Ко второму году он до такой степени продвинулся в разработке и сооружении машины, что понял, что её невозможно будет построить. Теория слишком сильно расходилась с практикой. Эксперименты шли пугающе не по плану, что указывало на фундаментальные ошибочные подходы в архитектуре. Его машина не сможет и не будет делать то, для чего её конструировали. Он выбросил все наброски. Нужен был иной подход. (на задней стороне его сетчатки болтается распятый силуэт, тонет в узких жёлтых лучах сфокусированного света, тянет кислород из его кровеносной системы и бросается крохотными мыслями в ответ. Силуэт сходит с ума от страха и отвращения, но он гораздо крепче, чем кажется самому себе, и он приспосабливается. «Это ты» — с трудом булькает человечек. «Нет усилителя. Ты и есть усилитель.»)

Он секвенировал собственный генетический код и провёл его инженерный анализ. Он создал системы жизнеобеспечения и перестроил внутреннюю часть бункера — как и было задумано изначально, хоть и не до такой степени. Он улучшал структуру своей физиологии — постепенно, год за годом — до тех пор, пока размеры и сложность его мозга не позволили ему мыслить монументальные, радикальные, сложные мысли, не поддающиеся упрощению.

(«Так почему ты не стал?» — спрашивает кроха. «Ты же мог в любой момент открыть бункер. Чего ты ждал?»)

Как-то раз, странствуя по человеческому пространству идей, он увидал себя. Он создал примитивное меметическое описание себя самого, очистил от посторонних примесей, сфокусировал, построил немного догадок, и вот оно: комплекс сверкающих огней в форме человека посреди роя похожих людей, живых и мёртвых, настоящих и вымышленных. Видеть себя в общем порядке, с такой возвышенной перспективы — захватывающее переживание, способное отрезвить любого. Он был крохотным. Он помахал. Он помахал в ответ.

И когда он увидел себя, он наконец осознал, кто он такой и в чём его роль. Он — безумный технический гений, сумасшедший изобретатель, тот, кто на практике воплотит абсолютное оружие. Но направлять это оружие будет не он. Искры той базовой идеи, которую требовалось усилить, не было в его голове и не было в этом бункере. С математической точки зрения — и не могло быть. Не так всё было устроено. Искру должен был предоставить кто-то ещё.

(Кроха перестаёт дёргаться. С усилием он поворачивает голову налево, потом направо. Он видит, что рядом с ним на сетчатке есть и другие, более старые силуэты, уже почти слившиеся с мембраной, не могущие больше жить или мыслить самостоятельно. Это его изрядно тревожит. «…Но кто?» — спрашивает он.)

Не дёргайся.

(Мозг крохи взрывается, как подетальная схема.)

Вот лес.

Вот красивый, большой дом в лесу, вот сад за домом, вот окружённый высокими хвойными деревьями, аккуратно подстриженный газон. На газоне неровным кругом расставлены кресла, и где-то двадцать пять человек сидят или стоят с напитками или бургерами в руках. К обильно дымящемуся мангалу выстроилась очередь. День прекрасен в превосходной степени, и совершенно ничего ужасного не происходит.

Адам Уилер знает, что с ним что-то не в порядке, раз он не может не отторгать такую сцену. Всё слишком внезапно и слишком приятно, чтобы быть реальным. Он как будто в порядке, чист и здоров. От осознания того, что рука снова на месте, он хватает ртом воздух и с трудом сдерживается от слёз.

К нему подходит некто и тянет руку для пожатия.

— Вы, наверное, Адам. Рад видеть. Барт Хьюз.

Для своих пятидесяти Хьюз выглядит очень моложаво. Он тощий, невысокого роста, с гривой седеющих волос, на носу — толстые очки в увесистой оправе. Уилер почти бездумно жмёт его руку; в другой руке тот держит бутылку пива.

— Я работаю в Фонде, — говорит он. — Само собой. Архитектура содержания, биомеметика, и ещё всяких мелочей до чёртиков.

— Хьюз, — повторяет за ним Уилер. — Я вас… я вас искал.

— Нашли, — отвечает Хьюз. — Это вы молодец.

— … Что это такое?

— Я и не думал, что вы вспомните. В этих обстоятельствах мы и познакомились. В первый раз, я имею в виду. Шапочно. Максимум десятью словами перемолвились, я ни одно из них не помню. Я и вас-то едва помню, уж без обид. Но шашлык я помню, и уж совершенно точно помню, что встретил вас у мангала. Так что я решил, что раз уж нам с вами необходимо переговорить, такое окружение вполне устроит нас обоих.

Уилер не помнит ни этого места, ни кого-либо из людей.

— Это всё ваши воспоминания?

— Ага. Пойдём, есть разговор.

Хьюз ведёт Уилера на другую сторону газона и выбирает пару кресел на солнцепёке. Он садится, жестом приглашает Уилера сесть напротив. Уилер с тяжёлым сердцем усаживается. Хьюз опирается локтями на колени и собирается с мыслями, прежде чем начать.

— Адам, у вас нет идеи, которая нам нужна. Нет зерна для контр-мема. Вы не тот, кто нужен.

— Если б оно у вас было, вы бы это понимали. Такое невозможно не понять. Оно бы вызывало мандраж. Те высокие идеалы, которые оно представляет, вели бы вас вперёд от зари и до заката. Вот, что должно было привести вас сюда. Не знаю, как вы добрались без него.

— … Я и не знал, что надо было принести с собой идею.

— Никак не могли знать, — утешает его Хьюз. Никто не знал, по ту сторону бункера. Я и сам не знал, пока не оказался в нём заперт. Это естественно. Мы строим планы, потом происходит что-то непредвиденное и планы летят коту под хвост. И крайне напряжённые обстоятельства вынуждают нас проявлять творческий подход.

Уилер глубоко вздыхает. Выпрямляет спину.

— Ладно. Где оно есть? Надеюсь, что в Северной Америке. Не хотелось бы идти обратно до самой Зоны 41. Но схожу. Если вы сможете столько подождать — схожу.

Хьюз качает головой.

— У вас не получится. Даже если бы всё было так просто, даже если бы было попросту место, куда вас можно было бы отправить как курьера… для вас такая идея неподъёмна. У вас нет и не было нужной способности. Вы не верите. Вам никогда не приходилось. Вы не тот человек, который нужен.

— … И какой у нас тогда расклад?

Хьюз поворачивается и со значением кивает в сторону мангала. Уилер смотрит туда же. Над мангалом колдует женщина. Она стоит спиной к Уилеру и Хьюзу и общается со стоящими в очереди. Похоже, она в центре внимания.

— Мэрион, — говорит Уилер.

— У неё нужная идея была, — подтверждает Хьюз. — Ну, достоверности ради, это не одна конкретная идея. Это разнообразнейшее фазовое пространство возможностей. У миллионов людей в мире были разные идеи, которые могли бы сработать. Она как раз была одной из таких людей.

— Была, — говорит Уилер.

— Ага. Она умерла.

Хьюз поворачивается к нему. Он медлит, потягивает пиво и взвешивает то, что нужно сказать. Он не доктор медицины. В этике обращения с пациентами он абсолютно ничего не понимает.

— Адам, — начинает он. — Я исследовал ваш мозг. Повреждения там громоздятся слоями, и похоже, изрядную часть их нанесли намеренно. Возможно, некоторые из них — сами себе. У вас есть подавленные и восстановленные воспоминания, которые потом сфальсифицировали и снова стёрли, а сверх того вы пережили столкновение с SCP-3125, которое должно было убить вас, а сверх того вам пришлось вытерпеть целую кучу совершенно неаномальных травм. Так что… простительно, что вы до сих пор не догадались. У вас в жизни дыра.

— Нет, я знаю, — говорит Уилер.

— Что знаете? — осторожным тоном осведомляется Хьюз.

— Мы с ней когда-то были в браке. Так?

Хьюз медленно кивает.

— Я постепенно догадался, — продолжает Уилер. — Поначалу казалось, что я по-дурацки зациклился и сделал такой вывод. Эгоистично. Но факты есть факты, их много и они складываются. В конечном итоге мне просто пришлось с этой мыслью смириться.

— И какие от неё ощущения?

Уилер сплетает пальцы, глядя в никуда. Он не знает. Он не уверен, хочет ли знать. Он боится знать.

— Ну и что, что мы женаты? Какой мне от этого прок? Всё позади. Было и прошло.

— …Может и так, — тянет Хьюз.

— Какая она была?

Хьюз протягивает ему что-то вместо ответа. Это автоматический инъектор, короткий и толстый ярко-оранжевый цилиндр с заострённым колпачком, внутри которого — игла. На боку жирным шрифтом нарисована чёрная буква Z. Уилер узнаёт предмет.

Более того, он понимает, что это — его собственный инъектор. Но он не помнит, где его взял. Или как долго носил его с собой.

Он знает, что это средство его убьёт. Заставит вспомнить всё — вообще всё. И убьёт, как неизменно убивало всех, кто его принимал.

Но зато он вспомнит.

В его ушах звучит какое-то пение. Солнечный свет в саду расплывается, размывается. Уилер ловит взгляд Хьюза, тот сочувственно улыбается, а его зрачок сияет лучистым, золотисто-белым светом.

Всё обязано закончиться здесь.

Были долгие, долгие месяцы пугающих странствий в объятиях мигрени. Был тот диалог в школе, при посредничестве покойной Дейзи Ульрих, до того короткий и невероятно болезненный, что воспринимается как выстрел. А потом он снова оказался в структуре SCP-3125, замарал свои руки активным участием в помрачённом металлическом аду. Препарат неумолимо заставляет думать о том, что было, заставляет смотреть на то, что он делал. Время в нём заторможено, растянуто почти до субъективного разрыва — до того тяжела аномалия. Кажется, проходят десятки лет. А потом — зубило.

А затем, на протяжении двух лет, он пустует. Он — костюм, натянутый на рваную дыру с неровными краями. А ещё там есть Мэрион, которая спокойно выдирает себя из его жизни, и его — из своей. А дальше — несколько часов до того момента, худшего из всех. В те часы приходит тяжкое понимание того, что она больше не знает, кто он такой.

И наконец — двое суток до того момента. На дворе октябрь, предрассветный час, 06:15 утра и холод пробирает до костей. Мэрион стоит у двери машины, собирается ехать на работу, но её отвлекли каким-то важным звонком по работе, и Адам медлит на пороге, провожая жену. Сегодня вечером и следующим вечером у него тоже будет командировка, так что в следующий раз они увидятся только…