Гера остановился напротив благоухающего и пышного куста с садовыми азалиями. Насладившись сладким сочным запахом садового цветка, юноша прислушался. Но к его удивлению, не услышал ничего, кроме тишины. Цветы загадочно молчали…

– Поговорите со мной, – тихонько проговорил он, чуть наклонившись к розовым бутончикам. Его взгляд привлекли тигровые лилии в высокой вазе на полу. Пёстро-жёлтые длинные лепестки раскинулись в стороны, обнажив тонкие зелёные тычинки и пестик, больше напоминавший миниатюрный рогоз. Гера подошёл к лилии и, опустившись на корточки, прислушался. Он напряг весь свой необычайный слух, чтобы услышать хотя бы словечко, хотя бы писк. Но не услышал ничего, кроме резкого пьянящего запаха, который источали огненные лепестки. Гера обвёл глазами другие цветы, словно ища среди них тот, который осмелится заговорить с ним. Тот, который подаст хотя бы какие-то признаки жизни. Он заметил кустовые, чайные и миниатюрные розы всевозможных форм и расцветок, пышные бутоны пионов, ярко-синий купол гиацинта, аккуратные бутончики тюльпанов, пушистые астры, яркие цветки герберы и множество других цветов и растений. Некоторые из них он уже видел ранее, другие только на картинках в учебниках по ботанике, а третьи и вовсе рассматривал впервые. И все они… молчали. Гера застыл, переводя растерянный взор с одного цветка на другой и гадал: лишился ли он слуха или нет. Вдруг до его ушей донёсся слабый звук, который шёл из глубины лавки. Гера неуверенно двинулся прямо по направлению к нему. Наконец, он смог различить слабое пение, но этот язык был ему незнаком. Он остановился и прислушался. Тихий тонкий голосок доносился прямо из большого садового горшка с бархатцами, стоявшего на столике с высокой кованой ножкой. «Кажется… Это французский?» – мелькнула догадка в его голове.

– Что вы меня дурите? – вполголоса произнёс Герман, хмуро уставившись на аккуратный куст с крохотными оранжевыми бутончиками.  И тут до него донёсся пронзительный женский крик, от которого он опешил, отскочив в сторону и чуть не задев спиной другой столик с горшками.

– Вы… вы меня напугали! – с возмущением, запинаясь, произнесла белокурая незнакомка, которая неожиданно выскочила прямо из-за горшка. Её правая ладонь была прижата к груди, а другая крепко сжимала большие садовые ножницы.

– Я не хотел, правда! – воскликнул Герман. – Я сам испугался не меньше вас!

– Что вы здесь делаете? Я не услышала, как вы сюда вошли…

– Я просто… забрёл. Совершенно случайно!

– Что вы хотите? Мы… мы уже закрылись. На двери же табличка висит!

– Знаете, по правде говоря, я заблудился, – решил признаться Гера.

Девушка посмотрела на Германа с ещё большим подозрением. Она взялась за ножницы уже обеими руками и с опаской разглядывала лицо Геры: поджатые сухие губы, широко распахнутые тёмные глаза и высокий нахмуренный лоб. Юноша заметил на себе её изучающий настороженный взгляд и, опустив голову, произнёс:

–  Я, наверное, пойду… Прошу прощения, что напугал вас.

Девушка растерянно смотрела ему вслед, не в силах сдвинуться с места. Как только за ним закрылась деревянная дверь, она словно очнулась.

– Постойте! – услышал Герман громкий возглас за спиной  и обернулся.

 – Извините за грубость! Может быть, зайдёте? Я подскажу вам дорогу.

Герман кивнул и направился к распахнутой перед ним двери. Девушка отошла в сторону, чтобы впустить его. На её лице уже играла приветливая улыбка, а острые ножницы покоились на рабочем столе.

– Я не всегда такая, уж поверьте! Просто дел выдался долгим и суматошным, и я забыла закрыть дверь, представляете! Хотя была уверена, что запирала. А тут вы… Прямо как джин из бутылки! Конечно, я перепугалась!

Под мягким потолочным светом Герман смог разглядеть незнакомку получше. У неё было миловидное широкоскулое лицо, серо-зелёные глубоко посаженные глаза, тонкий длинный нос с закруглённым кончиком и припухлые губы, почти бантиком. Тёмные нити бровей начинались почти от внутреннего уголка глаз, отчего создавалось впечатление, что она хмурится. Созвездия родинок, больше похожих на крупные веснушки, украшали её правую щеку, подбородок и шею. Пшеничные волосы с выцветшими прядями были заплетены в причудливую косу, которая спадала на одно плечо и выглядела растрёпанной. На вид ей было не больше двадцати, а голос был почти детским, чуть ломким. При этом на её переносице можно было заметить тонкую, но глубокую морщинку. А её строгие распахнутые глаза внимательно смотрели на собеседника почти не моргая. Словно держа его под прицелом. Девушка много кивала, пока выслушивала Геру, отчего непокорные пряди падали ей на лицо, и она каждый раз устало убирала их за уши, поджимая губы.

– Да вы до остановки не дошли буквально пару метров! Вот выйдете, пройдёте вперёд немного и увидите гастроном. От него двигайтесь влево и упрётесь в остановку. Правда, я не знаю, ходят ли сейчас автобусы до парка…

– Мне хотя бы до общежития добраться, – сетовал Герман.

– А до какого именно?

– При педагогическом институте имени Фрунзе. Мужской корпус.

– Серьёзно? – удивлённо спросила девушка. – А на каком вы курсе? Какой факультет?

– Только поступил на факультет журналистики. Первый год.

– Ой, ничего, что я вас вопросами так… завалила? – смутилась девушка. – Просто я тоже хотела поступить в Крымский пединститут, но… Кстати, меня Олеся зовут! Олеся Зуева!

 – Герман Поплавский, – представился Гера и вдруг услышал за спиной:

«Дурочка! Тётка строго-настрого наказала ни с кем на работе не знакомиться!»

– Какая у вас звучная фамилия. Поплавский… Ой, а вы не внук того поэта, который эмигрировал в Париж? Бориса Юлиановича?[6]

«Ещё и комплименты ему отвешивает, посмотрите-ка на неё!»

– Нет, вовсе нет. Но, поверьте, я внук другого легендарного человека.

«И не говори, сестрица, это он должен отвешивать ей комплименты! Что за мужчины нынче пошли?»

– Правда? А какого? Это известный человек?

– Ммм, не совсем. Но он был лекарем и знахарем, помогал людям и оберегал природу.

«Сейчас расскажет, что был внуком подпольного врача, который спасал жизни ценой своей, или сыном героя… А нашей наивной Олеське только это подавай! Вон, уже ушки- то развесила…»

– Как… здорово, – восхищённо произнесла Олеся. – Мне ещё не приходилось общаться с внуками лекарей! Наверняка вы тоже переняли его богатый опыт?

Герман только хотел ответить, как услышал за спиной очередной строптивый возглас:

«Не пора ли ему домой, пока наша дурёха в обморок не упала от его хвастливых речей?»

В тот момент Герман пожалел о том, что слышит их голоса. Теперь из каждого уголка, из каждого горшка и вазы доносились возмущённые возгласы и крики. Юноша только успевал нервно переводить взгляд с одного цветка на другой, хмурясь и щурясь от негодования. Вскоре эта цветочная какофония заполнила собой всю лавку, и Герману пришлось заткнуть уши, чтобы не оглохнуть.

– Прошу прощения, мне пора! – успел он выкрикнуть Олесе, которая стояла и непонимающе хлопала глазами. – Спасибо вам за помощь!

«Олеська! Закрывай скорей за ним дверь, чтобы не вернулся! Чего стоишь, как вкопанная? Не видишь, он дурной!» – завопили истошным голосом ирисы.

«Она ещё не отошла от культурного шока!» – с издёвкой заявили гортензии.

«Мне показалось или она вешалась на него? А как же женское достоинство? Ей что, никто не объяснил, что воспитанность и доступность – это разные вещи?» – строгим тоном произнесли садовые розы.

Олеся стояла в звенящей тишине и смотрела вслед убегающему юноше сквозь прозрачную витрину. Затем она отвела растерянный взгляд и подошла к маленькому овальному зеркальцу, висящему за рабочим столиком. Придирчиво осмотрев своё отражение, она промолвила:

– Ещё ни один мужчина так быстро он меня не сбегал… Чем я его так могла напугать? Говорила мне ведь тётка, что я напористая. Ну и пусть! Бегать ни за кем не буду!

***

Всю дорогу до общежития Герман ругал себя на чём свет стоит:

– Вот почему, почему я всегда попадаю в такие дурацкие ситуации?! Сначала чуть не опозорился в деканате перед профессором! И, главное, из-за кого?! Из-за папоротника! Из-за неприметного куста в горшке… А сейчас! Такооой стыд… Она точно подумала, что я не студент, а сбежавший пациент местной психбольницы! И ещё эти цветы! Такие с виду красивые, благородные, помпезные! Но… такие злые! Вот что я им сделал? Напали со всех сторон, окружили как врага. Лишь бы напакостить и оболгать… Не надо было мне поддаваться на их провокации! Что тогда, что сейчас! А может… может, мне вернуться? И объясниться перед ней? Бог мой, но что я ей скажу?! Здравствуйте, я сбежал не от вас, а от наглых и невоспитанных букетов! Нет уж, она точно меня пырнёт садовыми ножницами… И правильно сделает! Чтобы больше не мучился! Болван!

Отчаянный монолог Геры донёсся до двух мужчин, мирно сидящих на лавочке под погаснувшим фонарём. Они притаились и слушали, пока один из них не посмел нарушить молчание первым:

– Слышал, Федь, парень от девушки, кажись, сбежал…

– Ага, вон как себя корит, бедолага.

– И правильно сделал, что дёру дал! Ты слышал, она же… красивая, благородная, но злюка!

– Точно… И он вроде как поддался на её провокации. А что он про букеты сказал, я не понял?

– Ну, без букета, наверное, пришёл. Вот она и… рассвирепела.

– Чуть ножницами его не пырнула! Во дают…

– Что за девки пошли?! Чуть что, сразу кидаются! Мужиков-то, сам знаешь, мало осталось! Надо ценить! Какой уж есть…

– Это верно, Ванька. А они, вон, зелены ещё. Стерпится - слюбится, как говорится.

– Главное, чтобы живой остался! С такой… сумасбродной бабой.

– А может, она это… От любви с ума сошла!

– Так покуда молодые, то пускай… головы теряют. Какая ж эта любовь, Федька, если всё иначе?