10. Свой среди чужих, чужой среди своих

О чем бы написать. Что я уже не тот?

Да вроде тот, просто время идет вперед.

Slim

Пораженный неумолимо нарастающей во мне похотью я сижу один в кресле топлесс-бара Симферополя, на самом деле в обыкновенной замшелой стрипухе, в подспудном стремлении получить банальное удовольствие от активно сокращающейся простаты в наше небанальное время сокращающегося ума.

Девочка-менеджер уже неоднократно подходила ко мне с предложением заказать что-нибудь из меню, но меня влечет только одинокое соблазняющее тело, умело кружащееся вокруг шеста в одних стрингах посередине зала. Ее грудь третьего размера следует за ее движениями, элегантно покачиваясь на весу.

В конце концов этот миловидный образчик человеческого совершенства, со всем своим физическим изяществом, плавно перетекает ко мне на колени, выставляя прям перед моим лицом свою потрясающую грудь.

— Привет, я Маша. А тебя как зовут?

Я шевелю губами в ответ, бормоча что-то невнятное. Девушка выглядит немножко пьяненькой — видимо, это традиционное состояние всех барышень, зарабатывающих подобным образом.

Я плавно провожу рукой по одному из ее валунов и делаю попытку впиться губами в сосок. Она отстраняется.

— Ты что? Это уже за доп. плату.

— Понятно.

— Ты чего хочешь?

— Хочу немного отдохнуть, если ты понимаешь, о чем я.

Девушка, очевидно слишком молодая и не особо опытная, отсаживается от меня. Ее слегка утомленные черты лица и манеры выдают ее неготовность.

— Мне кажется, я знаю, что тебе нужно. Подожди, я сейчас позову свою подружку, она сможет помочь тебе.

В результате я, поддавшись соблазну, заказываю танец. Появляется довольно строго одетая менеджер с терминалом, действующая быстро, сдержанно и профессионально. Пин-код вводится, чек выдается.

Маша встает и, уже не особо стараясь поразить меня изяществом своей модельной походки, довольно топорно движется в сторону ширмы, ведущей, по всей видимости, в Нарнию, где обитают все эти полуголые обладательницы PhD по использованию шеста.

Через мгновение ока мы заходим в комнату для привата. Подружка этой «Маши» приглашает меня присесть на диванчик, после начинает заигрывать со мной, медленно развивая события. Я ускоряю процесс, мягко пытаясь стащить стринги с этой ночной волчицы. Мне приходится долго бороться с тем, чтобы увидеть ее побритую киску воочию. Мои усилия наконец вознаграждаются. Танец производит нужный эффект, мой взгляд завороженно следит за милой танцующей девочкой…

Несколько позже этим же вечером я сижу в пабе в центре Симферополя и заедаю вкусное крафтовое пиво острыми крылышками. Это сочетание уже успело завоевать любовь публики в весьма ограниченном кругу подобных заведений, предлагающих довольно неплохой уровень сервиса и качество продукции. Здесь периодически собираются неплохо зарабатывающие ребята — местная малочисленная богема. Данный бар открыли два друга: местный Саня, довольно брутальный женатый тридцатилетний парень скандинавского типажа, и его товарищ Витя из Оренбурга, не менее женатый невысокого роста весельчак и балабол, грамотно умеющий продать тебе все что угодно.

На примере подобных заведений, в каких бы городах какой бы страны каких бы частей света я ни находился, я все больше убеждался в том, что этот мир построен мигрантами. Потому как многие инновации были привнесены в культуру извне. И эти мигранты, зачастую люди весьма пассионарные, оказывались где-то далеко от места своего изначального становления как личности и начинали творить. И чего бы это ни касалось, это выходило почти всегда на новом месте успешно. Потому что у них был не замыленный взгляд на существующий рынок, гигантское стремление преуспеть, более объективное, чем у конкурентов, мышление и ничего больше, что априори делало их людьми, загнанными в угол. А только так и достигаются вершины — когда у тебя нет другого выхода. Почти в каждом предпринимателе, с которым я встречался, будь то ресторатор, владелец сети кофеен, продюсер, блогер, активист, бизнесмен или же идеалист, мечтающий изменить этот мир, я обязательно наблюдал в той или иной степени его мигрантскую начинку.

За последние годы сюда получили доступ многие молодые бизнесмены и предприниматели, и здесь появилось довольно большое количество баров, ресторанов, кофеен и прочих заведений сферы услуг. За несколько лет во второй половине десятых город серьезно преобразился, в него частично вдохнули новую жизнь, и лишь простота и доверчивость местного населения продолжала нам рассказывать о его прошлом.

Тем не менее, именно на примере абсолютного большинства таких региональных городков начинаешь понимать, в чем принципиально заключалось поражение социализма, напрочь зашитого в мозг при рождении каждого человека на территории СНГ до сих пор. Заключалось оно в том, что в наших умах обитала бедность. И без философии успеха, без стремления к нему, к ключевым изменениям в своей жизни, ты ни к чему не придешь, ни у кого не выиграешь, не станешь круче, богаче, известней, счастливей, ни черта с тобой не произойдет. Все, что с тобой произойдет, — это бодун на утро. А оставшийся отрезок твоей жизни истлеет быстрее только что прикуренной сигареты и после будет потушен о землю, где и останется разлагаться, не принеся ничего полезного своему владельцу.

Раздолбанные дороги, кривые бордюры, покатые тротуары, из рук вон плохо работающие социальные службы, пытающиеся решить проблему по факту возникновения, а не предотвратить ее заблаговременно, постоянно не справляющееся со своей задачей электро- и водоснабжение, криминальные крыши разнообразных схем нелегальных бизнесов (проституция, наркотики, застройщики), серые (если не черные) зарплаты, размытые права, непрописанные обязанности, хамоватые и неприспособленные ни к чему старшие поколения совков, не привыкшие отвечать ни за что в своей жизни. И все это — результат цинизма, раздолбайства и вседозволенности верхов, колоссального разъедающего и растлевающего пофигизма и пробковой тупизны низов, привыкших жить в парадигме, когда все решения принимаются за них. Бесперспективняк, безнадега и путь в никуда — вот что вкратце происходит, если отъехать на сто километров от Москвы в любую сторону.

Мегаполисы же, в отличие от региональных городов, настолько сильно разгоняют людей, строполят их, образовывают, вдохновляют, учат правде жизни, настолько не позволяют им остаться теми, кем они были. Именно поэтому обычно никто не любит столичных, считая их вздорными, вносящими смуту, не такими как все. А все потому, что, пожив приличное время в Москве или (еще лучше) вырастя здесь, ты пройдешь эту жизнь с вечной печатью цинизма на сердце. Регионы еще позволяют людям вяло, вразвалочку шастать в поисках утоления своих потребностей, а настоящие столицы уже давно сделали своих обитателей инфозомби, людьми бессердечными, рыскающими по жизни в поисках успеха, становления, популярности и бабла. Ничего другого им не остается делать, это просто законы реальной человеческой жизни. А все, что в таком случае остается симферопольским ребяткам, — это отсиживаться по барам, впитывая в себя остатки той энергетической силы ушедшей эпохи расцвета рок-музыки, заложенной в строках «Океана Эльзы» и «Ляписа Трубецкого».

Я сижу за барной стойкой и напиваюсь уже третьим бокалом пива до того состояния, когда становится не больно. Я почти уже дошел до него сегодня. Все, что меня беспокоит сейчас, — это почти уже выжженная градусом традиционная депрессия по поводу бессмысленности моего существования, перманентно неутоленное либидо и довлеющая усталость, прибавляющая к моему весу по моим ощущениям килограмм двадцать.

А что еще делать, когда в свои двадцать пять ты обнаруживаешь жизнь напрочь пустой? Кажется, я простоял слишком много минут в одиноких комнатах дома полураздетый напротив зеркала, пытаясь разглядеть в своем отражении хоть что-нибудь, что дало бы мне ответ, в чем же мое предназначение. Но ответа не последовало, и лишь черные глубокие зрачки глаз проявили всю черноту, накопленную за все эти годы внутри меня.

Большой палец моей руки, шныряющий по всем иконкам соцсетей, позволяет заглядывать в жизни всех людей, которых я знаю, или только что видел, или не видел и не увижу вообще. Заглядывая на страницы этих бедолаг-парней, я за секунды могу предсказать все их будущее: что, набирая аудиторию маленьких мокрощелок, которые ссутся с них гейзерами, они обрекают себя на постепенное угасание, окольцованность и, как результат, полную потерю всех конкурентных преимуществ. Я тоже был в такой ситуации. В сущности, жизнь оказывается на поверку предельно предрешенным следствием определенных обстоятельств, результатом решения очень сложных уравнений.

Меня отвлекает раздающийся с балкона, выходящего на центральную улицу, голос: «Наша сила в том, что мы не слушаем никого и всех ебем! Если кто к нам спиной повернется, мы его в жопу выебем, а повернется лицом, в рот насуем!». Этот голос, оказывается, принадлежит оголтелому быдлану из Краснодара, орущему с бешеными глазами, корчащему из себя предпринимателя и раздающему направо и налево свои визитки, по подписи на которых явно прослеживается его принадлежность к чиновничьим кругам.

Я возвращаюсь к своей выпивке. Из всего этого дебоша меня беспокоит только обилие тупой и неуместной матерщины в словах этого индивидуума. По причине того, что наше российское (я б даже сказал постсоветское) общество всегда было довольно снобистским в наиболее интеллигентных движовых и пассионарных кругах, то какого-то хуя каждый второй прохожий сегодня считает мат недопустимым, кривит щец, закрывает уши и пытается призвать тебя к совести, если ты вдруг обронишь словечко-другое в своих изречениях. И это притом, что каждый первый его нет-нет да и использует. При этом нигде в мире (насколько мне известно), кроме как в русском и близких к нему языках, нет такого понятия как «мат», конкретно табуированной лексики, запрещенной к употреблению общественной моралью. Почти везде есть бранные слова, но на них никто не делает такой акцент, как мы на мате. Мы фактически зациклились на этом и придумываем себе какие-то несуществующие проблемы вместо того, чтобы ахуенно вести беседу и не ебаться на тему употребляемых слов, донося мысли кратко и по существу.