Вздыхая, я отрываю пластиковую упаковку от вилки.

— Мой старик — алкоголик. Он оставил нас, когда мне было двенадцать, спустя два года моя мама погибла в автомобильной аварии. После этого с Блейком воспитывали наши дедушка с бабушкой.

Саванна откусывает кусок рулета и хмурится на меня.

— Это все?

— В основном.

Она прикрывает свои губы тыльной стороной руки, спрашивая с набитым ртом:

— В основном?

Проглатывая, она кладет рулет вниз, и, выглядя рассерженной, скрещивает свои руки.

— Теперь я чувствую себя обманутой. Я поделилась подробными деталями моей жизни. Как минимум, ты мог бы сделать то же самое.

— Ты только рассказала мне ужасные вещи, и подумала, что это сможет меня напугать.

Ее губы расплываются в жестокой улыбке.

— Я не поведала тебе самые ужасные вещи, даже близко.

Я сужаю глаза, когда смотрю на нее. Лучше бы она солгала, потому что то, что она открыла мне, было чертовски отвратительно. Могло ли быть хуже того, чем она уже поделилась? Эта мысль никак не укладывается у меня в голове, и я сжимаю челюсть, когда указываю на нее.

— Даже не думай, Котенок, что я собираюсь оставить твои слова без комментариев. Мы вернемся к этому позже.

Саванна не кажется довольной. Медленно выдыхая, я убираю вилку вниз и локтями опираюсь о стол.

— Мой отец – мерзкий кусок дерьма, и после смерти мамы, я как бы… потерял его. Она была единственным родителем, которого я любил, единственным настоящим родителем, который у меня был, и когда она умерла, то светлое, что было в моей жизни, погибло вместе с ней, и осталась только одна большая черная пустота.

Я начал заглушать ее, попадая в драки, получая проблемы с законом… Девочки, выпивка, наркотики, проститутки — чтобы ты ни назвала, я имел с этим дело. Блейк пошел по такому же пути. Единственное, что остановило меня от полного схождения с рельсов, был мой дед. Он был боксером в шестидесятых.

В третьем поколении ирландский американец, католик и самый жесткий сукин сын, какого я встречал. Он научил меня направлять всю мою ярость и ненависть в бой на ринге, вместо схваток на улице, — я пожимаю плечами и констатирую, — он спас мне жизнь.

— Он вовлек тебя в подпольные бои?

— Нет, за это можно поблагодарить Блейка. Он пришел ко мне с проблемой, как обычно. Сказал, что задолжал одному парню денег, которых у него не было, но знал один путь, как заработать очень быстро много бабла. Эти путем оказалась «Темница». Блейк думал, что я мог разобраться с любым придурком, которого мне подбросят. Твердил, чтобы я не сомневался в этом. Единственной проблемой тогда было то, что я был неизвестным хулиганистым подростком с улицы, и, если мы хотели заработать деньги с помощью боя, нам нужно было, чтобы ставили на мою победу. В этом случае, конечно же, необходимо было выигрывать. Единственной ценной вещью, которой я обладал, был мой автомобиль, так что я поставил его на кон. — Я качаю головой, улыбаясь воспоминаниям. — Я был так зол. Я обожаю свою машину, но и Блейка я тоже люблю, и мне не хотелось видеть его коленные чашечки разбитыми, так что…

— Я так понимаю, что ты выиграл тот бой, потому что у тебя все еще есть автомобиль, а коленные чашечки Блейка целы.

Я медленно киваю.

— Тот бой и каждый последующий.

— Ты непобедим? — Ее глаза широко распахиваются. — Ухты. Как ты заставляешь людей делать ставки против тебя? Я имею в виду, они ведь вынуждены так делать, верно? Иначе ты бы не участвовал в этом бизнесе.

Опустив уголки рта вниз, я пожимаю плечами.

— Ты даешь им шоу. Позволяешь другому парню сделать несколько хороших ударов. Заставляешь каждого думать, что твой противник выигрывает. Как только противник чувствует уверенность на ринге и меньше всего ожидает, ты спокойно выходишь и надираешь его жалкую задницу.

— Но ты позволяешь им надрать свою задницу до того, как расправишься с ними? Звучит… опасно. Что если ты не сможешь перейти ко второму акту?

— Такого еще не случалось.

Саванна пристально смотрит мне в глаза, будто не вполне верит мне. Потом кладет очередной кусочек курицы в рот.

— И как долго ты участвуешь в боях в «Темнице»?

Мне нравится, что она не стесняется разговаривать с набитым ртом. И что сидит на кухонном стуле, скрестив ноги, в своей пижаме, без какого-либо макияжа. Она не боится быть собой рядом со мной, и я нисколько не смущаю ее. Это радует. Я так устал от девушек, которые думают, что им необходимо сексуально выглядеть и двигаться все время. Это не сексуально. Чувствовать себя комфортно в своей собственной коже – вот что сексуально.

Настоящая уверенность чертовски горяча.

Я на взводе, и пытаюсь не пялиться так открыто на нее, но это трудно. Она гораздо интереснее, чем еда.

— Хм, около года, — говорю я, пытаясь направить разговор в нужное русло. — Когда мой дед умер, он оставил мне тренажерный зал. С помощью денег от побед я привожу его в порядок.

— Тебе нравится драться? Или это просто что-то, что ты вынужден делать ради денег?

Я ковыряюсь в ужине, пока размышляю, как много могу ей рассказать. Позже я понимаю, насколько это лицемерно. Я не могу отфильтровывать все плохое и ожидать, что она будет честна со мной. Правда том, что это улица с двусторонним движением. Вздохнув, я произношу:

— Мне необходимо бороться также, как необходимо дышать Саванна. Для меня это больше, чем зарабатывание денег. Даже спустя десять лет внутри меня так много тьмы, это как… это мой метод детоксикации.

Она фыркает.

— Мой метод детоксикации, кажется, никогда не работает. В конце я всегда чувствую себя более грязной, чем до этого.

Я пристально смотрю на нее.

— Хочу ли я знать, что это за метод?

— Вероятно, нет, — бормочет она, переводя взгляд на тарелку.

Я с первой попытки смог догадаться и поспорить, что это так.

— В любом случае, скажи мне…

Когда она видит мое выражение лица, она вздыхает, смиряясь.

— Я никогда не занималась сексом по правильным причинам. Это не для разрядки или, — она качает головой, горько смеясь, — не потому, что соитие заставляет чувствовать себя лучше, что звучит смешно, я знаю… Но приятно ощущать себя желанной и важной хотя бы в течение пяти минут. — Она отворачивается в сторону, ее голос становится тише. — Хотя это чувство проходит. Вскоре, как все заканчивается, то становится хуже, чем прежде.

Иисусе.

Я кладу вилку вниз, так как мой аппетит пропал.

— Ты собираешься так поступить со мной?

— Стараюсь не допустить этого.

— Что ж, тебе придется стараться намного усерднее, Саванна. Я не хочу быть для тебя какой-нибудь гребаной аптечкой первой помощи.

Она мгновенно поднимает на меня глаза, и ее лицо становится ожесточенным.

— Хочешь знать, почему я оставила свою работу после трех рабочих дней? Потому что я не хотела больше быть такой девочкой. Я разносила коктейли в стрип-клубе в Уэстморленде. Никого там не волновало моя трудовая книжка или мой диплом об окончании средней школы. Их интересовали только моя упругая задница и сиськи. Когда я видела, как много девушек были вовлечены во… внерабочую деятельность…

— Господи, Саванна.

Я протираю лицо руками, чувствуя тошноту.

Ни для кого не секрет, что большинство стриптизерш подрабатывают на стороне, часто получая больше, чем когда они просто трясут своей задницей на сцене. Я не думал, что Саванна могла быть из тех, кто вешает на себя ценник.

— Я этого не делала, понятно? Но я солгу, если скажу, что не обдумывала это. — Она качает головой, смотря в сторону — Я могла бы заработать больше, лежа на спине, чем за за ночь, вкалывая официанткой, когда пьяные придурки хватали меня за задницу и называли «сладкой штучкой». — Ее глаза встречаются с моими. — Я понимала, что должна покинуть это место до того, как дошла до точки невозврата. Поэтому я уволилась. И дала себе зарок не заниматься сексом. Это было два месяца назад, я вела праведный образ жизни очень неплохо, пока не наткнулась на твой тренажерный зал и не встретила тебя.

— Ты первый человек, которого я хочу просто так, и это пугает меня до чертиков. — Она возится с крышкой от бутылки с водой, хлопая нею по столу. — Деклан, если мы займемся им, и это большое и жирное «если», тогда у нас будет просто секс. Я не завожу отношений.

Ни к чему не обязывающий секс — моя специальность, но только с девушками, которых я не знаю или которые мне безразличны. Саванна — другая. Не думаю, что смогу быть с ней без каких-либо чувств. Возможно, я так запутан в себе, что в итоге она будет вынуждена покинуть меня. Такая мысль должна бы напугать, но этого не происходит. Я предпочел бы получить ничтожную малость, которую она готова мне предложить, чем вообще ничего.

Опустив голову, я запускаю пальцы в мои волосы.

Достаточно ли во мне силы, чтобы нести и ее эмоциональный багаж? Я не уверен. Более важный вопрос: хочу ли я этого?

Я поднимаю голову, встречаясь с этими серыми глазами в обрамлении длинных черных ресниц. Это самые чертовски прекрасные глаза, что я видел, и то, как она смотрит на меня иногда… Блин, я чувствую себя окрыленным.

Мужчина вполне может к этому привыкнуть.

Как-то мой дед сказал мне то, что засело у меня в голове.

Я всегда смеялся над ним за то, что он был под каблуком моей бабушки, и когда я делал это, то всегда получал подзатыльник — за исключением одного раза.

Это было сразу после того, как ей диагностировали рак поджелудочной железы, и я не знал, было ли это просто по привычке, или я реально стал придурком, но я как-то отпустил шутку про моего деда, когда увидел его с моей бабушкой за просмотром безвкусного известного танцевального шоу. Я почувствовал себя бесчувственным идиотом сразу же, как слова слетели с моих губ, и я вздрогнул, ожидая удар, но этого не произошло.

Вместо этого, моя бабушка просто встала со своего места на диване и спросила: «Кто хочет мороженое?» После похлопала меня по плечу, затем наклонилась и поцеловала седую голову деда, сидящего в своем кресле. Его рука потянулась к плечу, накрывая ее хрупкую, покрытую морщинками руку, и он закрыл глаза, словно был поглощен воспоминаниями. Когда бабушка ушла на кухню, он сказал: «Садись, сынок».