— Значит, выходит с тобой по пословице, — заметил дедушка: — солдат-горемыка хуже лапотного лыка. Тебя, служба, как звать-то?

— Лукой зовусь я. Пантелеевы мы. И деревня наша Пантелеева звалась. А я — Лука Пантелеев. И братья мои — кто жив, кто помер — все Пантелеевы.

— Ну, это конечно, — согласился дедушка. — Коли братья от одного отца, так хоть живи, хоть помирай, а все, как один, пишутся Пантелеевы. Так ты, Лука Пантелеев, вот что… Нога у тебя, эвон вишь, как сбита, так ты поживи у меня; дай ты ноге своей в силу войти.

И дедушка, открыв калитку, пропустил Луку Пантелеева на двор.

Дедушка пытался и так и сяк навести солдата на разговор о пропавшей тетради. Лука Пантелеев сначала не понимал ничего.

«Хитрит, — решил дедушка. — Сразу видно: тертый калач».

Но солдат клялся и божился, что о дедушкиной тетради ничего не слыхал. Видел он, правда, однажды какую-то тетрадь у лекаря, когда лежал в лазарете. Но та тетрадь была лечебная, для записи, из чего мази составлять и пластыри делать. И была она в желтой коже. А на коже змея нарисована, пьет из чаши.

— Нет, нет, — качал головой дедушка. — Моя без змеи, а с якорем. Синяя, с якорем…

— Тетради с якорем не видал, — заявил решительно солдат. — Со змеей видал, не отрицаюсь.

Солдат Лука Пантелеев прожил у дедушки Перепетуя три дня.

За эти три дня солдат отдохнул, отоспался, подкормился и подбил подметки к своим стоптанным сапогам. На четвертый день на рассвете он попрощался с дедушкой, поклонившись ему в пояс за хлеб, за соль и за ласку. И закатился потом солдат Лука Пантелеев по дороге на Бахчисарай, и на Симферополь, и на Перекоп…

Долгий предстоял путь солдату и шляхами и шоссейкой. Не один, должно быть, месяц пройдет, пока увидит он свою деревню Пантелееву, если только деревня не сгорела, если только сам солдат не замерзнет в пути.

Солдат ушел, но память по себе оставил. В Корабельной слободке только и разговору было, что о зверствах турок на Николаевском посту. Все думали, что войны теперь не миновать, и ждали вестей с эскадры Нахимова.

Там, на кораблях — у мачт, у парусов, у пушек, — управлялась нынче почти вся мужская половина Корабельной слободки.

Шла осень.

Дни, сменяясь, стояли без ветра и солнца, притихшие и задумчивые.