Глава 12. Ведунья

Проснувшись, Льеф застал Кену у зеркала. Та расчёсывала влажные волосы невесть откуда взявшимся гребнем и заплетала их в косы. Придирчиво осматривала результат, расплетала и принималась опять расчесывать.

Какое-то время Льеф просто наблюдал за зачаровывавшим его занятием девушки. Казалось, теперь, с появлением Кены, покои, где раньше северянин останавливался лишь для того, чтобы переночевать, превратились в дом. И если в доме этом обитала не жена, то кто-то, очень похожий на неё.

— Кена, иди сюда, — окликнул её Льеф.

Кена подпрыгнула и замерла перепуганной птичкой. Затем, не выпуская из пальцев косы, медленно обернулась.

— Ты не спишь.

— Нет, — Льеф постарался сдержать улыбку. — Я наблюдал за тобой. Сегодня ты особенно красива.

— Я старалась для тебя, — мягко и чуть напевно произнесла Кена и пересела на кровать.

Льеф тут же поймал её в кольцо своих рук.

Кена наклонилась и поцеловала его — и целовала, пока Льеф не проснулся до конца.

— Вчера вечером ты меня обманула, — прошептал Льеф, отстраняясь от её губ.

— Прости, — Кена опустила взгляд.

— Я хотел бы уложить тебя на спину и взять прямо сейчас. Два раза, один за вчера.

Кена вздрогнула и затуманившимся взором заглянула ему в глаза.

— Но я не хочу портить твои косы, — Льеф провёл пальцами по её виску. — А то ты будешь по новой заплетать их до завтрашнего утра.

— Мы куда-то спешим?

— Да. Я хочу узнать, как идёт подготовка кораблей. Прикажи принести завтрак. Поедим и сразу пойдём.

Кена встала было с кровати, но замерла, прежде чем убрать руку Льефа со своего живота.

— Льеф… Я должна сказать, — произнесла она и осторожно посмотрела на Льефа.

— О чём?

— Я видела сегодня Руна. Он застал меня за купанием.

Льеф напрягся.

— И о чём вы говорили?

— Ни о чём. Ничего не произошло, — слишком поспешно ответила Кена, и Льеф нахмурился, хотя Кена так и не поняла, догадался о чём-то Льеф, или нет.

— Кена, — теперь Льеф поймал её ладонь и стиснул, — я хочу, чтобы ты поняла… Рун, он… заглядывает не очень далеко. Но он хороший воин и мой брат. Понимаешь?

— Я понимаю, что такое брат. Но у тебя ведь есть своя семья?

— Есть. Но никто из сыновей Хальрода не был мне так близок, как Рун. Постарайся его не злить. А лучше вообще не попадайся ему на глаза. Он может сделать что-то… о чём все мы потом будем жалеть.

Кена понуро кивнула. В словах Льефа смысл, конечно, был. Вот только Рун, очевидно, не собирался спрашивать Кену, хочет та с ним видеться или нет.

На верфи пахло свежей стружкой, мёдом и едва проклюнувшейся травой.

Работа шла полным ходом: снаряжали корабли Иблана. И пока Льеф разговаривал с распорядителем, заказывая ещё суда, Кена зачарованно смотрела, как на штевнях почти законченного корабля крепят отлитых в золоте львов — словно корабль предназначался для короля. На носах других кораблей поблёскивали птицы, некоторые из которых вертели головами, указывая направление ветра. И хотя корабли викингов девушка видела не в первый раз, до сих пор они казались ей грозными духами морской стихии. Только теперь Кена разглядела их во всей красе. Вдоль бортов одних кораблей извивались тела разноцветных драконов. Носы других украшали фигуры людей, почти неотличимые от живых. На некоторых красовались быки с изогнутыми спинами, наклонившие рога, на других — бронзовые дельфины и кентавры из южных легенд.

Борта сверкали яркими красками, украшениями из золота и серебра.

— Каждый из них имеет своё имя. Этот — Морской Змей, а это — Красный Гром. В нужный час, — сказал Льеф, наклоняясь к уху Кены, так что горячее дыхание щекотало кожу, — по знаку, данному королём, все драккары разом выйдут в море и выстроятся под его рукой. И я через месяц или около того поведу такой флот. Разве они не прекрасны?

Кена, вплоть до последней фразы готовая согласиться с ним, внезапно ощутила обиду и подступающее одиночество.

— Нет, — сказала она, — нет ничего прекрасного в том, что ты отправишься… — она не договорила, хотя хотела сказать «грабить людей», и через секунду уже радовалась тому, что распорядитель её прервал.

— Сосну и дуб привезли. Будешь смотреть?

Льеф кивнул и последовал туда, куда указывал распорядитель. Кена двинулась за ним.

Викинг тщательно пересматривал сосновые и дубовые доски, пока не отобрал достаточно для строительства нескольких кораблей.

— Отложи, — Льеф достал несколько марок золота и отдал распорядителю, — мы придём, как только соберём достаточно людей.

У северян каждый крестьянин владел мечом. И каждый в случае беды выступал под началом конунга на войну.

В обычное же время конунги и хёдвиги содержали постоянную личную дружину, а конунги порой даже делили её на две половины: одна защищала жену конунга, другая сопровождала его самого.

Дружины же викингов — те отряды, что в поисках добычи отплывали к дальним берегам – собирались из добровольцев, и во главе их были короли.

Именно поэтому дружину собирал Рун. Они с Льефом во все походы ходили вдвоём. Но чёрные волосы и рабская кровь пылали на судьбе Льефа клеймом. Те, кто хорошо его знал, пошли бы за ним в огонь и в воду, но привлечь новых людей — а такие появлялись каждый год —Рун умел лучше.

Он рассказывал молодым воинам о подвигах прошлых походов, о горах добычи, которую они бросили к ногам конунга осенью, о доблести своей и Льефа… И глаза юношей, слушавших его, загорались мечтой о дальних морях, о золоте и серебре.

В этот раз, впрочем, сборы шли нелегко. То и дело мысли Руна возвращались к недавней неудаче, и от того ему трудно было оставаться красноречивым.

Подобно дружбе, и ненависть северян оказывалась неистовой. Всякий, дороживший уважением соплеменников, не желал хладнокровно сносить обиды или оставлять без отмщения гибель друга или члена семьи. Ни мужества, ни милосердия не ждали от того, кто не умел пролить чужую кровь.

Мальчика считали юношей лишь тогда, когда он приносил с охоты первого зверя. А мужчиной — когда возвращался из первого похода.

С юности Рун был силён в борьбе, вспыльчив и горяч, и родители предостерегали своих сыновей затевать с ним споры.

Когда замерзали реки и озера, то на льду играли в мяч — игра называлась кнаттлейк. Один из игроков подбрасывал снаряд и ударом биты посылал его другому. Тот должен был или поймать мяч, или отразить его. Хотя игра и выглядела простой, она требовала большой сноровки, так как по правилам кнаттлейка все участники вовсю мешали отбивавшему: отталкивали, роняли на лед или вообще отбирали мяч. Если же ловец не был столь же проворным и быстрым, как соперники, ему приходилось искать и нести назад улетевший или закатившийся в снег снаряд. Мячи, к тому же, делались из дерева, а потому было весьма больно, если снаряд влетал в тело. Да и биты из дерева или бычьего рога весили немало.

Посмотреть на кнаттлейк собирался народ со всех соседних имений.

В одну из зим много людей пришло поглядеть на такую игру на озере Сив. Рун появился там вместе с одним из старших двоюродных братьев — Рандром, сыном Ингимара. Противником Руна в игре стал мальчик его лет — Бенгейр, сын Укси. Так вышло, что Рун оказался слабее и проиграл. Когда Рун решил ударить Бенгейра, тот побил Руна и заявил, что добавит еще, если тот не научится себя вести. Рун такого простить не мог, и, не сказав ни слова, подошел к Рандру, сыну Ингимара, и объяснил, что случилось.

Рандр передал Руну топор, который принес с собой. Оба вернулись к месту всеобщего веселья. Рун подошел к Бенгейру и ударил того топором по голове. Бенгейр упал и больше не поднялся.

Дома же Эрик, отец Руна, очень разозлился и начал ругаться, но мать была довольна и радовалась, что из сына растёт прекрасный воин, и просила Эрика подарить Руну драккар, когда он станет немного старше.

Эрик сердился недолго и очень скоро согласился с женой. И Рун навсегда запомнил, как вершатся дела.

Он, однако, опасался магии галльской ведьмы, тем более, что ничего о ней не знал. И даже Рун понимал, что было бы глупо идти против того, с чем не знаком.

Потому он направился к дому Сигрун и дождался, когда она вернётся к своей избе с водой.

— Давай помогу, — вызвался Рун и попытался взять у неё одну из кадушек.

Сигрун улыбнулась, просветлела и тут же отдала ему ведро.

— А я тебя ждал, Сигрун. Но ты всё не шла и не шла.

— Видишь же — я здесь. Так чего хотел?

Они опустили вёдра, и Рун уселся за стол, а Сигрун взялась растапливать печь.

— Смотрю на тебя, Сигрун, и удивляюсь твоей красоте, — с улыбкой произнёс Рун. — Таких девушек нигде больше не видал.

— Во-от как… — протянула Сигрун, поворачиваясь к нему. Она расправила плечи и правда стала прелесть как хороша. — Ты об этом со мной поговорить хотел?

— Не совсем, — Рун прокашлялся, — есть ещё один серьёзный разговор.

Сигрун изогнула тонкую и густую бровь.

— Сигрун, а, Сигрун… — Рун поднялся и, подойдя к ней, остановился рядом. — Расскажи мне о тайных знаках, которыми владеют подобные тебе.

Сигрун нахмурилась. Не такого разговора она ждала.

— Зачем тебе это? — спросила она.

— Сотворили при мне одно колдовство. Вот и хочу знать, как его понимать.

— Сотворили на тебя? — во взгляде Сигрун появилось беспокойство.

— Сначала ты расскажи: что может колдун со мной сделать?

— Ведунья может напустить болезнь, заговорить оружие и другие вещи, при помощи которых нанесут смертельную рану. Не бери ничего из рук колдунов — это хоть немного, но защитит тебя.

— А есть ли такое колдовство, чтобы один человек другого забыл?

— Трижды ударив посохом вельва, можно заставить человека потерять память, но…

— Я говорю не о том, Сигрун. Ты ведь меня поняла.

И Сигрун начинала понимать.

— Зависть разрушает душу, Рун, толкает на дурные поступки.

— И всё же ответь.

— Такое под силу только саамам, что живут на далёком Севере. Я не в силах ни зародить, ни уничтожить любовь.

— Значит, не такая ты мастерица, как я считал, — разочарованно протянул Рун и отодвинулся.