Проводили гостя до машины, вернулись. Муж обнял Антонину Сергеевну за плечи, потерся щекой о ее щеку:

— Не ремонт бы в ДК, он бы не артачился. Материал, транспорт… Все его, и на нем же доделки останутся… Он ведь крестьянин. Вчера из ресторана пальму выбросили, он увез и в свой ДК поставил. И чего тебе загорелось, добро бы вопрос серьезный?

Антонина Сергеевна сознавала, что сейчас, отказав Пал Палычу в разговоре, она душой противится какому-то закону жизни, выражавшему зависимость человека. Так часть зависит от целого. Человек наследует предрассудки, страхи, болезни и слабость родителей, дедов, своих учителей и десятков прочих связанных с ним людей, зависим от их поступков, от их умов, ведь они влияют на совершаемое в его уме. Зависим от событий, происходящих где-то вдали, за морями. Пал Палыча привезли мальчиком в чужую сторону, замерзали они в первые уральские зимы, потом надо было выжить на войне, а позже теснить бригадира МТС, чтобы опять же выжить, а ей, Антонине Сергеевне, пришлось подчиниться и оставить Москву, Ногаева и вернуться в Уваровск, будто приказал кто — живи должное тебе. Необходимость, она нашла слово, необходимость было название этому закону жизни.

— Как трудно жить, — выговорила Антонина Сергеевна печально. Никого она не обвиняла, не корила, она жалела всех. Больного Пал Палыча, сердито простившегося, и покойного отца своего, готового перетерпеть всякие унижения из страха перед властной женой, и прабабушку свою горбатенькую. Она помнила ее, стоявшую во дворе с поднятым к солнцу лицом. Хотелось оправдаться перед ними, только в чем?

Муж сказал:

— Мне предлагают зампредисполкома.

Она молчала, знала о предложении.

Они с дивана глядели в затылок сыну, а он сидел впереди в кресле, дожидался передачи «Спокойной ночи, малыши». Звук у телевизора был выключен, певица распяливала рот, двигала бровями.

Антонина Сергеевна положила голову на плечо мужу, а он просунул руку ей за спину и прижал. Сквозь ситец халата грела его широкая ладонь.

— Ко мне сегодня, между прочим, так… подъезжали… Слыхал, двигают тебя, говорит. Может, ты Полковникова на свое место порекомендуешь? Если тебя решили опять двигать, разборчивостью только цену себе набьешь. Для Полковникова, если пойдут на его кандидатуру, это будет последний шанс. Может, с их стороны это дело самодеятельность… — продолжал муж. — А может, еще кто с ними… а? Допустим, я рекомендую Полковникова. Пожмут плечами, может быть, спасибо скажут и отпустят. Я засохну на своей базе, Полковников — в завучах. Кому польза?.. Может, у меня тоже последний шанс?..

Четыре года назад, после учебы в Горьковской партшколе, муж стал секретарем райкома партии. Тут же партийная карьера мужа кончилась: на маевке его шофер выпил, муж сам сел за руль, и на выезде в город машина столкнулась со встречным мотоциклистом. По постановлению суда купили мужику новый мотоцикл и бюллетень ему оплатили. Поправить ничего не удалось, хотя перелом у мужика оказался неопасным, и мужик так же был выпивши и пытался потом взять заявление обратно. Муж не спал, усох и потемнел лицом, веко дергалось. Уезжал искать работу, устроился где-то в Тюменской области. Антонина Сергеевна твердо отказалась уезжать отсюда, ждала его. В декабре ночью вернулся за вещами, больной, осипший. Она стояла на коленях, бинтовала ему рану на ноге. Расплакалась, прижавшись лбом к его колену. Ныне он был благодарен ей за силу души, глядел без злобы на тех, кто после несчастья здоровался с глумливой улыбочкой. Однокашники мужа занимали одно за другим первые места на производстве, в общественных организациях, в милиции.

Смущен муж, ждал: присущим ей чутьем угадает завтрашнее, движением, словом ли подтолкнет мужа. Если в самом деле сошлись друзья-однокашники, бывшие комсомольские работники, и решили поддержать Полковникова?.. Тянется, молодится, первым в городе начал бегать трусцой, девочки в техникуме делают ему глазки, но из Уваровска не бежит, некуда. Поддержали ведь мужа, когда он вернулся из бегов, — двух лет не просидел, дали базу. Кланяются ему хозяйства, предприятия, на него между тем не больно-то нажмешь, свое начальство в области.

Она виновато вздохнула. Глуха была к ситуации муж — Полковников, не чувствовала истины. Знала другое, про Пал Палыча. Нельзя ему уезжать, жить ему оставалось недолго, вот что чувствовала, вот на что было употреблено ее чутье. Пусть умрет директором черемискинского совхоза, среди здешних людей, целую жизнь был связан с ними необходимостью жить.

— Что же ты не спросишь у них? — озадаченно спросила Антонина Сергеевна. — Про Полковникова?

Тут же спохватилась: у кого спрашивать? Муж, пусть неявно, верховодил среди бывших комсомольских работников.

На другой день муж позвонил ей в отдел, поговорили о мелочах: привезли колготки, брать ли, галоши муж купил младшенькому на валенки. Муж ждал поощряющего знака, во второй половине дня ему идти к Тихомирову. Она не отозвалась, договорили про галошики и повесили трубки.

Тут же она заказала область, поговорила о Ногаеве с работавшей в управлении культуры однокурсницей. Ногаев был недоволен своим нынешним коллективом, втайне набирал новый и искал хозяина — областную филармонию.

Саша с Васей Сизовым расписывали Васину статью в записку — проект о комплексном монтаже холодильников и кондиционеров. Мысль о комплексном монтаже явилась Васе при сдаче теплицы для районов Заполярья — там, в НИИ, подрядчик не сдал вовремя кондиционеры и валил на смежников, на холодильщиков то есть, и тогда Вася заявил, что, если бы здешний заказчик заключил договор с ними, с комбинатом, они бы сдали кондиционеры вовремя при всех здешних обстоятельствах. Замминистра, известный Саше по Кемерову, хмыкнул, и вот Вася распалился.

Труден был Вася в обращении, взрывчатый, возбудимый, он вскипал при всяком возражении, был болезненно-подозрительный; как видно, прежде, в пору работы директором комбината, склад его натуры усмирялся волей, а ныне, после бед, он не справлялся с собой. Саша все ждал, когда Вася отойдет, Вася не потерпел бы от него ворчливых интонаций, осуждения, как терпел от Гриши, от Юрия Ивановича, они усмиряли его дружеским «Уймись», Саша не раз чуял на себе недоверчивый Васин взгляд, еще не свой ему, по Уваровску не помнит, прежде они были связаны как бы через Гришу.

Но как отдаривался Вася! Восхищал силой жизненных порывов, богат был знанием, опытом, начал с барака в Марьиной роще, выстроил завод, аварийная служба потягается в оперативности с самыми сильными европейскими фирмами. В нем опыт ветеранов, устанавливающих еще ледосоляные холодильники на московских базах до войны и немецкое оборудование в «Метрополе» в те же годы, и опыт сотрудничества с современными западными концернами.

Саша, перепечатывая записку Васи на имя Ушаца, оставил себе копию. Перечитывал перед сном. Слова волновали, восхищала мысль, будто он впервые читал «Проект записки об организации внутри комбината службы по монтажу кондиционерного оборудования». В начале записки излагалась концепция развития кондиционерного оборудования. Выказывалось знание дела. Предлагались эффективные методы монтажа, причем методы могли осуществляться лишь при условии — это оговаривалось с напором — единого графика монтажа холодильного и кондиционерного оборудования. Тут высказывались идеи, поражающие воображение. Употреблялись выражения «мы» и «они» — то есть мелкие специализированные управления по монтажу. Говорилось о моральном обновлении приемов работы на больших производственных объектах. Доказывалось, что «они» зажаты в тиски проблем, которые не способны решить самостоятельно, потому что нет инициативы, нет риска, нет мощностей. Между тем в нашей практике созрели такие-то и такие конкретные альтернативы методам специализированных управлений.

Всякий раз, перечитав Васину работу и пряча ее, Саша пугался мысли: не подтолкни его Гриша к Васе, не попроси Васю помочь, пролетела бы мимо удача союза, сотрудничества с Васей. Сдали бы теплицу, получили денежки и разошлись.

Позвонил Вася. Записку он Ушацу отдал, тот молчал вторую неделю. Сегодня на планерке — говорили о срыве срока сдачи объекта по вине медлительного партнера — Вася выступил. Прав Михаил Ефимович, говорил он, необходимость самосохранения нас как большого и сложного организма вынуждает предпринимать наступательные действия. Надо добиваться такой постановки дела, чтобы наши партнеры и заказчики приурочивали свои графики к нашим, давать им твердо понять, что с первого дня начала работ они вступают в сферу нашего узаконенного образа действий, нашего ритма, нашего метода.

Вася называл большие объекты, где главным заказчиком был комбинат. При таких объемах работ мы ведущие партнеры, говорил он, и потому вправе в иных случаях обсуждать с заказчиком его выбор партнера. Мы постоянно должны помнить слова Михаила Ефимовича: нас подпирают новые условия. У нас появляются конкуренты. Вася назвал управление, создающее отдел по монтажу холодильного управления для клиник и научно-исследовательских институтов. От нас ушли туда несколько слесарей и прораб, вовсе не худшие кадры. Я не открою секрета, если скажу: наше руководство расчетливо, рассудительно готовится к новой ситуации. Дело каждого подразделения, я повторяю слова нашего парторга, выступить со встречными предложениями.

Ушац не оборвал его игру, обратясь к главному инженеру или к парторгу: разве вы от меня подобное слышали?.. Оборвав, он тем самым решил бы судьбу записки, нести ее дальше некуда, он — хозяин-барин. Ушац промолчал, между тем его правилом было поступать не откладывая. Мелочей для Ушаца не было. В его «поскользнуться на арбузной корке» звучала мудрость человека, пережившего три эпохи.