– Герка, обижаешь! – выкрикнула тётка, махнув на него рукой. – Мишек взяла в первую очередь! Полкило, как ты любишь! Ну, иди-ка сюда, именинник! – она раскинула руки в стороны и с широкой улыбкой пошла навстречу Герману.

 Юноша поддался напору тётушки и ответил на её крепкие объятия. Софья, тихонько стоя позади, одобрительно кивнула сыну, поймав его взгляд.

– Подумать только: девятнадцать лет! – отстранившись от племянника, начала Катерина, оглядывая юношу цепким женским взглядом. – Защитник ты наш! Эх, чудесная пора наступает для того, чтобы наслаждаться юностью, мечтать и учиться! Все двери перед тобой открыты, Герка! Ты это понимаешь? – она взяла его за плечи и, крепко сжав, потрясла, как любила делать прежде, когда тот был мальчишкой.

– Любой возраст для этого хорош, – отрезал Гера, добавив: – Да и от кого вас обеих защищать? Разве что от поклонников?

Софья снова поймала себя на мысли, что слышала подобные слова от собственного мужа. Она улыбнулась, хоть сердце её дрогнуло в печали от того, что отец не увидит, как растёт его родной сын.  

–  Софка, вот кому достанется наше с тобой сокровище, а? – не унималась Катерина, обернувшись на смущённую сестру. – Посмотри, какой статный молодой человек! Умный и скромный к тому же. Вот ты не знаешь, сестрица, а я тебе скажу: все студентки смотрят ему вслед, покуда тот по институтскому коридору топает…

– Ещё одна туда же… – устало закатив глаза, произнёс Гера, убирая руки тётушки с плеч и увлекая её за собой. – Пойдёмте за стол, ради Бога! Мне срочно нужно разбавить ваши приторные речи крепким чаем!

Все со смехом двинулись к столу, на котором по-прежнему стояли сковородка жареной картошечки и тарелки с оладьями, соблазняя своим ароматом и видом. Софья поспешила накрыть на третью персону, пока Катерина активно расспрашивала Германа о его «молодых делах». Сам именинник размышлял о том, как же ему теперь поступить. Рассказывать за столом о случившемся накануне ему не хотелось... Да и он не понимал, что стало причиной необычного поведения сокурсницы. «Если Люба съела совершенно другое яблоко, то почему решилась рассказать ребятам свой секрет? Могла ли она действительно случайно подавиться яблоком? Почему упорно не помнит того, что с ней случилось после?» Вопросы кружили в его голове, как стая ворон, мешая своим неугомонным криком сосредоточиться на вопросах любопытной тётушки. Пару раз ответив ей невпопад, Гера посетовал на то, что плохо спал, оттого и был таким рассеянным.

– Из-за погоды, наверняка! – покачав головой, сказала Катерина. – Такая жара стояла весь сентябрь и тут ливень хлынул… Зато прохладней стало, наконец. Земля пропиталась...

– Даже холодно, я бы сказала, – вмешалась Софья, поглядывая в окно. – Этот ливень принёс с собой настоящую зябкую осень… С ветром да моросью.

– Гер, иди-ка поспи, – сказала Катерина, глядя на уставшего племянника. – В такую погоду спится ой как хорошо. В общежитии, поди, шумно, а дома и стены родные баюкают. А мы с сестрицей тихонько пошушукаемся тут о своём, о девичьем.

Герман не стал спорить с тёткой. Ему на самом деле хотелось прилечь да отдохнуть от мыслей и утренней суматохи. Вдобавок он надеялся на то, что увидит во сне дедушку и сумеет получить от него подсказку. Или же прощение.

Вставая из-за стола, он попросил не трогать пирожки с яблоком, сославшись на то, что заберёт их с собой в общежитие. Обе женщины покорно кивнули и отправили юношу отдыхать. Хоть на сердце у Германа и было неспокойно, уснул он быстро. Его сон был крепок и спокоен. В нём ему явились лишь непроглядная темнота и тишина.

***

В общежитии Герман появился уже на следующий день, ближе к вечеру. Всё это время он с нескрываемым удовольствием наслаждался домашней едой, полуночными разговорами с матерью и подарками в честь своего девятнадцатилетия. Домашний хлебный квас ему показался вкуснее вишнёвой наливки, кольца из заварного теста таяли во рту и были выше всяких похвал, а сон в родном доме придал юноше сил и принёс долгожданное успокоение. Правда, впереди его ожидала долгая бессонная ночь, ведь когда он проснулся, за окном уже сгущались серо-фиолетовые сумерки. Вечерело… В комнате было холодно и влажно, а сладковатый запах луговых трав и цветов напоминал о стремительно ускользающем лете. Герман нехотя поднялся с кровати и, потянувшись, поспешил на кухню.

Казалось, что обе женщины не покидали своих мест. Стол по-прежнему был празднично накрыт, но уже на две персоны. Появление сонного юноши в дверях словно застало сестёр врасплох. Они тут же вскочили со своих мест и суетливо метнулись мимо обескураженного юноши в глубину дома. Как оказалось, за подарками, были припрятаны и ожидали своего часа в комнатах женщин. Герман лишь успел пробубнить себе под нос, потянувшись к кувшину с водой: «Будто не я пришёл, а глава делегации явился…Чего они ещё удумали?» Не прошло и минуты, как обе сестры появились на кухне с загадочными улыбками. Софья Саввовна связала ко дню рождения сына шарф песочного цвета и торжественно повязала вокруг шеи юноши. Гера почувствовал, что от вязаной обновки пахнет сладкой выпечкой и с улыбкой пошутил:

– Когда захочу вдохнуть аромат родного дома, то обязательно возьму в руки этот шарф!

Катерина, в свою очередь, раздобыла для племянника синюю фланелевую рубашку в клетку. Перед тем, как вручить подарок юноше, она с гордым видом подметила:

– В таких в институте, между прочим, только сыновья деканов щеголяют!

Герман, неодобрительно цокнув языком, принял подарок тётушки и не стал ей возражать. Рубашка оказалась ему впору, и Гера поймал себя на мысли о том, что эта вещь окажется самой яркой в его повседневном гардеробе. Все остались довольны этим вечером, и Катерина поспешила удалиться, чтобы оставить мать и сына наедине.

– Мама, а мне отец приснился. Он ко мне так редко приходит… С чего бы это? – немного погодя сказал Герман, когда они сидели за опустевшим столом.

– Не мудрено, ты же его почти не помнишь… Да и мне он редко снится, сынок. Значит, душа его упокоена.

– А расскажи мне о нём! – пристально глядя на мать, выпалил Гера. – Каким он был?

– Ну, таким же, как и ты сейчас… – пожав плечами, ответила Софья. – Чернявым, кареглазым. Правда, смуглым. Бледная кожа тебе точно от меня досталась! – сказала она и рассмеялась.

– А характер? Какие у него были привычки? Я помню, что он тоже читать любил и вёл свои дневниковые записи… А вдруг я чего-то ещё о нём не знаю? – продолжал старательно выпытывать у матери Герман.

– Он немногословным был. Совсем, – с грустью в голосе ответила женщина. – В кругу семьи или друзей всегда я трещала без умолку, а он словно… наблюдал за всеми, следил. Прислушивался как будто… Хотя… – женщина прищурилась и с опаской взглянула на сына, – было кое-что в его жизни, о чём я тебе точно не рассказывала… Это ещё на фронте с ним случилось.

– Расскажешь? – оживился Гера.

– Только я об этом услышала не со слов отца, а слов деда нашего, Демьяна. Не думаю, что он стал бы мне врать… Твой отец рассказал ему, когда ещё был жив. А Демьян поделился со мной, когда Олежки не стало… Так вот, когда Олег примкнул к отряду партизан и шёл с ними по лесу, неподалёку от крымского села, то понял, что на них надвигаются немцы. Олег тогда к командиру подошёл и сказал ему, что нужно срочно идти в обход, иначе они попадутся прямо в лапы к этим… зверям. На что командир только отмахнулся от него, мол, время тоже терять было опасно.  

– Погоди, как это… Понял, что на них надвигаются немцы?

– Ох, не знаю, как тебе сказать, сынок, – Софья замялась и потупила взор, но затем полушёпотом произнесла: – по словам Демьяна, Олегу сообщили о враге… деревья. Мол, они кричали о том, что нужно возвращаться и идти на север, туда, где можно будет переждать полчище немцев!

– Отец доложил об этом командиру? Ну, о деревьях, – казалось, Герман не был удивлён признанием матери.

– Да как же он об это скажет, Гера? Тем более командиру?! Тот бы его точно сумасшедшим посчитал! Сколько же тогда солдат с ума посходило на фронте, ой! Их ждала одна участь – пуля! И то, от своих же, чтоб не мучились…

– Нет, отец не был сумасшедшим…– уверенно мотнул головой Гера. – А дальше что случилось?

– А что дальше… Дальше всё случилось так, как и сказал Олег. Немцы их заметили первыми и расстреляли почти всех на месте. В том числе и командира… Спаслись только трое. Двое ребятишек и Олежка. С простреленными руками, но они убежали. Немцы ещё собак спустили, чтобы те добили сбежавших, но Олег сумел спрятать ребят в заброшенном рву в глубине леса. И тоже, по словам Демьяна, благодаря подсказкам деревьев.

– Ты в это веришь? – с дрожью в голосе спросил Герман, не глядя на мать.

– Поначалу, подумала, что у Олега что-то с головой случилось… Как разум, что ли, помутился от того, что он испытал. От того, что видел там. Но потом я подумала: как же он всё-таки сумел предугадать появление немцев? Это ведь, наоборот, нужно быть внимательным и собранным! Да и Демьян так убедительно ругал командира партизан, что тот не послушал Олега и загубил свой отряд… Ох, не знаю, сынок. Давно это было, и я уже не помню рассказа дословно. Но ведь не могла я тебе, мальчишке, об этом рассказать!

Герман заверил мать в том, что всё хорошо, и поблагодарил её за открывшуюся тайну об отце.

 Юноша оставался под впечатлением от услышанного ещё долго, и ему захотелось записать этот рассказ в свой дневник. В тот вечер он попросил фотографию отца и долго сидел с ней, мысленно спрашивая мужчину о том, что же тот хотел ему сказать. «Есть враги видимого фронта. Они слепые и злые. А есть - невидимого. Они зоркие и опасные», – крутилось у него в голове зловещее предостережение отца. Юноша записал его в дневник и шептал как заклинание или молитву, пытаясь понять истинный смысл этих слов. Герману казалось, что отец старается его предупредить точно так же, как когда-то командира партизан, о неминуемой опасности. От осознания этого по спине юноши бежали холодные мурашки, а в сердце прокрался незваный гость – страх. «Получится ли у меня уйти от врага? Кто этот враг? Может быть, мне тоже пойти в обход? Или вовсе спрятаться?» – с этими вопросами Герман пережил ту холодную и тёмную ночь, сдавшись к раннему утру со словами: «Утро вечера мудренее!»