Глава одиннадцатая

Две недели спустя

Клео

С миской теплого маслянистого попкорна Клео сидела на ужасно неудобном диване, опираясь спиной на большую подушку, забросив ноги на кофейный столик, и смотрела один из своих самых любимых фильмов с таким напряжением, словно видела его впервые.

За две недели, что она жила здесь, она почти не встречалась с Данте. Он уходил до того, как она вставала, и приходил после того, как  засыпала. И поскольку он был просто помешан на чистоте, то вызвал домработницу, которая через день убирала несуществующий беспорядок, так что вокруг не было никаких следов его присутствия. Словно она жила с призраком.

Клео, которая привыкла к присутствию Кэла, и к звонкам Люка, чувствовала себя одинокой. У неё были друзья в танцевальной студии, и она подружилась с парочкой матерей её учениц, но в конце дня она одна возвращалась домой, в место похожее на могилу. Она не была несчастна, но чувствовала себя изолированной. Ей не нужно было беспокоиться о деньгах или о работе, или о том, что её квартира развалится на части — что обнадёживало — но ей не с кем было поговорить.

Блу регулярно звонила, но Клео пыталась держаться подальше от подруги, потому что не хотела, чтобы та разрывалась между заботой о Клео и любовью к Люку.

Клео почти все дни проводила в студии. Сьюзен доверила ей два вечерних занятия, и постановку хореографии для группы из десяти-двенадцати человек для предстоящего концерта. Это было захватывающе и воодушевляющим, а у неё было много идей. Конечно, Клео приходилось учитывать способности своих учеников, и как только всё наладится, они начнут репетировать танец. Она не могла представить ничего более потрясающего, чем увидеть, как её идея воплощается в жизнь. Клео чувствовала себя так, словно у неё должно родиться двое детей, и оба приносили радость, волнение и удовлетворение в её жизнь.

Большинство вечеров она проводила у станка, который Данте установил для неё в спортзале — поскольку у неё больше не было времени заниматься этим в студии. Она делала упражнения в определённом порядке, затем ужинала и смотрела фильм. Сегодня вечером, после долгого лежания в огромной ванной, она надела пижаму, полосатые гольфы и удобно устроилась перед телевизором. Клео была так сосредоточена на фильме, что не заметила, как открылась входная дверь, и вошёл Данте.

— Что смотришь? — спросил он за её спиной, и она чуть не подпрыгнула от неожиданности.

— Чёрт, — пискнула она, поднимая руки к груди. — Ты до смерти меня напугал.

— До смерти? — Он приподнял бровь, и она сморщила нос.

— Я где-то читала, что ребёнок все слышит. И не хочу, чтобы он начал ругаться до своего рождения.

— Он нас слышит? — Данте выглядел совершенно сбитым с толку этой новостью, и после того, как он аккуратно снял пиджак и повесил его на стул, присел рядом с ней на диван. — Серьёзно?

— Ага. Я тоже слегка охрен… обалдела, когда это прочитала.

Данте так заразительно улыбнулся, что она поймала себя на том, что улыбается в ответ.

— Как долго, по-твоему, ты сможешь продолжать в том же духе? — спросил он, его голос дрожал от смеха.

— Я не знаю, но буду стараться из всех сил не чертыхаться… — Она нахмурилась, когда поняла что сказала. — Черт.

— Да, так я и думал, — хихикнул Данте, снял блестящие туфли и положил ноги на кофейный столик рядом с её, чуть согнув в коленках.

Вид его длинный стройных ног рядом с её миниатюрными вызвал трепет у неё в животе.

«Как мужские ноги могут быть сексуальными?»

— Я измотан, — устало признался Данте, чуть сгорбившись. — В Токио опять проблемы, а в Дубае не справляются с задачей. Всю неделю я провёл на собраниях.

Не думая, он повернулся, закинул ноги на подлокотник дивана, и — что шокировало больше всего — положил голову Клео на колени. Он ослабил галстук и расстегнул две верхние пуговицы, пытаясь устроится поудобнее, а затем повернулся к телевизору.

— Что мы смотрим?

От этого «мы» Клео чуть расслабилась и положила руки, которые до этого подняла, не зная, куда их деть, — одну на голову Данте, другую на его плечо.

— Хм… — Она тупо смотрела на экран, пока космонавты спорили между собой. — «Чужие».

— О, я его знаю, — невнятно пробормотал он, — Как она там сказала: «Держись от неё подальше, сука»?

— Любитель, — со страдальческим вздохом сказала Клео и начала успокаивающе гладить Данте по волосам. — Ты неправильно цитируешь.

Он повернул голову и весело глянул на нее.

— Sí? Что же она сказала?

— Увидишь. А теперь молчи и смотри.

___________________________

Полчаса спустя, после того, как он стащил половину её попкорна, раскритиковал пару-тройку поступков, которые совершили некоторые персонажи, и удивился, почему герои не оставили кого-нибудь охранять корабль, из-за чего его взорвали, Данте уснул.  Клео улыбнулась, чувствуя непреодолимый прилив нежности к нему. Она никогда не думала, что Данте Дамасо может ей понравится, но он ей нравился. Он сумел завоевать её расположение, и она не поняла, как ему это удалось.

Логическая часть её мозга советовала держать его на расстоянии, говорила, что любовь к нему приведёт к боли и разбитому сердцу. Он был не из тех мужчин, с которыми можно играть в семью. Он был похож на дикого зверя, которому, казалось, жилось лучше без каких-либо эмоций. Клео и ребёнок были чем-то неожиданным в его жизни, и именно поэтому новизна ощущений привлекала его. Клео не могла позволить себе зависеть от него. Особенно эмоционально. Данте, конечно же, сдержит слово, когда дело дойдёт до содержания ребёнка, но если она начнёт думать, что он может чувствовать что-то более глубокое, чем то, что обещал, то только себя обманет.

Но было так трудно помнить об этом, когда он вот так расслабленно лежал на её коленях.

Она продолжала гладить Данте по густым, мягким волосам, а заметив, что его подбородок зарос щетиной, осторожно провела по ней ладонью, наслаждаясь колкостью. Она так увлеклась ощущением его тела под своей рукой, что поначалу трепет в животе остался незамеченным.  Но когда это произошло снова, она поняла, что это не просто урчание в животе или попкорн, тревожащий желудок. Ещё одно слабое движение заставило её затаить дыхание и выпрямиться.

Её движение разбудило Данте, который теперь с тревогой смотрел на неё.

— Что случилось? — спросил он, мгновенно насторожившись. — Всё в порядке?

— Я думаю, ребёнок двигается, — едва слышно, будто громкий звук мог испугать ребёнка и остановит его движение, сказала Клео.

— Да? Ты уверена?

— Да! О Боже, он снова это сделал.

 Данте сел и пристально посмотрел на её живот. Клео потянулась к его руке и положила её туда, где почувствовала движение. Его рука была такой большой, что почти полностью накрыла живот.

 — Ой. Ты это почувствовал?

— Нет, — сказал он и расстроенно покачал головой.

— Он очень слабый. Может быть, ты пока не можешь это чувствовать.

— Он всё ещё двигается?

На мгновение Клео замерла, потом покачала головой.

— Нет, думаю, он остановился.

Данте выглядел таким разочарованным, что она накрыла ладонью его руку, всё ещё лежащую на её животе.

— Я обязательно скажу, когда он снова начнёт двигаться, — пообещала она, и он быстро кивнул.

Она убрала руку, и Данте тоже хотел убрать свою, и в этот момент нежное трепетание вернулось. На этот раз он почувствовал и посмотрел на неё.

— Черт! — выдохнул он.

— Язык, Данте, — предупредила она со слезами на глазах и волнением в голосе. — В комнате ребёнок.

— Прости, — прошептал он, затем наклонился и застыл в дюйме от её живота. — Извини, pequeño (прим. исп.: малыш, ребёнок, дитя), не слушай папину ругань, ладно?

 Почти  одновременно они поняли, что он произнёс слово «папа». Данте замер, встретившись с Клео взглядом.

Она не знала, что сказать.

«Что это значит? Насколько активно он хочет участвовать в жизни ребёнка?»

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Данте, меняя тему, но крепко держа руку на её животе. — Когда он двигается? Это больно?

— Странно. Немного похоже на расстройство желудка. Не больно или что-то в этом роде, похоже на урчание. Сначала я даже не поняла, что происходит.

— Удивительно, — сказал он, голосом полным благоговения и чего-то нового.

Он снова уставился на её живот, явно надеясь, что ребёнок ещё немного пошевелится.

— Думаю, на сегодня он закончил, — мягко сказала Клео, и его глаза затуманились от разочарования.

— Спасибо, что поделилась этим со мной, dulzura, — сказал Данте, неохотно убрав руку с живота.

Она улыбнулась и снова сосредоточилась на фильме, который всё ещё шёл, пока они восхищались маленькой жизнью, что создали вдвоем.

Данте снова поднял ноги на кофейный столик и скрестил руки на груди, контакт между ними поддерживался случайными прикосновениями.

— Так тебе нравится преподавать? — спросил он минут через десять, пока они смотрели как Рипли пробирается сквозь толпу уродливых инопланетян.

— Я нахожу это весьма полезным, — ответила она. — Дети талантливы и полны энтузиазма. Они напоминают меня в этом возрасте. Я была одержима танцами. Каждый день ждала, когда закончится школа, чтобы пойти на уроки танцев, а дома тратила всё своё время на отработку поворотов у зеркала, пока бабушка не заставляла меня заняться домашними делами. Я так обижалась на неё за это.

Она услышала печаль в своём голосе, и по тому, как изменился язык его тела, поняла, что Данте это заметил.

— Они хотели лучшего для меня и Люка.

— Где ваши родители?

— Я никогда не знала отца. Люк немного помнит его, но никогда не говорит об этом человеке. Наша мать оставила нас у своих родителей — в большом доме, в котором живёт Люк — когда нам было пять и десять. Сказала, что это всего лишь на каникулы, но так и не вернулась. Я слышала как бабушка спорила с ней по телефону, вскоре после того, как она нас оставила. В течение многих лет я верила, что мама не вернулась из-за того, что бабушка прогнала её.