9. Смена парадигмы

But she don’t know you like I know you Slim, no one does

She don’t know what it was like for people like us growing up.

Eminem Stan

Необходимость — лучший учитель.

О. Тиньков

Вообще, цифры на календаре — очень упрямая штука. Ты можешь всю свою жизнь потратить на что-то важное, но в результате окажется, что ты просадил ее задаром. Никогда ведь особо не задумываешься о том, что дни твои пролетают как песок сквозь пальцы, а жизнь — настолько мимолетная штука, что, пожалуй, и не стоит никого тут запоминать. Потому что все рано или поздно исчезнет и всех не станет. В жизни ведь не бывает хороших концовок.

Ты живешь, и каждый следующий день рождения отмечаешь, как день, который приближает тебя к чему-то судьбоносному. Но все, что ты можешь лицезреть по итогу своей быстро текущей жизни, — это то, что завещал нам кодекс самураев: «В делах повседневных думай о смерти, и слово это носи в своем сердце».

Я сижу в платной московской поликлинике на приеме у гастроэнтеролога. Молодой мужчина лет тридцати спрашивает, какого рода помощь мне необходима. Я рассказываю ему довольно развернуто свою историю болезни, попутно сообщая всю информацию для анамнеза.

Говорю, что уже два года как бухаю каждый день довольно много, что счастья мой хилый организм особо никогда не испытывал, кроме редких приступов оргазма, полученных в обнимку с какой-нибудь продажной нимфой; что это понятие скорее метафизическое, чем реальное; что в любовь перестал верить уже давно, как только несколько раз подряд меня бросил любимый человек, и я забил на всю эту бестолковую хуйню; что в Бога меня никогда толком и не учили верить, и что я пришел к нему только спустя эти долгие прожженные, циничные годы, но вот только во мне накопилось слишком много знаний, чтобы я так просто отдал ему свою судьбу; а благородных милых дам интересных для общения в моей жизни толком и не осталось. В целом я сообщаю ему, что мое состояние умеренно положительное, и скорее всего я не умру в ближайшие годы, но по моему самочувствию нанесен непоправимый урон обилием нахлынувших отовсюду убойных знаний. Раньше мою жизнь заполняла щемящая неопределенность, которая позволяла оставаться счастливым. Она понемногу рассасывалась, уступая место определенности, которая, в конечном счете, расставила все по местам и сделала все слишком буквальным.

Гастроэнтеролог Андрей Анатольевич, честный российский наемный профессионал, искренне любящий свою родину, ответственно получивший свою корочку в высшем учебном заведении, почти почетный гражданин, достаточно быстро реагирует на мое положение, и выражение его лица быстро меняется в сторону умеренно сострадающего. Он прекрасно понимает, что я пришел скорее за помощью психологической, нежели за реальным физическим вмешательством в свой организм и уж тем более в живущий своей не самой здоровой жизнью желудочно-кишечный тракт. Тем не менее, он, как и любой добросовестный специалист, все же выписывает мне направления на сдачу ряда анализов, в том числе на ВИЧ и сифилис. Он, понимающе кивая головой, сообщает, что подобные проблемы у молодежи в последние годы стали достаточно популярной тенденцией, и произносит сакраментальную фразу:

— К сожалению, в наше время довольно много молодых людей в поисках лучшей доли, в попытках добиться чего-то действительно существенно растрачивают свое здоровье. В результате оказываются вот здесь, на этом самом кресле. — Тут он приободряется и c просветлевшим лицом продолжает: — Но, тем не менее, все-таки многие из них достигают своего, и нередко приходят сюда хоть и печальными, но счастливыми, чего и вам желаю.

Его речь меня трогает, пусть даже я не слишком глубоко ее принимаю. Значит, есть те, кто проходит, как и я, не самые приятные испытания в своей жизни в одиночку. И кто-то даже все-таки справляется с ними. Очевидно человечество обречено на успех.

Эта внезапная мысль поражает меня. Я сижу со своим недугом в кресле и пытаюсь все переосмыслить, пока моя печень деформируется. Непередаваемо чувствовать положительные изменения в одной части своего организма, пока ощутимые изменения в другой тебя буквально убивают.

Я выхожу из кабинета, спускаюсь по ступеням, и лето высасывает меня из этих душных застенок на столичную улицу одного из спальных районов. Я утопаю в солнце, пока плыву до ближайшего метро.

Спустившись туда, я застаю как раз тот момент, когда оба поезда отъезжают от станции и пропадают в тоннеле. Я стою, смотрю вслед растворившемуся во тьме составу и размышляю.

Забавно, метро придумано для того, чтобы ускорять человека на пути к его целям путем сокращения времени на ежедневные физические перемещения, а в результате человек становится заложником одних и тех же маршрутов, этой кабалы бесконечных одинаковых тоннелей, приводящих его в одни и те же места. По сути к одним и тем же результатам.

Пока я осознаю этот весьма очевидный факт, следующий состав останавливается, и открываются двери. Я интуитивно поднимаю ногу, чтобы сделать шаг вперед, но затем, после сиюминутного прозрения, отстраняюсь и поспешно покидаю платформу, стремясь вырваться обратно к солнцу.

Поднявшись на поверхность, я машинально пытаюсь заказать Яндекс-такси, но что-то не дает моему пальцу нажать на нужную клавишу. Я ловлю тождественное ощущение продуманности и предрешенности моего поступка. Поэтому вырубаю телефон и просто иду в сторону центра, наслаждаясь своей способностью ходить пешком.

Это делает мой выбор. Я набираю телефон шефа. Проходит несколько растянутых гудков, которые позволяют себе делать, пожалуй, только владельцы компаний, и раздается уверенный жизнеутверждающий голос. Я достаточно твёрдо озвучиваю свое созревшее решение:

— Вячеслав Викторович, здравствуйте! На счет вашего предложения. Я согласен.

Мой вылет почти сразу становится запланированным, и мне приобретают билеты на самолет, который вылетает через неделю. А до тех пор я беру отпуск, чтобы детально разобраться с тем недоразумением, которое осталось от моей жизни.

На следующий день я просыпаюсь почему-то рано, часов в семь, какое-то непродолжительное время навожу марафет, хожу по пустой квартире, в попытке найти причины остаться, но нигде их не обнаруживаю. В моей голове царит какая-то отрешенность. Все кажется мне таким чужим, не стоящим ничего, не стоящим того, чтобы за это сражаться.

Затем сажусь за компьютер, рабочий стол открывает передо мной бесконечные возможности для построения своей жизни. Я верчу в руках рабочую флешку с кодом блокировки, на которую записано без малого, пожалуй, все мое прошлое, и весит оно не больше двадцати пяти грамм. Засовываю ее в USB-гнездо и набираю код. Окно открывается, на нем отображается несколько папок: «Бизнес», «Личное», «Публицистика» и прочие, менее важные.

Я сижу, уткнувшись взглядом в экран, и пытаюсь понять, что конкретно из того, что к сегодняшнему дню осталось на накопителе, нуждается в корректировке. Сдается мне, все надо начинать с чистого листа. Так проходит какое-то время, за окном между тем уже вовсю светит солнце, сопровождая новый день.

Затем, не найдя в себе ни сил, ни идей как-то скорректировать свою жизнь на будущее, я включаю в колонках довольно громко песню «Дожди-пистолеты», достаю со шкафа свою недавно приобретенную большую черную сумку, раскрываю ее посреди комнаты и сажусь перед ней на кровать, безмолвно глядя в пустоту. Я сижу так какое-то время, пытаясь заставить себя думать на счет перемен в своей жизни. Внутреннее решение уже вроде бы принято, но мое подсознание еще противится этому и никак не хочет меня слушать. Кажется, движение вперед однозначно необходимо и даже зовет мой весьма молодой организм в бой, но фрустрация, прокрастинация и остальные модные словечки безапелляционно проводят в моей голове политику бездумности, безделья и никак не дают мне собраться.

Странно, я всю свою жизнь учусь делать все вовремя, подстраиваться и успевать в этом мире своевременности и сиюминутности. Жизнь с течением времени и возраста непрестанно подгоняет ускорять темп, развивать многозадачность и ебашить миллион дел за день. А конкретно сегодня я всю утро трачу впустую, на всякую чушь: не так-то и легко запихнуть двадцать пять лет жизни в двадцать три килограмма разрешенного багажа.

Я дожил до того возраста, когда понимаешь, что все самые пиздатые вещи происходят в ретроспективе. И насладиться ты можешь только тем, что они прошли. На душе остались смешанные чувства — некий коктейль вперемешку с грустью, местами жгучей болью и обильно разбавленный романтизмом, продекларированным классиками и постклассиками и впитанным неокрепшим юным умом во втором десятилетии своего существования в попытках чем-то себя занять.

В конце концов за два часа у меня получается нашурудить какие-то обиходные вещи, которые я однозначно решаю взять с собой. Помимо всего остального, в моем чемодане оказываются: средство для благотворной стимуляции носовых рецепторов других людей; средство для избежания влаги, притягиваемой силой притяжения; средство для впитывания всех ненужных субстанций; средства для сохранения телом температуры при минусовом показании термометра; средства для занятия организма спортом; различные базовые лечащие средства; средства по уходу за организмом во всех ипостасях его существования.

Про обычную одежду я даже не говорю, ее у меня в достатке на каждый день недели, потому как баталии сегодня идут ведь уже не на полях брани, а в офисных помещениях, на выставках и в переговорных между ответственными лицами тех или иных экономических боевых подразделений. И я, будучи одной из ведущих боевых единиц на передовых, вынужден одеваться пусть даже не по прописанному уставу компании, а по некоему негласному бизнес-этикету, позволяющему мне выглядеть таким образом, который бы (самое главное) обеспечивал мне всегда беспроигрышность и результативность переговорных процессов. И в моем случае по форме номер четыре — значит быть одетым в зауженные джинсы с ремнем, одноцветную футболку, одноцветный джемпер и кроссовки Adidas Stan Smith. Обыкновенная военная униформа сверхсовременного образца.