Глава 11. Побратим

Кена стояла в покоях, выделенных для Льефа, перед гигантским сундуком высотой по пояс, а длиной в её рост, и перебирала принадлежности для стола: весна только началась, потому фруктов и овощей было не сыскать, но на золотом подносе всё же лежало несколько кусочков вяленых абрикосов, привезённых из южных стран. Стояли две чарки, покрытые золотой резьбой и изукрашенные зелёными камнями, названия которых Кена не знала. А ещё – небольшой бочонок с мёдом. Всё это выдали ей на кухне, куда девушку отправил Льеф, когда Кена сказала кухаркам, что сыновья конунга хотят пировать.

Главная её обязанность была подливать мёд.

Льеф возлежал на кровати, заложив руку за голову, и смотрел на девушку. Кена в новой меховой курточке зачаровывала сильнее, чем всегда. И если бы не Рун, до прихода которого оставалось совсем чуть-чуть, северянин завалил бы Кену на кровать и принялся целовать.

Когда дверь открылась, оба посмотрели в ту сторону. Кена негромко вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой.

Она узнала белокурого воина с заплетённой в косы бородой. Словно наяву перед ней встал сверкающий клинок, которым Рун вскрыл спину её брата, и к горлу девушки подступил ком.

Льеф поднялся с кровати. Раскрыл объятья и, улыбаясь, устремился навстречу побратиму.

— Рун!

— Льеф! Брат мой, как долго я тебя не видел!

Они обменивались заверениями в дружбе, а Кена всё стояла и стояла, прикрыв рукой рот. Она думала уже не о смерти Конахта, долгой и уродливой, а о том, что ещё прошлой весной Конахт точно так же обнимал её. О том, что ещё прошлым летом никто не позволил бы ей прислуживать северянам за столом. Никто не позволил бы ей молоть муку. Братья встали бы за неё стеной, как всегда, заслонили бы от любых угроз — но всего одна ночь изменила всё, и теперь никого из них больше нет. Повезло тем, кто умер сразу. И она, пережившая всех, должна была также отправиться следом за ними в Сид.

— Кена, да что ты стоишь? — рявкнул Льеф, закончив обниматься с побратимом. Увидев, что девушка так и не шевельнулась, он подошёл и встряхнул её за плечо.

Взгляд Руна тоже обратился к Кене. От внимания сына конунга не укрылось ничего: ни плащ из шкуры волка, который Льеф добыл вместе с ним на охоте, ни золотой браслет, ни куртка из оленьей кожи, ни отделанные беличьим мехом сапоги.

— Та-ак… — протянул он. — Стало быть, наваждение не прошло.

Кена поспешно отвернулась и дрожащими руками принялась разливать мёд.

— Хотя бы ты не лезь в мои дела, — сказал Льеф и, оставив Кену, уселся на один из сундуков.

— А зачем же ещё нужны друзья? — Рун устроился на таком же сундуке напротив.

— Защищать мою спину в бою? — предположил Льеф, принимая чарку из рук Кены. Не удержавшись, улучил момент и скользнул ладонью по её тонким пальчикам – Кену тут же пробрала дрожь.

— Об этом я и говорю, — Рун тоже взял чарку из рук Кены, но при этом не преминул окинуть её изучающим взглядом с ног до головы. Он очертил глазами нежную шею, видневшуюся в вороте безрукавки ключицу, тонкую талию и узкие бёдра. — Она и правда хороша. Не каждая северянка скроена так ладно.

Льеф нахмурился, наблюдая за тем, как задерживается на чарке рука Руна, не давая Кене её передать.

— Плохую я бы не взял, — мрачно сказал он.

— Но она всего лишь рабыня.

— Конечно. Было бы странно, если бы она была одной из нас. Кена, подойди сюда.

Кена высвободила руку из пальцев Руна и поспешно выполнила приказ. Теперь она стояла у Льефа за спиной, и ей стало немного спокойнее от осознания того, что Льеф защищает её.

— Не ставь её слишком-то высоко. Рабыня — это рабыня, а друзья — это друзья.

— Я знаю, Рун. Что с того?

— Мы ведь братья, Льеф. Мы клялись, что у нас всё будет общее с тобой, разве нет?

Льеф напрягся. Со стороны в эти секунды он сам походил на волка, готового прыгнуть на жертву, и Рун тоже заметил эту перемену.

— Успокойся, — он рассмеялся, — я тебя проверял. Но ты проверку не прошёл.

— Проверять меня будет твой отец, — процедил Льеф. — А ты либо веришь, либо нет. Если ты больше мне не брат — тебе следует сразу об этом сказать. Боги не любят ложь.

— Я — твой брат, — выделяя каждое слово, произнёс Рун. — Я никогда не возьму твоего. Но и ты должен вести себя как брат. Впрочем… окончим этот разговор, — другим тоном добавил он. — Я пришёл говорить про поход. Ты со мной поплывёшь?

— Конечно, конунг приказал мне заняться снаряжением кораблей. Это тебя устроит? — Льеф откинулся назад, на грудь Кены, и потянул руку пленницы на себя, словно желая удостовериться, что девушка всё ещё ему принадлежит. Уложил её ладонь на плечо и накрыл своей рукой. Кена тут же стиснула пальцы, уверяя, что она действительно всё ещё здесь.

— Он правильно сказал. Дружину я соберу, тебе остаётся только сладить драккар.

— Мы поплывём одним кораблём?

— Смотря сколько наберётся людей. Но я не думаю, что нам понадобится больше трёх. Ты же понимаешь — трудно делить одну овцу на десятерых.

Они продолжили разговор, в который Кена уже не вслушивалась, поскольку ничего в нём не понимала. Просто разливала мёд и старалась подавать его так, чтобы Рун больше её не касался. Тот, впрочем, напрочь забыл про рабыню.

Наконец Рун ушёл. Кена собрала чарки и, вернув их на сундук, повернулась лицом к стене. Она видела, как дрожат её пальцы, и проклинала свою слабость, своё бессилие и свою неспособность сделать хотя бы что-нибудь.

Льеф в одно мгновение возник у неё за спиной и накрыл спину Кены собой. Руки его легли Кене на плечи, прижимая девушку к груди.

— Что произошло? — спросил Льеф, зарываясь лицом Кене в волосы и вдыхая аромат мёда, который их пропитал.

Кена сдержала рванувшийся из горла всхлип — в объятьях Льефа было слишком хорошо, слишком тепло, чтобы управлять собой — и твёрдо, насколько могла, произнесла:

— Он убил моего брата.

— Была война.

Кена рванулась из его рук и выкрикнула, оборачиваясь:

— Война?! На войне не убивают так! Мой брат умирал три дня!

— Кто был твой брат? — спросил Льеф, нахмурившись. Он начинал понимать.

— Конахт, сын вождя.

Льеф молчал. Не смерть Конахта его поразила.

— Ты — дочь вождя? — спросил он. — Почему не сказала?

— Какая… Какая разница теперь! — Кена всё-таки закрыла глаза руками и расплакалась. — Нет больше вождя. Ничего нет. Больше некому петь. Только кровь затопила небеса.

— Я должен был понять… — задумчиво произнёс Льеф и притянул её к себе.

Кена уткнулась ему в плечо, продолжая всхлипывать.

— Кена… — Льеф облизнул губы. — Никто больше не должен об этом знать. Все дети вождя должны отправиться к богам. Одину нужна их кровь.

— Одину… Что за безумный бог?

— Твой брат должен был умереть, — твёрже повторил Льеф. — Такова воля богов.

— Я понимаю, что такое — воля богов! Я понимаю, что преступников вешают на дереве, чтобы Эзус был милостив! Я понимаю, что Тевтат просит топить неверных в чане с водой! Но никто… Никто не умирает так, как умер мой брат!

Кена попыталась вырваться, но не сумела. Льеф лишь плотнее прижал её к себе. Он не разделял уверенности Руна в том, что детей врагов нужно бросать на копья, а сыновей конунга отправлять к богам. Он понимал, что если оставить их в живых, они поднимут мятеж среди рабов, но всё равно не видел смысла растягивать казнь на три дня.

Но Льеф промолчал. Он ничего не хотел объяснять. И оправдывать – ни себя, ни своего брата – тоже не собирался.

— Возьми, — свободной рукой Льеф наполнил одну из чарок мёдом и поднёс к губам Кены. — Ты сама сказала — прошлого не поменять. Теперь ты моя. И так будет всегда.

Кена послушно осушила чарку, потом ещё одну и потихоньку затихла.

— Льеф… — Кена запрокинула голову и провела кончиками пальцев по щеке северянина. — Спасибо.

— За что?

— Что взял меня себе. Что никому больше не отдашь.

Льеф, смутившись, лишь коснулся поцелуем её виска.

— Отнеси на кухню остатки. И давай ложиться спать.

Кена судорожно кивнула. Она немного боялась покидать спальню Льефа после того, как повёл себя Рун, но понимала, что не сможет вечно сидеть здесь — и Льеф не сможет вечно её сопровождать.

Собрав утварь на поднос, она отправилась выполнять приказ, а когда вернулась — Льеф лежал в одной рубахе под пуховым покрывалом. Глаза его из-под чёрных густых бровей внимательно смотрели на южанку.

— Мне… — заговорила Кена и обвела себя взглядом.

— Раздевайся и иди ко мне, — приказал Льеф. Голос его обжигал.

Кена чуть приблизилась и, отстегнув плащ, уронила его на постель у ног Льефа. Затем развязав пояс, распустила безрукавку — и тут же ладони Льефа проникли под её полы. Ощупали бока и спину, сползли вниз. Ягодицы Кены невольно поджались, когда ладони Льефа стиснули их.

— Я так ждал этого…

Кена наклонилась и, поймав в ладони лицо Льефа, принялась целовать.

Ощупав самые соблазнительные места, Льеф освободил Кену от безрукавки и, не переставая целовать, стал стягивать остальную одежду. Узкие бёдра оказались у самых его глаз. Льеф облизнул губы и потянул Кену на себя. Уронил на кровать — и Кена мгновенно утонула в неге, окружившей её. Четыре месяца она спала на колючем соломенном тюфяке, а последние две ночи — на промёрзшей северной земле.

Льеф касался губами её плеч, рук и груди, и Кена стремительно засыпала под его поцелуи.

— Кена! — окликнул её Льеф, заметив, что глаза девушки давно закрыты, и она перестала отвечать на ласки. Приподнялся на локте, заглянул в блаженствующее лицо Кены и вздохнул.

Прижал Кену к себе и тоже попытался уснуть.

Пробудившись, Кена несколько смутилась того, что произошло.

Она приподнялась на локте и долго смотрела на Льефа, спавшего рядом на боку. Рука Льефа лежала на поясе Кены, словно даже во сне северянин хотел её защитить.

Кена протянула ладонь и легко коснулась кончиками пальцев его виска. Ей было странно думать, что здесь, в такой дали от дома, она нашла человека настолько близкого и нужного.

Кена подумала, что Льеф мог бы не ждать — ни вчера, ни много раньше. С самого начала он имел над Кеной полную власть, но до сих пор ни разу не причинил вреда. Кена хотела ему отплатить, но не знала как. Она лишь легко коснулась губами подбородка Льефа и, выпутавшись из его рук, встала.