— Слушай, — остановил я парня, — ты в какую квартиру идёшь? Дай, пожалуйста, на пять минут твоё снаряжение. Очень уж надо!

Тот замялся было, но я его упросил.

— Спустись ниже и жди меня, — сказал я ему, взяв фонарь с ключами, и смело позвонил.

План мой был прост: если откроет Злата, то дальнейшее ясно, а если кто-нибудь из родителей, то просто извинюсь, что не туда попал, и вернусь на дежурство у подъезда.

Долго никто не открывал. Но вот загремели задвижки. Я плотнее прикрыл шарфом галстук. Дверь открыла обильно накрашенная дородная женщина в японском кимоно. Вокруг головы у неё было обёрнуто тюрбаном полотенце.

«Муттер! » — почему-то по-немецки подумал я, а вслух по-русски спросил:

— Извините, сантехника вызывали?

Сейчас, думаю, скажет нет, и я уйду... Каков же был мой ужас, когда женщина распахнула дверь и решительно повлекла меня в квартиру, громко крича при этом:

— Давно уже вызываем, да без толку! Из батареи капает уж третий день!

Я покорно шёл за ней, не надеясь на спасение. Она ввела меня в Златину комнату и раздражённо указала: «Вот! »

В том месте, где труба входит в радиатор (или, наоборот, выходит?), сочилась вода и звонко капала в подставленную банку. То-то накануне мне капель всё слышалась! Я с довольно нелепым видом потрогал гайку и ошпарил руку. Самое неприятное во всей этой истории было то, что «муттер» стояла вплотную за моей спиной, ожидая, видимо, решительных действий.

«Дома ли генерал?» — зачем-то подумал я и осветил гайку фонарём. Несколько минут я освещал радиатор, трубу (в комнате пылала люстра), мучительно придумывая, что предпринять. Если логически мыслить: раз течёт между гайкой и батареей, значит ослабла гайка. Я приладил ключ и сдвинул гайку с места...

Результат оказался катастрофическим: казалось, лопнула труба! Кипяток со свистом и шипением ринулся на меня, на хозяйку, которая дико закричала, на мебель и стены. Я бросился к двери. Она была заперта! Я рванул её так, что посыпалась штукатурка, и выскочил на площадку.

— Трубу вырвало!!!

Сантехник секунд пять разглядывал моё — в ту минуту, наверное, чрезвычайно дурацкое — лицо, выхватил из рук моих инструмент, бросился в квартиру, через мгновение выскочил и помчался прочь. «Всё, — подумал я, — если уж сантехник убежал, то что мне-то остаётся?»

Но я сдержался, набрал полную грудь воздуху и шагнул обратно. Сейчас, решил, телом лягу на радиатор, пускай ошпарюсь, умру — туда и дорога после этакого. Где-то в глубине квартиры голосила «муттер». «Не застраховано! ..» — разобрал я. Вода в комнате покрывала уже весь ковёр, горячий туман стоял, как в хорошей бане. Одним словом, кошмарная картина и ситуация.

И вдруг шипение прекратилось. Я даже не поверил сначала — неужели вода кончилась?..

Но тут вбежал сантехник.

— Эх ты, хохма! — бросил он зло в мой адрес и начал копаться в радиаторе.

Я, естественно, промолчал и бочком продвинулся к двери. Самым страшным для меня было — встретить Златину мать. Я тихонько приоткрыл дверь, протиснулся на площадку и осторожно начал спускаться по лестнице. Внизу опять хлопнула дверь. Я выпрямил спину, поправил шапку и постарался принять посторонний вид. О Злате я совсем позабыл в тот миг, а она-то как раз и поднималась мне навстречу.

— Борис?

Я сразу заметил, что она не просто удивлена, а неприятно удивлена.

— Вот, в гости зашёл, — промямлил я, стараясь не смотреть ей в глаза.

Она насмешливо улыбнулась.

— А мокрый почему? От волнения?

Я вспыхнул.

— Ну зачем ты так? Я хочу поговорить...

Злата чуть подумала.

— Что ж... — она внимательно посмотрела на меня и неожиданно зло спросила: — Соскучился, мальчик? Ну-ну, тогда пошли.

У подъезда стояла светлая «Волга». Я не очень-то удивился, когда Злата достала из сумочки ключи и отворила дверцу машины. Я взглянул вверх, увидел, как с балкона третьего этажа тонким ручьём стекает вода, как пар вспархивает косматыми клубами к небу, и подумал, что в Златину квартиру мне не зайти больше никогда. Я вздохнул и сел в машину. Мы помчались.

Злата уверенно и небрежно, одной рукой, управляла «Волгой», а вторую всё время держала на рычаге переключения скоростей. Эта рука была так близко от моей, что я хотел её тронуть, но не решался. Город кончился. Я посмотрел на спидометр — стрелка вздрагивала далеко за цифрой 100. Лицо Златы разгорелось, азарт скорости, казалось, подстёгивал её, и она ещё жестче давила на акселератор. Стыдясь выказать малодушие, я как можно спокойнее сказал:

— Я твою комнату водой затопил. Горячей.

— Спасибо, — равнодушно ответила она.

Показался дачный посёлок. Злата резко сбросила скорость, свернула с дороги и подкатила к крайней большой даче. Во всём заснеженном посёлке, по-видимому, не было ни единой живой души.

— Это ваша дача? — зачем-то спросил я.

— Ваша, ваша, — с усмешкой ответила Злата, и в голосе её, к своему удивлению, я опять услышал злость.

Внутри дачи было холодно. Свет пыльной люстры высветил стол, стулья, широкую кровать, тоже покрытые пылью. В просторной кухне около печи лежали горкой дрова и стояло ведро с углём.

— Ты умеешь топить печь? — сердито спросила она.

— Не знаю. Наверное...

— Что значит, не знаю? А-а, ладно! — она махнула рукой и прошла в комнату.

Я тоже разозлился: раздражаю я её, что ли? Я напихал в печь старых газет, щепок и поднёс спичку. Едкий жёлтый дым повалил из дверцы. «Ну, чего ей надо?» — уже о печке подумал я. Вошла Злата, усмехнулась («Ну-ну! ») и открыла заслонку в трубе. Огонь сразу взбодрился и загудел. Стало уютно.

— Что ты злишься? — повернулся я к ней.

— Теперь угля сверху положи, — ответила она.

И я успокоился. Я сидел на полу, разглядывал свои руки, чёрные от угля, и думал: «Глупо... Глупо и смешно... Наверное, лицо тоже измазано... От скуки всё это было... От скуки...»

Она села рядом со мной и обняла меня. Я закаменел. Мы смотрели на коварный огонь, который жарко ласк ал свою жертву — уголь. Просто смотрели, и всё.

— Злата, я люблю тебя... — произнес я избитую фразу охрипшим голосом.

— Пойдём, руки помоешь, — сказала она.

И я не обиделся...

Уже была полночь, когда мы поехали в город. Я подавленно молчал, а Злата вдруг неожиданно разговорилась, начала мне пересказывать какой-то фильм: увлечённо, с подробностями.

— Давай поженимся, — перебил я её.

Она сразу поскучнела.

— Не надо, Боря... Не нужно!

— Ну почему? Ведь я тебя люблю! И ты меня!

— Глупыш, — грустно улыбнулась она. — У тебя специальность-то хоть есть?

— Ну, нет, — смутился я. — Но ведь я скоро диплом получу.

— Преподавателя сельской школы?

— Почему обязательно сельской?

— Ну ладно, хватит, — ласково, как ребёнка, прервала она меня, останавливая машину. — Тебе хорошо было? Тебе хорошо со мной? Как захочется любви, так приходи. Приходи ещё...

Чтобы не ударить её, я начал ломать ручку дверцы, но та никак не поддавалась. Я глубоко вдохнул, повернулся к Злате и сипло спросил:

— Зачем тебе нужно было тогда подходить ко мне?

— Мне скучно, Боренька... Мне очень скучно было, вот я и поспорила с моим любовником (она намеренно выделила это слово), что брошу его и займусь тобой. Вот и всё. Выиграла французский коньяк. Мы его вчера с тобой пили. Помнишь?

Я, конечно, сразу поверил, но зачем-то сказал:

— Не верю! Говоришь, сама не знаешь что!

— Не верь. Может, я и, правда, не такая, — вдруг резко сникла она.

Потом порывисто обняла меня, жадно поцеловала и оттолкнула.

— А теперь — иди. Иди, уже поздно. Уже всё поздно! Иди!

Мне показалось, что если я хоть на минуту задержусь, попробую что-нибудь сказать, она меня возненавидит...

И я ушёл.

(Борис поморщился и махнул рукой.)

А дальше-то и рассказывать нечего — одни глупости. На следующий день снова в институт не пошёл, прохандрил весь день, а к вечеру напился как сапожник и — к её дому. Помню, стучал, звонил, кто-то дверь открыл, я Злату требовал, ругался... Утром в милиции проснулся. Пятнадцать суток дали. Из института, естественно, попросили... Больше я с ней не виделся, а в мае вот в армию призвали...

— Ну и чё, жалеешь? — вскинулся Рыжий. — Да она с жиру бесилася! Блядь натуральная!

Борис пожал плечами. Я понял, что ему сейчас не до нас и промолчал. Пашка тоже заткнулся, мы незаметно задремали и уснули до самого утра.

Таким образом, моя очередь играть роль Шехерезады наступила после завтрака. Начал я неожиданно для самого себя в шутливом тоне:

— Да-а-а... А я, граждане болящие, если признаться, женатым был.

И Борис, и Рыжий недоверчиво на меня посмотрели.

— Что, молодо гляжусь? Ну, тогда можете представить, как я выглядел три года назад. Короче, слушайте. Начну я, пожалуй, с середины. Как познакомился с Галей, первые вздохи, поцелуи, признания — всё это неинтересно...

— Ну нет, — прервал Пашка, — так дело не бухтит! Куды спешить-то нам? Давай трави с самого начала, как мы. Мне всё интересно.

— Конечно, — поддержал его Борис.

— Ну, ладно... Я учился в десятом, она — в восьмом. Не знаю, сужу ли я беспристрастно, но она мне казалась, да и сейчас кажется, как Пашка выражается — клёвой на внешность. Кстати, фотка у меня есть.

Я достал из кармана пижамы небольшую фотографию и протянул её Рыжему. Это фото я очень любил, потому и сохранил только его из тех двух десятков, что надарила мне Галя. Она снялась в школьной форме. Кружевной воротничок облегает девичью шейку (которую я так любил целовать!), пышные каштановые волосы двумя хвостами лежат на плечиках, большие светлые глаза кротко-удивлённо смотрят мимо объектива куда-то в неведомую даль, и припухлые, нечётко очерченные губы чуть заметно, по-джокондовски, улыбаются.

Вот такую я её и помнил!

— Ого, и точно — клёвая! — высказался Пашка.

А Борис, прочитав надпись на обороте — «Саша, милый, не забывай!» — улыбнулся:

— Хороша!

— Впрочем, она не всегда такой кроткой была, — зачем-то заскочил я вперед. И начал опять сначала.