна ахнула. Или это я ахнул?

И ее рука на моей шее притягивала меня все ближе и ближе, пока в этом поцелуе не осталось ни намека на легкость. Он был теплым и влажным, и мягкое тело Бренны, спрятанное под твидовым пальто, которое она носила, было в моих руках. Она лизнула меня, ее язык коснулся моих губ,и я застонал.

Мой план - затащить ее сюда - был таким четким. Поцелуй, а затем обещание, что мы не сможем сделать это снова. Что мы не можем. Это будет поцелуй, чтобы утолить желание, а потом все закончится.

Честно говоря, возможно, часть меня думала, что это будет ужасно. Она была молодой и зеленой, возможно, девственницей. У меня были минимально возможные ожидания относительно воздействия этого поцелуя. В конце концов, я был печально известным принцем Гуннаром Васгарским.

Но вот я стонал, прижимая ее к стене, мой язык был у нее во рту. Бренна потянула меня за волосы, ее ноги беспокойно прижались к моим, и этот поцелуй… Этот поцелуй больше не был поцелуем. Это было начало чего-то большего.

Больших неприятностей.

— Гуннар, — выдохнула она, копаясь в моем пальто.

— Да, — прошипел я. Честно говоря, неужели я действительно думал, что смогу поцеловать ее и не прикоснуться к ней? Я думал о теле Бренны каждую минуту каждого дня с тех пор, как она ворвалась в мою жизнь в том желтом платье. Я убрал руку со стены над ее головой и распустил пояс на пальто Бренны, обнаружив ее под ним. Гладкая ткань платья, в которое она была одета, а под ней - ее тепло. Отдавать себя и брать ее.

Я в одну секунду стал думать не той головой, и все во мне кричало, чтобы я дал волю чувствам рядом с ней, найдя разрядку. Найдя слабое облегчение в трении ее тела о мое. Но я остановил себя. Остановил. Потому что это уже было слишком опасно. Мы будто обливались керосином, осталось лишь поднести спичку.

Но я просунул руку между ее пальто и платьем, обхватывая талию Бренны с возрастающим давлением, сжимая ее, пока моя ладонь не оказалась на ее заднице.

Она застонала где-то у моих губ. Нуждающаяся маленькая штучка. Умоляя об облегчении, наверное, так же, как и я.

Тысячи грязных вопросов сорвались с моих губ. Я хотел заставить ее умолять. Я хотел, чтобы она сказала мне - с широко открытыми глазами и пылающими румянцем щеками - что именно она хочет, чтобы я сделал с ней.

Я погладил Бренну по заднице. Сжал ее.

И желание, желание, с которым я жил, отрицал и боролся, взорвалось внутри меня. Точка невозврата была пройдена. Здесь. Нужно было остановиться или трахнуть ее прямо у этой стены.

Я сделал шаг назад. А потом еще один. И все же этого было недостаточно. Я отвернулся, пока не перестал видеть Бренну, даже краем глаза. Но прошло много времени, прежде чем я смог дышать ровно.

— Это,.. — только и сказал я. Понятия не имею, как я собирался закончить эту фразу. Было потрясающе? Удивительно? Ужасная ошибка?

— Я знаю, — сказала она.

Я взглянул на Бренну через плечо и одним взглядом увидел, что она чувствует то же самое. Сожаление, удивление и долгое медленное беспокойство о том, что мы открыли ящик Пандоры и больше никогда, никогда его не закроем.

— У нас очень неудобная химия, Бренна.

— Так что же нам делать? — спросила она. Бренна все еще стояла, прислонившись к стене. Ее пальто обкрутилось вокруг нее. Зеленое платье обвивалось вокруг девичьего тела. Ее волосы были в беспорядке там, где, по-видимому, я сжимал их в своих руках.

Твою же мать.

Я глубоко вдохнул холодный соленый воздух.

— Ничего.

— Что?

Как странно быть разумным, но кто-то же должен быть здравомыслящим.

Я повернулся лицом к Бренне и широко раскинул руки.

— Между нами ничего не может быть, Бренна. Мой отец ошибается во многих вещах, но в этом он прав. Это будет скандал, который королевская семья никогда не переживет. Это погубило бы меня, что не так уж и важно, учитывая, насколько я уже близок к гибели...

— Гуннар...

— Бренна, — сказал я решительно и холодно. — Как бы плохо это ни было для меня. Тебе будет в миллион раз хуже. Если я буду сломлен ты будешь… — я ненавидел даже саму мысль об этом. Этот ужасный двойной стандарт, который обошелся бы с ней гораздо жестче, чем со мной. — Уничтожена.

— Я здесь не живу, помнишь? — Но я не был уверен, пытается ли она убедить меня, что выживет, или просто напоминает нам обоим, что страна и жизнь королевской семьи не для нее.

— Ты не думаешь, что новость о том, что ты спала со своим сводным братом принцем, будет преследовать тебя? Потому что так и будет. Мир тесен для королевских семей.

— Значит, мы просто игнорируем друг друга.

— Мы не должны игнорировать друг друга, — сказал я. — Мы просто должны игнорировать это. — Я махал руками между нами, мое пальто и шарф развевались.

— Ты предлагаешь нам стать… друзьями? — Ее опустошенный поцелуями рот улыбался мне.

Я посмотрел в окно на чаек, кружащих в ярко-голубом небе, потому что смотреть на нее было слишком неловко.

— У меня никогда не было хороших друзей.

— Ингрид?

— Она делает всю тяжелую работу. И она всегда была влюблена в Алека.

Бренна рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что сумел подружиться с ней, потому что она никогда не влюблялась в тебя?

Я пожал плечами, чувствуя, как горят мои щеки.

— Полагаю, это тоже верно в случае с Алеком?

— Я дружу с Алеком, потому что он никуда не уходит.

— А кто не любит Алека?

— Вот именно.

— Я очень хорошо отношусь к друзьям, — сказала она с присущей ей чопорной гордостью. Бренна оттолкнулась от стены и поправила пальто, а затем и волосы. Как будто я никогда не прикасался к ней.

— Замечательно. Ты можешь довериться мне в этом.

Она улыбнулась мне, обнажив ярко-белые зубы, маленькую щель между двумя передними, которую я посчитал странно... эротичной.

Но эта мысль была не в духе дружбы, поэтому я отогнал ее.

— Друзья, — сказала она и протянула руку в перчатке.

— Друзья, — сказал я и пожал ее.

Мы оба проигнорировали дикий всплеск тока между нами. Внезапное болезненное любопытство, закипевшее под нашими лайковыми перчатками, желание почувствовать больше. Узнать больше.

Там, на краю этой лодки, на краю нашего королевства и того, что казалось миром, мы улыбались друг другу, и мне казалось, что в моей жизни начинается что-то новое. Что семена, которые были посеяны, когда она вошла во дворец несколько недель назад, расцвели.

И я пообещал себе, что не испорчу этого.

На следующей неделе она вернется в Шотландию.