Она вновь принялась изучать пейзаж за рекой. Всего лишь в нескольких ярдах от павильона стояло другое здание, столь отличное по стилю, форме и назначению, что Дейзи тут же поняла, что возведено оно другим, более поздним поколением. То был дом – аккуратный, похожий на кукольный домик, – угнездившийся между деревьями. Выкрашенный белой краской, с кровельной крышей и покатой верандой, с которой открывался вид на реку. Плетистые розы на фасаде цвели вовсю, целое буйство розовато-желтых цветов обвивало сверху донизу колонны и карнизы веранды.

– Какой прелестный коттедж, – восхитилась Дейзи, указывая на него.

– Довольно милый, – согласился Себастьян. – Это летний домик.

– Летний домик? – удивленно переспросила она. – Но он выглядит по- настоящему жилым.

Граф выглядел удивленным.

– Вообще-то, так и есть. Здесь обычно живет моя тетушка. Главный дом большую часть времени сдается, и, пока в нем обитают арендаторы, Матильда устраивается в летнем домике. Одна американская семья сняла Эвермор на осень, но вместо этого решила отправиться в Торки.

– В наши дни многие пэры сдают свои дома, правда?

– В силу необходимости. Поместья дорого содержать. У нас есть несколько владений, в которых я едва ли когда-нибудь бывал, потому как они всегда сданы в аренду, включая большой, просторный особняк в Лондоне. Как бы то ни было, всякий раз, когда Эвермор свободен, тетушка возвращается в него до тех пор, пока не отыщутся новые арендаторы, ведь летний домик весьма прост.

– У нас тоже был летний домик, – проговорила Дейзи, ну тут же поправилась, – точнее, мы называли его летним домиком. На самом деле, это была обычная деревянная беседка. Мне рассказывали, что летними вечерами моя прабабушка подавала в ней чай. Мы, разумеется, никогда этого не делали. Беседка почти развалилась к тому времени, как мы с Люси выросли настолько, чтобы звать кого-либо на чай. Не то чтобы мы вообще… Она осеклась, решив, что, наверное, лучше не упоминать, что они вообще не осмеливались звать гостей, потому как никогда не ведали, будет ли папенька трезвым.

– В любом случае наш летний домик был совсем не похож на этот. – Оглянувшись, Дейзи приметила неподалеку мостик. – Можно взглянуть на него?

– Разумеется, хотя внутрь нам не попасть. Этот домик так далеко от главного дома, что мой управляющий запирает его в отсутствие тетушки, а у меня с собой нет ключей.

Себастьян провел ее через мост и вверх по низкому холму. Когда они достигли домика, он произнес: – У меня сложилось впечатление, что вы из Холборна, но я не могу вообразить, где среди холборнских кирпичных домов мог бы уместиться летний домик.

– Сейчас я живу в Холборне, – пояснила она, пока они взбирались по ступеням коттеджа. – Мы с сестрой снимаем там квартиру. Но сами мы из Нортумберленда, из деревеньки под названием Ривертон.

Дейзи остановилась перед одним из окон, приложив руки к стеклу так, чтобы рассмотреть внутреннее убранство коттеджа. Она поняла, что перед ней гостиная, и хотя мебель в ней была накрыта белыми полотнами, комната, очевидно, отличалась той же роскошью и удобством, что и главный дом. Стены были оклеены красивыми обоями в стиле шинуазри[5], из-под полотнища на полу выглядывал угол толстого обюссонского ковра, а на каминной полке зеленого мрамора стояло высокое зеркало в позолоченной раме.

Губы Дейзи изогнулись в печальной улыбке. Она вспомнила, что над камином в их гостиной в Нортумберленде тоже имелось зеркало, хотя с него уже тогда давным-давно стерлась позолота.

Подумав о доме своего детства, с его обитыми ветхим ситцем креслами, потертыми коврами и облезшей золотой краской, она не смогла удержаться от смеха. Их с Себастьяном представления о простоте разительно отличались.

Выпрямившись от окна, в отражении стекла она заметила озадаченное выражение лица мужчины за ее спиной, и почувствовала, что обязана объяснить, что ее так развеселило.

– Вы сказали, что этот коттедж весьма прост, – проговорила она, оборачиваясь.

– Судя по тому, что я увидела, едва ли это так.

– Я лишь имел в виду, что здесь нет ванной и газового освещения. Только свечи, медные ванны и ночные горшки. В плане современных удобств главный дом обустроен куда лучше.

– Страшно представить, что бы вы сказали о доме, где я жила, будучи девочкой, – все еще улыбаясь, заметила Дейзи. – Большая старая ветхая развалина, едва не рассыпающая на куски. Большая часть мебели исчезла оттуда еще до того, как мне исполнилось десять.

– Ваш отец был землевладельцем?

Она кивнула.

– Сквайром. Денег у него не водилось. Зато имелось чрезмерное пристрастие к картам.

– А.

– К тому времени как мне исполнилось двенадцать, он спустил все. Дом пришлось продать, чтобы погасить долги. Он умер, когда мне было тринадцать.

– Она помолчала, сделала глубокий вдох, затем добавила: – Он пил. Бренди.

Сказать по правде, очень много бренди.

– Должно быть, вам с сестрой пришлось тяжело. А что с вашей матерью?

– Я ее не помню. Она умерла, когда мне едва исполнилось пять. Холера. – Сцепив руки за спиной, Дейзи вновь склонилась к окну. – Будь она жива, все могло быть по-другому. Отец мог быть другим человеком.

Себастьян прислонился плечом к оконной раме.

– Сомневаюсь.

Дейзи ощутила внезапную вспышку гнева.

– Вам обязательно всегда быть столь чертовски циничным?

Он пожал плечами.

– Предпочитаю считать себя реалистом. Люди не меняются, Дейзи. Будь ваша мать жива, ваш отец все равно бы остался тем же человеком, с теми же слабостями.

Ее гнев угас столь же быстро, как появился.

– Вы говорите, как моя сестра. Когда мы потеряли дом, нам с Люси пришлось поселиться у кузины, а отец отправился в Манчестер в поисках работы. Он обещал послать за нами, когда обустроится. Обещал, что позаботится о нас, перестанет играть в карты и бросит пить. Люси ему не поверила.

Себастьян окинул ее проницательным взглядом.

– В отличие от вас.

– Да, – признала Дейзи. – Я поверила. По сути, я не усомнилась в нем ни на секунду. Я была совершенно уверена, что он никогда нас не предаст. – Внутри нее поднялась волна горечи. – Какой же я была дурочкой.

– Нет. Просто вы ожидали большего, нежели ваш отец мог дать.

– В свой тринадцатый день рождения я узнала, что все было ложью. Месяц за месяцем он обещал вернуться домой, но все откладывал. Тогда я сказала, что хочу праздник по случаю дня рождения, потому что если мы устроим праздник, он обязательно вернется домой. Люси все организовала и написала папе, но предупредила, чтобы я не обнадеживалась сильно, ведь он может и не вернуться, но я верила, что он приедет.

– А он не приехал.

– О, нет, – возразила Дейзи, – приехал. Явился прямо в разгар празднества, но пьяным. Я за полтора метра учуяла запах бренди. Как, впрочем, и все остальные. Надо сказать, – с невеселым смешком добавила она, – праздник оказался коротким. Все ушли, а между ним и Люси разгорелась ссора. Она велела ему уходить и никогда не возвращаться. Спустя несколько недель он умер, и мы узнали, что он так и не прекращал пить и никогда не искал работу в Манчестере. Все это время он жил на содержании у какой-то женщины.

Выпрямившись от окна, она повернулась к нему, в приступе внезапного отчаяния, желая понять причину.

– Зачем? – спросила она. – Зачем отец так поступал?

Себастьян отвел глаза.

– Господи, – пробормотал он, – почему вы меня спрашиваете?

– Вы говорили, что сами были человеком крайностей. Что пили и играли. – Сердце Дейзи вдруг сжалось от страха. – Вы такой же, каким был он?

Себастьян окаменел, и страх еще глубже проник ей в душу, но она настаивала: – Скажите! Стали бы вы лгать семье, разрушили бы свою жизнь?

– Ради выпивки? Нет. Ради очередной карточной партии? Нет. Позволил бы я женщине содержать себя? Господи, конечно нет.

Ощутив, как облегчение захлестнуло ее мощной волной, Дейзи прикрыла глаза.

– Но, – тихо добавил он, – у каждого из нас свои слабости, цветочек.

Открыв глаза, Дейзи обнаружила, что Себастьян смотрит на нее. Вопрос вылетел у нее прежде, чем она успела себя одернуть: – И в чем же ваша слабость?

Он выпрямился, и Дейзи почувствовала, что между ними словно бы выросла стена.

– Кажется, скоро время чая, – обронил он. – Нам лучше вернуться.

Дейзи смотрела, как он пересек веранду и уже наполовину спустился с лестницы, когда она заговорила: – Вы мне не скажете, верно?

Остановившись, Себастьян обернулся через плечо, и у нее перехватило дыхание, ибо в глазах его светилась нежность.

– Нет, – ответил он и продолжил свой путь вниз по ступеням.

В последующие две недели Себастьян продолжал писать, как одержимый. К тому времени как Дейзи спускалась вниз, он уже трудился в библиотеке и зачастую продолжал работать вечерами, требуя, чтобы ужин ему подали на подносе прямо туда. Матильда выразила некоторую озабоченность тем, что племянник столько часов проводит за печатной машинкой, но когда она спросила Дейзи, что привело к столь непостижимой перемене, та не сумела внятно просветить ее на сей счет.

Не могла же она поведать его двоюродной бабушке об игре, которую они с Себастьяном затеяли, и то обстоятельство, что ее должно держать в секрете, делало оную куда более волнительной. К тому же на него она, кажется, возымела действие. Дейзи же, напротив, продолжала вымучивать свой роман, что на удивление не особо ее печалило. Стоило ей взглянуть на неуклонно растущую стопку законченных страниц на соседнем столе, как нарастало в ней и предвкушение.

Вопросы то и дело мелькали в голове. Что будет, когда он закончит первую сотню страниц? Как все произойдет? Захочет ли он сначала обсудить исправления? Или лишь протянет ей страницы, подхватит на руки и поцелует?

Эти и дюжины других вопросов неистовым рикошетом отдавались в голове у Дейзи, с каждым днем усиливая тревогу до тех пор, пока она не стала почти невыносимой.